Второе сердце
- Автор: Леонид Агеев
- Жанр: Научная Фантастика / Советская проза
- Дата выхода: 1986
Читать книгу "Второе сердце"
11
По первым сумеркам, дав возможность членам комиссии после ужина отдохнуть, зашел Егорин.
— Вот, — положил он на стол заколотые большой скрепкой бумаги, — приложения к акту готовы: и выкопировка из карты района, и план места происшествия, и объяснительные записки — моя, шофера… Осталось — от Стреховой получить. — Он подвинул бумаги на середину стола. — Трофим Александрович, вы не раздумали побеседовать с нею?
— Нет, конечно. Готов — когда скажете.
— Она сейчас придет к столовой — там и сможете поговорить: комары сегодня как будто не донимают. Ветер переменился и посвежел к вечеру. А нет, так моя палатка в вашем распоряжении…
— Хорошо. — Корытов, видя, что председатель комиссии, листавший «Огонек», бумагами не заинтересовался, взял их и начал просматривать. — Валентин Валентинович, вы не хотите присутствовать при нашем со Стреховой разговоре?
— Не стоит, думаю. С глазу на глаз лучше обычно выходит.
— Ладно. — Корытов передал ему, не долистав, бумаги и встал. — Пойдемте, Глеб Федорович!
Отойдя от вагончика, Егорин придержал Корытова за локоть, замялся.
— Понимаете, какая катавасия… Стрехова…
— Извините. Как ее по отчеству?
— Сергеевна. Галина Сергеевна.
— Слушаю.
— Галина, говорю, отказывается писать объяснение…
— То есть как отказывается?
— Без всякой мотивировки. Не хочу, мол, ничего писать!
— Ладно. Идем, идем… — высвободил локоть Корытов.
За столом под навесом виднелась одинокая фигура: ссутуленные плечи, склоненная набок голова, локти на столе. Подойдя поближе, Корытов узнал в девушке красавицу, лицо которой возникло из тамбура вагончика в дверях кабинета Глеба Федоровича, когда комиссия собралась для первого разговора. Правда, сомбреро на девушке не было: прямые волосы, перехваченные лентой, открывали незагорелый выпуклый лоб.
— Здравствуйте, — поднялась навстречу Стрехова.
— Добрый вечер, Галина Сергеевна!
— Вот, Галя, как я говорил, Трофим Александрович хочет, чтобы ты с ним побеседовала. Можно здесь — можно в моей палатке.
Галина безразлично пожала плечами. Корытов, жестом пригласив ее сесть и усаживаясь напротив, кивнул Егорину:
— Хорошо, Глеб Федорович, спасибо! Дальше мы разберемся.
— Ну и прекрасно! А я займусь своими заботами.
Он повернулся и зашагал в сторону затарахтевшей в этот момент, словно угадавшей намерение начальства явиться с вопросом: почему сачкуем? — электростанции.
В свете загоревшихся над столом лампочек лицо Галины проявилось отчетливей. Действительно, красивое. И вроде ничего особенного: глаза как глаза — не маленькие, но и не большие, брови как брови — не соболиные, нос — вздернутый… Ничего особенного, а спроси: какое? — один ответ: красивое!
— Так что вас интересует, Трофим Александрович?
Спрашивайте.
— Что меня интересует?.. — Корытов заставил себя отвести взгляд от лица девушки. — Интересует все, что вы можете рассказать по поводу случившейся в партии трагедии. Все подробности, все мелочи… то есть не мелочи, конечно: мелочей в подобных случаях не бывает…
— Глеб Федорович вам говорил, наверное, что именно я первая увидала дым над долиной в то утро, — начала Галина как по писаному. — Делала водные процедуры — я, знаете, с детства закаляюсь — и увидала. А когда Глеб Федорович выезжал к месту… туда, где — дым, я упросила его взять меня с собой. Сама не знаю, почему напросилась поехать — словно чувствовала беду. Занималась я на месте катастрофы только одним: как велел мне Егорин, приводила в сознание командира экипажа Михаила Петровича. Под рукой никаких средств не было — одна вода. Мы даже нашатырного спирта не захватили — не подумали даже, что понадобится. Пока ехали — всё о лесных пожарах говорили. Про себя каждый, наверное, всякое предполагал, но вслух: лесной пожар да лесной пожар… А без того же нашатыря как в чувство приведешь? Пульсу Михаила Петровича был — искусственного дыхания делать не требовалось, лицо и руки — теплые… Сижу — мочу в ведре ветошь, что мне шофер дал, прикладываю командиру к вискам, обтираю лицо да шею, никуда не отхожу, не отрываюсь. Только если лежащий тут же штурман Борис стонать прекратит — попить попросит. И хорошо, думаю, что нельзя никуда отходить, потому как страшно… еще что-нибудь увидеть… Глеб Федорович на минуту ко мне подошел, я его спросила, как ребята наши, а он головой замотал и заплакал. С того момента мне и стало страшно…
Руки Галины на клеенке стола начали подрагивать, и она крепко сцепила замком пальцы — с серебряным перстеньком на одном…
— А потом Михаил Петрович очнулся наконец, начал беспокоиться, метаться, кричать… Рассказывал, наверное, Егорин?
— Рассказывал, Галина Сергеевна, рассказывал. Можете об этом не продолжать. Вспомните лучше, когда вы накануне в последний раз видели командира и экипаж?
— Всех вместе — за ужином, а командира… а командира — еще перед сном. Издали… Он из вагончика — от начальника нашего, наверное, — шел… рукой мне махнул… Махнул и дальше пошел.
— Вы перед сном — извините, конечно, — случайно его встретили?
Корытов машинально отметил, что косточки сплетенных пальцев девушки побелели.
— Случайно. Вышла из палатки проветриться и увидела… — Галина нахмурилась.
— Поверьте, мне отнюдь не доставляет удовольствия задавать подобные вопросы, но… Командир вам нравился… как мужчина?
— Проинформировали!.. Какое это имеет значение? И почему я должна отвечать?!. Уж… уж не связываете ли вы как-то…
— Ничего я пока не связываю, я лишь хочу во всем до конца разобраться. Для себя хочу, лично для себя. И не надо капризничать: капризничать в нашей с вами ситуации — не лучший исход… — Корытов достал сигареты, но закуривать не стал. — Галина, командир в тот вечер не показался вам несколько странным? Скажем — выпившим…
— Выпившим? Нет, не показался. А странным… Странным, если говорить откровенно, он мне уже недели две казался. Даже не странным, а просто не таким, каким был в начале сезона. Молчаливее стал, задумчивее, грустней. Я себе эту перемену объясняла просто… — Галина поежилась и передернула плечами.
— Замерзли? Хотите, я вам пиджак дам?
— Что вы, что вы! Увидит кто-нибудь — бог весть, что подумает! Да и как можно мерзнуть в такой вечер?.. И вопросов, надеюсь, у вас ко мне немного осталось.
— Немного. То есть… Да в общем, нет больше вопросов. Есть одна просьба: не огорчайте Глеба Федоровича — у него сейчас и так огорчений хватает, — изложите, пожалуйста, на бумаге все, что считаете нужным рассказать о катастрофе. Примерно так, как мне рассказывали.
— Ничего я не хочу писать — я же ему сказала!
— Почему?
— Да… просто не хочу!
— Но ведь это не объяснение. Капризничать, повторяю… И потом, кроме желания-нежелания, существуют определенные обязанности, Галина Сергеевна, и уж если не этические, так сугубо служебные. Как-никак, а в настоящее время вы числитесь в штате партии, находитесь под началом у Егорина. Он вправе с вас и требовать…
— Уздечку дергаете, товарищ главный инженер?
— И. о.! Дергать уздечку — занятие главного инженера, верно, а я лишь исполняющий обязанности.
Впервые за время разговора на лице девушки появилось подобие улыбки.
— Изложите именно то, что сочтете нужным. Как подскажет ваше… сердце, так и напишите.
Галина подумала и поднялась из-за стола.
— Напишу. Считайте, что уговорили. Вернее, не так: что я специально отказывала Глебу Федоровичу, вынуждая вас поразговаривать со мною, попросить. Совсем в том духе, как вы, очевидно, представляете теперь меня… Спокойной ночи, Трофим Александрович!
— Спокойной ночи!
Уходила она, покачивая фирменными нашлепками на джинсах, неторопливо и не глядя по сторонам.
Перебрав несколько вариантов возможного продолжения вечерней встречи Гали с командиром, Корытов остановился на последнем, «максимальном», как он его для себя назвал: встретившиеся провели ночь вместе. Возникал при этом вопрос, где они могли провести ночь? Командир спит в одной палатке с экипажем, Галя, кажется, со своей начальницей, Людмилой Ионовной. Откуда, однако, известно, нет ли в лагере какой-нибудь пустующей палатки? И потом — ночи стоят теплые… Итак: они пробыли до утра вместе. На рассвете командир, положим, пошел на аэродром, а Галя вернулась в свою палатку, побыла там некоторое время, дождалась вылета самолета, не могла уснуть или решила уже не ложиться и отправилась купаться.
При таком ходе событий легко представить состояние командира: усталость после бессонной ночи, рассеянность, посторонние мысли, лезущие в голову… Мог ли он на мгновение забыться — не заснуть, так задремать? Мог. А этого мгновения вполне хватило…
Свой максимальный вариант Корытов отложил в сознании как рабочую гипотезу, которую вряд ли удастся себе доказать и не представляется возможным проверить.