Босиком за ветром

8 глава. Босоногая Шиатид

Второе лето в Старолисовской.

Пять лет назад. Июнь.

Словно не прошло четыре года, даже фонари на мосту горели так же приглушённо и загадочно, несмотря на полдень. Гуси задумчиво брели вдоль дороги, а по обочине на велосипеде ехал мальчишка. Мальчишка был другой, а вот транспорт тот же, только ещё более ржавый и скрипучий.

Крис протёр очки и снова надел на нос. Григорий Николаевич смотрел на дорогу, делал вид, что его не мучает вопрос, почему его сын сам попросил отправить его в ненавистную Старолисовскую, хотя ещё вчера собирался с другом и его родителями на море.

Крис проводил взглядом промелькнувшую за окном сутулую фигуру, очень похожую на повзрослевшего Витька. Не успел рассмотреть, снова плюхнулся на сиденье и скрестил руки на груди.

– Алине не говори.

Григорий Николаевич приподнял бровь.

– А Вадиму?

– Ему тем более.

– Он же твой друг?

Крис вспыхнул.

– Нет у меня больше друга.

– Как ты легко разбрасываешься друзьями.

– А может, это не я разбрасываюсь, а он.

– Всё с тобой ясно, – печально подытожил Григорий Николаевич.

– Пап, не надо только вот этого всего, типа в моё время умели дружить. Помню, как ты мне рассказывал, что любить надо один раз и на всю жизнь. Недолго у вас с мамой продлилось это «на всю жизнь».

Григорий Николаевич хотел возразить, но промолчал, тяжело и протяжно вздохнул.

– Бывает, что любовь проходит. Как вкус… жвачки. Жуёшь по привычке, а потом осознаешь, что вкуса-то уже и нет. Лучше выплюнуть, чем жевать пресную резину.

– И что, у тебя вкус прошёл?

– У мамы.

– Понятно, – размыто согласился Крис, не желая вообще продолжать этот разговор. Он всё ещё злился и на Алину, и на Вадима. А теперь ещё и на себя. Сгоряча придумал сбежать от разбитых надежд и растоптанной первой любви на край света. В его воображении краем света виделась отрезанная от всего мира Старолисовская. Но теперь, оказавшись здесь, он жалел, что поторопился с решением. Кого он наказывает? Получается, себя. Что тут вообще делать, помирать от скуки? Понажимав кнопки телефона, он убедился, что сеть, временно ожившая на центральной улице, снова недоступна.

Как ни странно, деревня из воспоминаний мало отличалась от себя же сегодняшней. За четыре года не изменилось практически ничего. Разве что некоторые деревья стали выше, а окна на домах окосели чуть больше. Тут время текло по-другому и вообще умудрялось обходить стороной достижения цивилизации.

Баба Люба в этот раз была дома. Вышла на крыльцо с кастрюлей, упёртой в бок, бросила на утоптанный пятачок кость с остатками мяса и молча наблюдала, как гости выбираются из машины, не скрывая недовольство.

Григорий Николаевич захлопнул дверцу и неестественно широко улыбнулся, правда, сказать ничего не успел. Его опередила баба Люба:

– Опять? Что в этот раз случилось?

– Ничего. Он сам попросился в Старолисовскую. Привет, мам.

Крис тоже вышел. Встал рядом с отцом и близоруко сощурился, осматривая изменившийся двор. К стенке у крыльца прижалась картонная коробка, накрытая цветастой клеёнкой. Из неё выглядывал щенок-подросток с длиннющими лапами и вислыми ушами. На чужаков он не залаял. Вывалив длинный влажный язык, по-собачьи улыбался, а его хвост подрагивал от подавляемой радости.

Крис поздоровался и вошёл во двор, пёс с заливистым лаем бросился вперёд, дружелюбный хвост уже не сдерживал.

– Фу, Урод! Это чужие! – баба Люба топнула ногой. – Ну что за бестолочь. Сторож, называется.

Она оглядела долговязую фигуру Криса, заметив свободно болтающуюся на нём футболку и очки на носу, скривилась.

– Рот тебе, что ли, зашили?

Раньше Крис бы вспыхнул, но сейчас почувствовал слабое шевеление злости и немного страха. А ведь он был уверен, что перерос его окончательно. Баба Люба заметно постарела, растеряла остатки бровей и ресниц, теперь ещё больше напоминала лысеющего деда, только почему-то в плюшевых тапках и халате с жёлтыми розами.

Крис потрепал пса по загривку, заметил, что вместо ошейника у него висит перламутровый синий галстук, туго затянутый обычным узлом.

– Как его зовут?

– Урод. Отец его породистый, но загулял с дворнягой, вот и вышел ублюдок. Длинный, худой, мозгов нет, зрение тоже ни к чёрту и пасть белая.

Крис погладил неугомонного пса по голове и решил, что придумает ему другое имя.

Григорий Николаевич уехал сразу после скудного обеда, в этот раз и обнял, и попрощался, даже неловко потрепал сына по белобрысой шевелюре.

– Ты звони, если что. Тут в центре, у школы, сеть ловит.

– Хорошо. Если что, позвоню.

Перед тем как сесть в машину, Григорий Николаевич уточнил:

– В общем, Вадиму не говорить, а маме можно?

– Маме можно, но главное, чтобы она не проболталась Даринке. Та точно скажет Вадику.

Проводив отца, Крис долго смотрел вслед автомобилю, потерявшемуся в клубах пыли. Асфальт на улице так и не появился.

Баба Люба вышла на улицу, бросила через плечо:

– Я к Поликарповне. В лес к ночи не ходи, соседа на порог не пускай, опять сало стащит.

Крис едва не спросил: а Маугли пускать? Почему-то вспоминать босоногую и лохматую Славку ему было неловко. То, что в детстве виделось вполне нормальным, сейчас вызывало смущение и удивление. Он действительно убирал чужие могилки на местном кладбище? Собирал крапиву для пряжи и купался чуть ли не нагишом?

И почему вдруг Витёк стащит сало? Его мама стала хуже готовить?

Обдумывая фразу бабы Любы, Крис обошёл двор. За четыре года тут многое переменилось. Исчезла загородка вокруг черешни, а дерево лишилось самой длинной и плодоносящей ветки. Там, где раньше обитали кролики, теперь стояли странные клетки на ножках с существами, похожими на крыс, только крупнее раз в десять. Здоровенные, гладкие, с оранжевыми длинными зубами. Крис вообще сначала решил, что у них во рту что-то застряло, может, кукуруза, или что там они едят. Но оказалось, что такая «кукуруза» застряла у всех. Крис брезгливо оглядел сетчатые избушки и отошёл в сторону. Позже он узнал, что эти крысы называются нутриями, и баба Люба решила, что их разводить проще и выгоднее, чем кроликов.

В птичьей загородке деловито бродили необычные пятнистые курицы, а крапива на границе участка выглядела молодой и жгучей. Часть веранды снесли, теперь ничего не затеняло окно его временной спальни, в конце огорода появился забор. Липа, на которую забиралась Славка, перед тем как исчезнуть в лесной чаще, устремилась куда-то к облакам и по высоте составила конкуренцию ближайшему дубу. Двор выглядел и знакомым, и незнакомым одновременно. Угадывались старые деревья, но при этом многое выглядело по-другому. Грядки клубники уменьшились вдвое, зато разрослась малина. Сарай перекосился и теперь угрожающе нависал над рассохшимся деревянным верстаком. А вот цинковый таз, где обычно плавали внутренности кроликов, всё так же стоял рядом с уличным краном. Правда, пока пустой. Время забоя нутрий ещё не пришло.

Крис вернулся к крыльцу, сел на нижнюю ступеньку и похлопал по бедру, призывая щенка. Тот прискакал, размахивая расклешённой лентой галстука, ткнулся лбом в его ладонь.

Крис задумчиво хмыкнул:

– Блин, как же тебя назвать? Урод точно неподходящее имя. Может, Шарик? Бобик? Джек, – на последнем слове засмеялся, вспомнив, что в селе уже есть свой Джек. – Вадим. Нет, Вадик.

Вадим терпеть не мог эту форму своего имени. Когда Крис на него злился, всегда называл только Вадиком. Потрепав собаку по безродной лохматой голове, он уже увереннее произнёс:

– Ну что, Вадик, будем дружить?

Дружить с тем, в честь кого пёс получил своё имя, Крис точно не собирался. Такой подлости от друга он не ожидал. Сердце ёкнуло от обиды, сразу за которой нахлынула злость. Алина тоже предательница, но на неё он сердился меньше.

Назвавшись лучшими друзьями, они почти всё делали вместе, но у Вадима круг общения всегда был шире и разнообразнее. В свои четырнадцать он уже обзавёлся поцелуйным опытом, бегал на свидания к двум девушкам в разных районах города и снабжал сведениями по части загадочной женской натуры и не менее загадочного женского тела. Но с Алиной Крис познакомился сам.

После развода родителей он жил с папой. Сначала в однокомнатной квартирке, похожей на шкаф, с громко гудящим унитазом и узким окном. Потом они переехали в квартиру-студию, по факту, такую же микроскопическую, как и первая, только название у неё было красивее, потому и содрали с них больше. Совсем недавно Григорий Николаевич взял в кредит двухкомнатную квартиру. Теперь у Криса была собственная спальня и даже замок на двери на случай, если он захочет уединения. Крис грезил об этом, с тех пор как перестал быть единственным ребёнком, и вот через развод и скитания по временным жилищам получил свою мечту.

С соседями он не общался. Видел, что в подъезде живут в основном пенсионеры, и вежливо кивал им, как учил папа, иногда помогал донести сумки, но имён не знал и не хотел знать. Старики до сих пор его пугали и вызывали только одно желание – обходить стороной и не видеть вылинявшие пронзительные глаза со зрачками-иголками.

Алина пришла навестить свою бабушку, их соседку, и не могла попасть в подъезд. Крис открыл ей двери и, как самый настоящий рыцарь, выручивший даму в беде, естественно, влюбился.

Хотя опыта в амурных приключениях у Криса практически не было, если не считать детскую симпатию к Маугли, он сразу почувствовал, что понравился Алине. Они переглядывались, неловко шутили, улыбались загадочно и многозначительно. Мелкими шажками шли навстречу друг другу, как и положено в их возрасте, придавали огромное значение каждому взгляду и оброненному слову. До поцелуев они не добрались, не успели. Появился Вадим и перетянул на себя всё внимание. Он поцеловал Алину на второй день знакомства, угостил мороженым, тронул за коленку, и она забыла, что ещё несколько дней назад была влюблена в Криса.

Злость снова вспенила кровь адреналином. Он несколько минут успокаивал дыхание и рассеянно гладил щенка, пытаясь выбраться из неприятных воспоминаний. Хорошо, что он уехал, сейчас бы точно не смог видеть счастливую рожу Вадима и слегка виноватое и сияющее лицо Алины. Жаль, она не знает, что у Вадима третья, причём первые две ещё не в прошлом и тоже претендуют на регулярное поглаживание коленок.

Крис оглядел часть соседского двора в зарослях смородины и малины. Где-то там пролегала тропинка, по которой он ходил к Витьку на обеды, а иногда и на ужины. Сейчас ухоженный двор превратился в джунгли, а дорожка и вовсе потерялась в спутанных повиликой дебрях.

Мимо калитки прошёл рослый крупный парень с детским и очень знакомым лицом. Крис привстал.

– Миха?

Парень остановился, вернулся назад и приблизился к калитке.

– Крис?

– Привет.

Миха удивлённо оглядел его долговязую и худую фигуру, остановился на блестящих очках.

– Блин, тебя тяжело узнать. Ты… худющий, и очки ещё.

Крис хотел ответить, что и Миху не узнать. Но это было бы неправдой. Миха умудрился повзрослеть, но фрагментарно. Круглые щёки, курносый нос, детское выражение лица – всё осталось прежним, десятилетним, и совершенно не сочеталось с мужицким разворотом плеч и высоким ростом. Голос тоже частично повзрослел. Некоторые слова звучали тонко, как кошачий писк, а некоторые гулко басили, словно эхо от булыжников, брошенных в колодец.