Босиком за ветром

– Не видел Зигогу?

– Кого?

– Витька.

Крис приблизился к забору впритык.

– Нет. Я приехал пару часов назад. Никого ещё не видел. А почему Зигога?

Миха пожал плечами и задумался.

– Кажется, это Машук его так обозвала, когда он только надел брекеты. Он смешно шепелявил, и она придумала слово, которое он не смог выговорить. Так и пошло – Зигога.

Миха рассмеялся таким же странным смехом, как и его голос: гогочуще-визгливым. А потом резко затих. Бросил на соседний двор короткий вороватый взгляд и нахмурился.

– Ты ж не знаешь. Два года назад у него мама умерла.

Крис отшатнулся, тоже посмотрел на запущенный двор.

– Как умерла?

– Авария, – Миха вздохнул. – Как обычно, везла на пазике обед в поля, автобус перевернулся. Все выжили, кроме неё. Тётя Настя головой о термос с борщом ударилась. От сотрясения и погибла.

– Ужас какой.

– Да, ужас. Это чтоб ты знал и не ляпнул чего при Зигоге. Он вроде как оправился, но если кто-то вспоминает о его маме, сразу замыкается в себе.

– Не ляпну, – Крис нахмурился. Никак не мог уместить в голове эту трагедию. Тётю Настю он, как ни странно, хорошо помнил. Уставшую, но довольную. Вина и вызов очень чётко отпечатались на её лице, залегли в складках губ и мелких морщинках. Она знала за собой грешок за то, что столовские остатки оседают в её сумках, поэтому всегда была готова оправдываться или спорить. Даже улыбалась так, будто улыбку вынесла контрабандой через окно и угощать ею можно только родных и хороших друзей. Крис помнил гигантские котлеты, вкусную воздушную «пюреху», фиолетово-красный борщ и рассольник с упругой, словно каучук, перловкой. Таких вкусных супов он даже у мамы не ел. Перед глазами тут же возникла картина аварии. Перевёрнутый на пыльной грунтовке автобус и разлитый по земле борщ, смешавшийся с кровью. И котлеты, много котлет-кораблей, плавающих в слишком красном борще. – Бедный Витёк.

Миха несколько минут молчал, позволяя Крису привыкнуть к печальной новости.

– Увидишь его, скажи, что мы собираемся на поляне. Я сало принесу. Джек гитару припрёт. И ты приходи. Сегодня и Машук должна приехать. Спорим, они тебя не узнают?

– Хорошо, скажу Витьку. А мне что-нибудь принести?

– Баба Люба разве даст?

Крис фыркнул, а потом вздохнул.

– Не даст. Сам возьму.

– Ты с ней поосторожней. У неё за полгода уже третий Урод сменился.

Крис не уточнил, что значит это предупреждение. То, что нарисовало его воображение, скорее всего, соответствовало действительности. Баба Люба вполне могла забить не только кролика и нутрию.

– Его Вадик зовут, – с мстительным удовольствием поправил Крис. – Я хлеб возьму к салу. Пойдёт?

– Пойдёт. И огурчиков мелких надёргай.

Миха ушёл, Крис бродил по двору, время от времени поглядывая на соседний участок, чтобы не упустить Витька. Когда скрипнула калитка, он ринулся к забору. Оказалось, что бредущий по обочине сутулый паренёк не просто так показался знакомым – это и был Витёк, точнее, теперь Зигога. Крис не мог не согласиться, прозвище удивительно точно подходило худому соседу.

Витёк оглядел Криса с недоверием и хмыкнул:

– Ты же такой пухляк был.

– Был, – легко согласился Крис. Из пухляка он превратился в цаплю и, если бы не физические нагрузки, выглядел бы совсем жалко. – Миха к костру звал.

– Хорошо. Воды попью, и пойдём.

Крис заранее подготовил булку и нарвал мелких пупырчатых корнишонов, Витёк взял нож и палку. По дороге вырвал длинный стебель щавеля и, пока они шли к поляне, высасывал из него кислый сок. Крис поглядывал на соседа, боясь показаться излишне любопытным. Он не знал, как говорить и о чём, чтобы случайно не зацепить болезненную тему. Витёк сам поделился тем, что его отец так же работает в Абинске, приезжает на выходные, и они ходят вместе на рыбалку. Предложил пойти и Крису.

– У третьего моста клёв хороший. Таранки жирные такие, их сушить хорошо.

– Там же кладбище.

Витёк рассмеялся.

– Потому и жирные! Пойдёшь?

– Не знаю, – он вспомнил, как они рыбачили со Славкой. Она будила его ещё до рассвета, прибегала бодрая и весёлая, будто и не ложилась спать. А он чувствовал себя словно покойник, поднятый из могилы. Часа два спал, только на ходу, медленно соображал и в упор не видел на речной ряби поплавок. – Если только не очень рано. Но у меня нет удочки.

– Я тебе свою дам. У отца их штук пять.

До поляны добрались быстро. Не иначе, где-то свернули на мерцающую тропинку. Миха уже развёл костёр и деловито нарезал на круглом пне сало, отвлекаясь, только чтобы потыкать в огонь длинной палкой. Джек бренчал на гитаре.

Крис остановился напротив них и поздоровался:

– Привет.

Джек выпрямился и прекратил терзать струны.

– О, кто это приехал? Опять, что ли, родаки в Африку укатили?

Крис едва заметно скривился, он уже и забыл, какую разлапистую брехню пытался повесить на уши ребятам четыре года назад. В отличие от Михи и Зигоги, Джек сильно изменился. Стадию юности пролетел, видимо, на истребителе и сразу превратился в мужика с кустистыми бровями и хриплым басом. Судя по тёмным пятнам на подбородке и щеках, он уже начал бриться. Теперь, чтобы похвастаться бицепсом, ему не нужно было задирать рукав и напрягать руку.

Крис размыто ответил:

– Захотелось отдохнуть в деревне.

– Эту, что ли, потискать? Маугли? – Джек подмигнул кривым глазом. – А там до сих пор нечего тискать. Муравьиные титьки и коленки кузнечика.

Крис вспыхнул и сам же удивился, что так отреагировал на упоминание о Славке. Ещё больше ему не понравился тон и смысл скабрёзности. Он не ожидал от Джека шутки в духе пропавшего когда-то Димы.

Миха дорезал сало и воткнул в пень нож.

– Разбирайте. Потом будем картоху закатывать в угли.

Витёк сразу же схватил оструганную ветку, но несколько кусков сала заглотил так, не зажаривая и даже не жуя, только потом сел у огня.

– Я Кэтти видел у колодца, напрашивалась со мной к костру.

Миха встрепенулся.

– И чё? Придёт?

– Да ну, зачем? Будет строить из себя принцессу. При ней даже слово «жопа» нельзя сказать. А ты что, хотел, чтобы она пришла?

– Нет, конечно, – поспешно возразил Миха и даже фыркнул для наглядности, – нафиг она тут нужна. Другое дело Машук.

Джек прожевал сожжённый до черноты кусок хлеба, потянулся за тающими из-за близости огня ломтиками сала.

– Она сегодня приедет. Может, уже приехала. Я ж не дома. Если что, сама нас найдёт. Я матухе сказал, что мы будем на малой поляне.

Почти час жарили хлеб, откусывали от молодого зелёного лука и заедали горячим скворчащим салом. Крис ограничился хлебом, поглядывал на острый блестящий нож Михи с завистью. Свой «кроличий» он потерял где-то между переездами. Даже чтобы остругать ветку пришлось, просить «бабочку» у Зигоги. А в деревне нельзя без ножа, это как на Диком западе без револьвера.

Когда поползли сумерки, на поляну пришла Машук, со всеми поздоровалась по-мужски за руку. На Крисе взгляд задержала немного дольше и с наигранным изумлением округлила глаза.

– О, кто это в наших краях?

– Так ты тоже приезжая.

– Не сравнивай. Я почти местная, а тебя четыре года тут не было. – Она выхватила у брата ветку с недожаренным салом и сама ткнула её в огонь.

Крис осторожно и незаметно рассматривал Машу. Несмотря на просторную мальчишескую одежду, она больше не напоминала путевой костыль без изгибов. Под чёрной футболкой угадывалась грудь, которую она прятала, старательно сутулясь. Машка больше не вписывалась в их мужскую компанию, и Машуком её теперь сложно было обозвать. Настоящая девушка, только намеренно укрытая под слоями неженственной одежды.

Джек снова схватился за гитару. То, что он играет плохо, было понятно и без музыкального образования. Он никак не мог зажать струны по отдельности, мозолистыми пальцами пережимал сразу две, а то и три. И все аккорды звучали одинаково. В итоге он решил, что достаточно громко бренчать и постукивать по деке, в конце концов, другие и так не умеют.

Крис грыз пересушенный хлеб прямо с ветки, делал вид, что тоже ждёт печёную картошку, хотя есть её не собирался. Наслаждался таким простым, абсолютно не городским развлечением – посиделками у костра. От речки тянуло сыростью, и, если бы не тепло огня, Крис бы точно уже замёрз. Он зябко ёжился и придвигался к костру то одним, то другим боком. Лес шумел, покрикивал птичьими голосами и шелестел листвой. Когда раздавались шорохи, похожие на лёгкие шаги, Крис замирал, но не оборачивался. Ему все время чудилось, что где-то там, в чаще самшитов и дубов, обёрнутых в мшистые изумрудные шубы, бродит Славка. Спросить о ней он стеснялся, хотя Джек пару раз пошло о ней пошутил. Он вообще постоянно рассказывал что-то похабное и сам же хохотал над собственными нелепыми остротами.

В деревню возвращались все вместе. На перекрёстке остановились, всучили Витьку оставшуюся печёную картошку и разошлись. Крису было по пути с соседом, он шёл молча, рассеяно разглядывал первые вылупившиеся звезды, вслушивался в непривычные деревенские звуки. Витёк тоже молчал, сосредоточенно ел тёплую ещё картофелину, пачкая золой щеки.

У калитки он остановился, мрачно оглядел тёмные провалы окон своего пустого дома.

– Спокойной ночи.

Крис качнулся и неожиданно спросил:

– А Славка так и бродит в лесу одна?

– Что с ней сделается? Бродит. – Витёк хмыкнул и больше ничего не добавил.

Славка сразу поняла, что в лесу что-то изменилось. Ещё вчера уловила в песнях соек незнакомые переливы, а в дыхание леса вплелись новые звуки и ожидание. У ожидания был особый аромат, слегка горьковатый и смолянистый, как молодые шишки, и освежающе-кисловатый, как усики молодого винограда. Ночью она не могла уснуть, вскакивала к окну, проверяла, на месте ли новорождённая луна и столетний дуб с качелями.

А сейчас бежала по лесу, цепляясь длинным подолом платья за репейники и колючие колоски. Вчера мама потребовала порвать на тряпки один из её любимых сарафанов, назвала его бесстыжим, хотя подол прикрывал колени, а лиф не так уж и сильно порвался. Правда, ткань истончилась до марли и, пожалуй, местами просвечивала. Славка спрятала сарафан в своём логове – домике лесника. Он давно стоял заколоченный, и, несмотря на хорошо сохранившиеся стены и целую печь, в него никто не совался. Репутация у этого места была недобрая, Кристина пропала, а её отец умер от сердечного приступа, мало ли, что может случиться с желающими переночевать под крышей проклятого места. Но Славка точно знала: никакое оно не проклятое, и Зофья это подтвердила. Обычный деревянный домик, заброшенный суеверными старолисовцами. Правда, местоположение у него было необычное – на пересечении мерцающей и чёртовой тропок, из-за чего дорога к нему то удлинялась в несколько раз, то, наоборот, укорачивалась.

Старый замо́к Славка взломала, купила новый навесной. Один ключ спрятала на развалинах поместья на всякий случай, другой – носила на шее, продев кольцо в плетёную крапивную нитку. В своё логово она принесла новые поделки из пластилина. Но последнее время лепила в основном из глины, сюда же таскала перья для нового роуча, на этот раз чёрного.