Второе сердце
- Автор: Леонид Агеев
- Жанр: Научная Фантастика / Советская проза
- Дата выхода: 1986
Читать книгу "Второе сердце"
Шахматисты с шахматорами официально давно уже не состязались — пожалуй, с появления за шахматными досками самовоспроизводящих машин третьей серии. Окончательно ужесточенный регламент партий (человек играл фактически блиц, тогда как машина имела уйму времени на «обдумывание») завершил неизбежный раскол: была федерация — стало две. Шахматисты вернулись на старые, веками складывавшиеся, милые сердцу позиции, шахматоры ринулись в дальнейшее наступление на время: 60 секунд на обдумывание хода… 50… 30… Турниры шахматоров становились все короче, все неинтереснее, непривлекательней внешне, поклонники шахмат упорно теряли к ним интерес. Неофициальные встречи представителей федераций друг с другом, именовавшиеся товарищескими матчами, время от времени, однако, проводились — по регламенту шахматистов. Шахмачи при этом проигрывали редко: осечки случались иногда в первых партиях — последующие машина, как правило, выигрывала. Давая шахматистам фору по времени, шахматоры непременным условием проведения встреч ставили количество партий каждой машины с каждым шахматистом — не менее трех, имея в виду эту самую осечку и гарантируя себе победу по сумме результатов. «Задремала королева, а король пошел „налево“…»
Тимофей взял еще один стакан соку, залпом выпил и, поймав на себе взгляд лаборантки соседнего отдела, доедавшей пирожное за столиком у окна, весело ей подмигнул. Лаборантку звали Аннетой.
В этот день ничего не подозревавший Тим-2, дожидавшийся возвращения хозяина на обычном месте в углу комнаты, был приговорен.
— А назову я ее Анютой! — громко произнес Тимофей, отворив дверь квартиры. — А-ню-той!
Компактный корпус Тима-2 обрастал новыми деталями. Снизу посредством эластичной муфты изящной формы Тимофей подсоединил механизм управления движениями, изъяв его из робота, с незапамятных времен стоявшего в прихожей. Поставила его туда жена Тимофея, приспособив под вешалку: одежду вешали на широко раскинутые манипуляторы. До своего увлечения шахматорством Тимофей занимался промышленными роботами. Сейчас прошлый опыт должен был ему пригодиться… Стоя перед оперированным роботом-вешалкой, он прикидывал, удастся ли использовать остальные его части для задуманного дела: детали были явно грубоваты, а требовалось нечто миниатюрное, женственное. Пожалуй, удастся. Повозиться, конечно, придется, но делать все заново — выйдет еще дольше. А у дядьки — всего два месяца отпуску… И, взяв отвертку, Тимофей начал отсоединять правый манипулятор.
Целый месяц он работал как проклятый, из вечера в вечер, а последнюю неделю — всякий раз до поздней ночи. На днях начальство вызвало его «на ковер» и предупредило о предстоящей в скором времени командировке на Окололунную-5. Ничего, как говорится, более приятного предложить не придумало.
Раньше он любил посещать подопечные станции, всегда не прочь был встряхнуться, развеяться, сменить обстановку, но с некоторых пор… С некоторых пор, отправляясь туда, он постоянно думал о возможной встрече с тем астронавтом — человеком, который, вернувшись на Землю, целует в подрагивающие губы одну женщину — красивую и умеющую варить самый вкусный на свете кофе…
Теперь же было и другое обстоятельство, усугублявшее его нежелание лететь на Окололунную-5, и касалось оно тоже женщины. Она стояла сейчас посреди Тимофеевой комнаты, голая и безучастная, не глядя на своего творца и повелителя, заснувшего у ее ног, прямо на полу, положив голову на сиденье стула.
— Фу, чертовщина! — проснулся Тимофей и непонимающе огляделся, мотая головой.
Сон показался ему очень длинным, он его почти не запомнил, кроме самого конца, когда возникли полукруглые ряды компактных одинаковых ящиков формы Тима-2, только вместо передних панелей у них были лица. Лица казались знакомыми (но наверняка Тимофей узнал лишь два — весельчака дядьки и его бледного партнера из шахматного сада), они шевелили губами и, надвигаясь на него, нараспев повторяли одну-единственную фразу из старинной песни:
Нас на бабу променял…
Нас на бабу променял…
— Чертовщина!..
Он встал, с трудом разогнув затекшую спину, и побрел к Гарсону. Разбуженный Гарсон заворчал, жалуясь себе в поднос: ни днем ни ночью покоя нет… Завтра хозяин будет выходной — и так целый день на него работать придется… Никакого понимания у них — ночь на дворе, а им кофий, видите ли, подавай, да еще послеобеденный, самый крепкий…
Анюта стояла все в той же позе на не ведающих усталости металлических ногах, чуть приподняв холодные металлические руки. Тимофей открыл встроенный в стену шкаф. Он давно его не открывал — с самого ухода жены. Вылетевшая жирная моль испуганно метнулась к горящей лампе… Ничего из своей одежды жена не взяла, ушла в чем была. Когда он спокойно сидел в КБ.
Постоянно гуляющая по кругам причудливой спирали мода, несколько лет назад снова нарядившая женщин в вельветовые брюки и куртки, не успела еще, слава богу, устареть, и потому Тимофей не очень-то изощрялся, придавая внешнюю форму каркасу Анюты, наклеивая на металл куски пористой резины. С подобными мелочами можно было пока повременить. Сгладив острые углы по высоте каркаса от головы до колен, он оставил нетронутыми голени и, лишь начиная с лодыжек, снова пустил в ход ножницы, резину и клей… Всё. Можно было одеваться. Гольфы… брюки… туфли…
Лицо Анюты стоило ему особых трудов. Сначала он хотел придать ему сходство со своей женой, потом — с лаборанткой Аннетой, но вновь раздумал и в конце концов подогнал, как сумел, под портрет белокурой красавицы, не первый век улыбавшейся с крышек пластмассовых коробочек, призывая отведать сыра «Виола».
Проверив батареи автономного питания, он раздвинул шторы и открыл окно. Из-за угла дома напротив выплывало солнце нового дня. Рубашку долой, руки врозь, вдохнуть поглубже…
Появление их в садовом царстве шахматистов на какое-то мгновение отвлекло играющих и болельщиков — женщины сюда обычно не заходили. Весельчак дядька открыл ветхозаветный баул, вытащил несвежий платок и вытер лысину. Постепенно каждый счел нужным разглядеть Анюту повнимательней: кто усмехнулся, кто покачал головой, кто пожал плечами. Тимофей со своей дамой встал за спиной дядькиного соперника, и Анюта, похлопав ресницами, уставилась на доску.
Дядька поначалу будто смутился, но ненадолго.
Ах, вниманье женских глаз
подливает силы в нас! —
пропел он задорно и погладил задумчиво своего вороного. К лошадям он определенно питал симпатию.
Очередная его жертва — начинающий вундеркинд с оттопыренными ушами заерзал на скамейке.
Дядька опять был великолепен, неподражаем был!..
Когда вундеркинд минут через двадцать понуро освобождал место за доской, кто-то сзади Тимофея проскрипел:
— Слона нет на этого фольклориста! Жаль, Слон в отъезде! Ничего, вот ужо вернется!..
Еще не обернувшись, Тимофей понял, кто скрипит. Плавающие линзы первого дядькиного пораженца мстительно посверкивали.
— Эх, кончаются мои золотые денечки! — потянулся на затрещавшем под ним стуле дядька. — Скоро я от вас, ребята, уеду. Славный город Ленинград — расставаться с ним не рад!
Анюта получила первый урок. Дома — для закрепления усвоенного — Тимофей, расстегнув на ее спине молнию, заложил в запоминающее устройство все четыре тома собрания частушек и прибауток.
И еще три вечера подряд они с Анютой появлялись в шахматном саду. Приближалась очередная суббота.
Они пришли рано — ни один столик еще не был занят. Выбрав центральный, Тимофей усадил свою спутницу, сел напротив. Сняв со столика чехол, поправил на доске фигуры, включил табло контрольного времени в электрическую сеть, вытащил из-за пазухи и поставил рядом с табло свой предпоследний приз — отлитую из легкого сплава колесницу, запряженную парой рысаков — черным и белым, со сказочным королем, на колеснице той восседающим.
В девять часов появились два старичка в болтающихся на головах панамках с солнцезащитными экранчиками, кивнули, проходя мимо, и заняли столик на отшибе, в тени огромного дерева на берегу речки.
В старину, говорят, здесь играли на деньги. Занятие это активно не одобрялось государством: азартные игры уже тогда были запрещены. Интересно только, как удавалось проводить запрет в жизнь? Сидели, скажем, двое за тем самым столиком, где устраиваются сейчас старички, спокойно переставляли фигуры, покуривали, пошучивали — попробуй догадайся, червонец ли один другому проигрывает, невесту ли? А может, они очередную партию мирового чемпионата разбирают? Где-то, конечно, азарт — плохо, но где-то… Если посмотреть с другой стороны, взять в ином качестве: так ли далеко мы шагнули бы, лиши человека азарта вообще, отними у него, к примеру, увлеченность своим делом? А ведь азарт — предел увлеченности. И ты, Тёма, будешь сейчас играть в азартную игру, будешь играть на престиж. Приз этот — не переходящий, король с колесницей и лошадьми — твоя полная собственность и сегодня — символ твоего престижа самого-самого шахматора. «Они» должны на это клюнуть.
На аллее показался прихрамывающий мужчина с палочкой. Одна нога у него была в ботинке, другая — в тапочке, подвязанной шпагатом к забинтованной ступне в гипсе. Он подковылял к их с Анютой столику, поздоровался, внимательно оглядел обоих, остановил взгляд на «престиже».
— Ваш? Шахматорский?
— Наш.
— А что вы с ним тут?
— Вот — выиграть предлагаю… Не хотите?
— У вас?
— У нас… Вернее — у нее.
— Значит, приз — ее?
— Ну, не совсем ее… Той машины, что в ней сидит, Тим-2 называется… Сыграем?
Загипсованный пожевал губами, огляделся, снова пожевал, соображая.
— Нет, не пойдет! Хитрите, дорогой! Сами рассудите, что получается: вы, она, да еще этот ваш Тим — итого трое. А я — один. Трое на одного, выходит! Несправедливо! А я к тому же покалеченный — совсем, выходит, несправедливо! Не буду, извините, с вами связываться, подожду кого-нибудь другого.
И заковылял в сторону.
Следующим появился старый знакомый — с линзами. Шел он подпрыгивающей походкой и насвистывал веселый мотивчик.
— Привет!
— Привет.
Он склонился над «престижем», глубоко засунув руки в карманы курточки и покачиваясь с носков на пятки.
— Ваш приз?
— Наш.
— Узнаю́, узнаю́! Видел фотографию в бюллетене. Хороши! — он потрепал коней по холкам. — Древний Рим, скажу я вам…
— Греция… Желаете выиграть?
— У нее, конечно?
— У нее.
— Условия?
— Три партии.
— Не пойдет! Одна.
Тимофей на секунду задумался: одна — это уже риск… Такого варианта он не учитывал.
— Ну хорошо, одна так одна!
— Со временем на обдумывание — конечно…
— Конечно, конечно! Думайте, сколько хотите… то есть в рамках ваших правил, я хотел сказать.
Тимофей начал подниматься, уступая место.
— А почему у нее глаза закрыты?
— Отдыхает, сосредоточивается перед игрой. Отключена.
— А фигуры за нее вы переставлять будете?
— Сама будет. Садитесь.
— Вы знаете — нет! Пожалуй, не сяду, не нужна мне ваша Греция. И потом, у меня как-никак — принцип: с шахматорами не играем!