Эскадрилья всемирной коммуны

9. Выстрел

Утром Курковский и Титов встали как ни в чем не бывало на работу.

Пеллеров был весел. Шутил. Пришли тревожные вести из штаба.

Курковский проворчал:

– Пронюхали. Пеллеров сказал:

– Скорее бы хоть война.

– Вы милитарист, оказывается!

– Еще какой! – засмеялся Пеллеров.

Титов подумывал, как бы известить Пеллерова, чтобы он забрал у дочери своей приемной связку ключей и не оставлял ей в свое отсутствие.

Вдруг вошла Юлия. Она старалась не смотреть на Курковского.

– Папа, – сказала она тихо, – я думаю проехаться, так куда-нибудь. Возьми ключи и дай мне денег на дорогу.

Курковский позеленел. Но Юлия на него и не взглянула. Вечером она уехала. Курковский был взбешен. Ночью опять разбудил Титова.

– Как вам нравится? Уехала ведь! Вы знаете, она оставила мне письмо: говорит, хочу тебя проверить, любишь ты меня или любишь славу, которую можешь украсть при моем участии. Только для этого и уезжаю. Черт знает, что такое!

Титов теперь играл роль купленного за деньги изменника.

Он в ответ на бурную речь Курковского потребовал у него задаток.

– Дайте хоть тысяч пятьдесят. Вы думаете, легко мне продаться?

– Помилуйте, но вы войдете в историю, если согласитесь с нами лететь на аэротанке. Это будет ловкая штука – выкрасть первейшее в мире изобретение!

– Да, – вздохнул Титов, – мы будем знаменитые воры.

– Победителей не судят. Мы будем победителями, – воскликнул Курковский.

Титов слушал его нескончаемые планы будущей богатой жизни и думал:

– Какой-то золотопсихоз. Они так верят в силу золота, что поверили начальнику Г. П. У. в измене за миллион!

Утром получил Титов деньги. Изобразил жадность. Считал, пересчитывал, купил себе новый костюм, заодно известив в городе, кого следует, об усилении охраны на заводе.

В городе носились упорные слухи о предстоящей войне. Газеты полны были описаниями издевательств, какие позволяют себе усмирители рабочих в капиталистических странах.

К Пеллерову направлена была из центра военная комиссия.

Пеллеров беседовал с ней у себя в кабинете. Курковский из себя выходил:

– Юлька должна была подслушать и нам сообщить! Какая она после этого любовница! Ведь пора уже действовать. Ноябрь на носу.

Юлия приехала. Измученная, похудевшая, она не могла скрывать своего отношения к Курковскому и чуть не бросилась к нему.

Неизвестно почему – по рассеянности ли или по каким-нибудь соображениям, Пеллеров не передал связку ключей Юлии.

Курковский рвал на себе волосы:

– Упущен момент! Упущен!

Титов должен был пойти в мастерские. Это было четвертого ноября.

Ему показалось подозрительным лицо Курковского. Он был возбужден, глаза его блестели, губы подергивались судорожно.

Титов поэтому хлопнул дверью, но не ушел. Вернулся в темный угол коридора, где он сиживал уже несколько раз.

Курковский и Пеллеров работали в мастерской молча. Пеллеров заканчивал приготовление каких-то масок. Опять никто не знал ни назначения этих масок, ни состава прозрачных кружков – не то стеклянных, не то слюдяных.

Юлия сидела в соседней комнате и играла на рояли.

Пеллеров заговорил первый.

– Вячеслав! – сказал он: – ты любишь Юлию? Курковский, видимо, растерялся:

– Учитель! – пробормотал он, – ваш вопрос так неожиданно поставлен… Да, учитель… Я боялся вам об этом сказать.

– Почему ты так вздрогнул? На твоем лице печать преступления. Разве любовь преступна?

В голосе Курковского была растерянность. Но вот он оправился, вот он окреп и голос его – грозит.

– На моем лице, – говорит он, – написано другое: оскорбление ученика и помощника, которого используют как машину, как сверлильный станок, а потом, по миновении надобности, вышвырнут. Ваша машина…

– Моя машина? – перебил Пеллеров.

– Ваша машина – тихо, но угрожающе говорил Курковский: – она будет пущена скоро в ход. Это говорила мне Юлия.

– Юлия? Вы так близки?

Курковский продолжал, не замечая вопроса Пеллерова:

– Между тем вы ни разу не захотели посвятить меня в тайны ее устройства. А ведь не один же вы думаете на ней лететь? Вам понадобится механик.

Пеллеров тоже начинал повышать голос:

– Я еду один. Или со мной будет моя дочь – Варвара.

– Икар женского пола?.. Наконец, разве не обязаны вы иметь преемника на случай несчастья? Вас могут убить… И тогда ваше изобретение исчезнет! Ведь синий камень…

– Синий камень? Курковский прикусил язык.

– Ты слишком много знаешь, Вячеслав, – проворчал старик Пеллеров.

– А хочу, – перебил Курковский, – хочу знать все. Я не ручаюсь, что вы не будете убиты в любой момент. Вы неосторожны, вы доверчивы. И поэтому вы должны сказать мне состав «Синего камня».

– Я дал клятву не говорить никому до конца…

– До конца? – многозначительно подхватил слово Курковский.

– Ты запугиваешь меня? Ничего не выйдет.

– Выйдет, проклятый старик! Предупреждаю тебя, что весь завод будет взорван. Нужно спасти машину. Нужно спасти и синий камень. Вокруг тебя измена. Титов подкуплен. Твоя дочь – моя любовница. Сдайся, старик. Ты сыт жизнью. Отдай мне счастье, дай мне кусок славы. Я хочу золота, почестей, ты не умеешь ими пользоваться, ты – холуй до конца, несмотря на гениальные мозги и гениальные удачи!

– Сумасшедший! – крикнул Пеллеров, – тебя расстреляют.

– Ни с места! – крикнул Курковский.

Титов выскочил из угла. В этот миг прозвучал выстрел. Титов увидел на полу Юлию. Она успела вбежать и заслонить отца.

Курковский дрожал в исступлении. Титов выстрелил в него, почти не целясь.

Две кровавых лужи растекались по полу. Пеллеров осматривал рану Юлии. Титов выстрелил еще раз в бившегося на полу Курковского. В то же время под руководством Вардина хватали других участников нелепого ордена «Твердый знак».