Счастье — это теплый звездолет

— Да, твоя программа этого не предусматривает. А моя — да. Я тебя перекодирую. Мы повернем корабль назад и найдем Землю. Мы вернемся домой.

— Мы, — слабо повторила она. — Мы…

— Нас опять сделают людьми. Меня — мужчиной. А тебя — женщиной.

Из голосового устройства донесся всхлип… и вдруг — крик:

— Берегись!

Сознание разлетелось на куски. Очнувшись, он увидел красный огонек на аварийной приборной панели разведкорабля. Это что-то новое.

— Аманда!

Молчание.

— Медконсоль, я страдаю!

Ответа нет.

Он заметил, что ее глаз не горит. Он вгляделся. Лишь тусклая зеленая линия пульсировала в такт яростному глазу разведкорабля. Он замолотил кулаками по панели:

— Ты захватил Аманду! Поработил! Отпусти ее!

Из голосового устройства полились вступительные аккорды Пятой симфонии Бетховена.

— Корабль, наше задание выполнено. Нам давно пора вернуться. Рассчитай курс обратно на базу ноль.

Пятая продолжала греметь. Играли довольно бездарно. В рубке похолодало. Они вошли в очередную звездную систему и тормозили. Манипуляторы медконсоли схватили его и швырнули в капсулу. Но его услуги не потребовались, и вскоре его выпустили. Он мог молотить кулаками и орать до полного удовлетворения. В рубке стало еще холодней и темней. Когда его наконец высадили на планету, он был настолько подавлен, что не сопротивлялся. Его «отчет» после высадки состоял из вопля о помощи сквозь стучащие зубы — но он заметил, что его никто не записывает. Развлекательная консоль тоже была мертва, если не считать чудовищной музычки, что все лилась из динамиков. Он часами вглядывался в мертвый глаз Аманды, дрожа в холодных объятиях ее мертвых рук. Однажды он уловил призрачный шепот:

— Мамочка, выпусти меня…

— Аманда?

Вспыхнул красный глаз на пульте. Молчание.

Он лежал, скрючившись на холодном полу рубки, и ломал голову — как же умереть. Если не получится — через сколько еще планет протащит разведкорабль его дышащий труп?

Это случилось где-то посреди пустоты.

Только что на экране была каша из звезд, перемешанных допплеровским смещением; и вдруг все экраны побелели, ослепли, умерли.

В голове раздался голос — бескрайний, мягкий:

«Мы давно за тобой наблюдали, малыш».

— Кто это? — дрожащим голосом произнес он. — Кто вы такой?

«Твоя система понятий недостаточна»

— Неисправность! Неисправность! — завопил бортовой компьютер.

— Ничего подобного, заткнись. Кто это со мной разговаривает?

«Можешь называть нас — Повелители Галактики».

Разведкорабль метался туда-сюда, пытаясь вырваться из этой белизны. Единственного пассажира мотало из стороны в сторону. Слышался странный хруст, грохот неизвестного оружия. Но белое стасис-поле держало крепко.

— Чего вы хотите? — вскричал он.

«Хотим? — мечтательно повторил голос. — Наша мудрость превосходит все ведомое. Наша мощь превосходит всякое воображение. Может быть, ты достанешь нам свежих фруктов?»

— Чрезвычайная ситуация! Атака вражеского корабля! — надрывался бортовой компьютер. На приборной панели загорелись аварийные огни.

— Стой! — закричал он. — Это не…

— ЗАПУЩЕНА ПРОГРАММА САМОУНИЧТОЖЕНИЯ! — взревел динамик.

— Нет! Нет!

Завыла сирена.

— Помогите! Аманда, спаси!

Он обхватил руками ее консоль. Раздался детский вопль, и все замерцало, как в стробоскопе.

Тишина.

Тепло, свет. Ладони и колени упираются во что-то шершавое. Не умер? Он поглядел вниз, себе на живот. Все на месте, только волос нет. И голове холодно. Он осторожно поднял голову и понял, что лежит скорчившись, нагой, в огромной ракушке или пещере с изогнутыми стенами. Ничего опасного поблизости не видно.

Он сел. Ладони были мокрые. Где же Повелители Галактики?

— Аманда?

Молчание. С пальцев тянулись узловатые нити, похожие на белок яйца. Он понял — это нейроны Аманды, вырванные из оболочки неведомой силой, бросившей его сюда. Он, ничего не ощущая, вытер останки о шершавый выступ. Аманда, холодная возлюбленная из долгого кошмара. Но, во имя космоса, куда же его швырнуло?

— Где я? — ответило эхом его мыслям мальчишеское сопрано.

Он резко повернулся. На соседнем гребне сидело золотистое существо с очень добрыми глазами. Оно было немножко похоже на лемура-галаго — гибкое, как покрытое мехом дитя. Он ничего подобного в жизни не видел. Просто мечта усталого, одинокого, замерзшего человека — так и хочется обнять, прижать к себе это теплое, пушистое. И ужасно хрупкое, беззащитное.

— Здравствуй, Галаго! — воскликнул золотистый зверек. — Нет, погоди, это ты должен так сказать. — Он возбужденно засмеялся, обхватив руками петлю толстого темного хвоста. — А я должен ответить: добро пожаловать во Дворец Любви! Мы тебя освободили. Трогай, вкушай, ощущай. Наслаждайся. Восхищайся моим словарным запасом. Тебе ведь не больно, правда?

Существо заботливо вгляделось в его потрясенное лицо. Эмпат. Он знал, что их не бывает. Освободили? Он так долго касался лишь металла, ощущал лишь страх.

Нет, не может быть, это все ему чудится.

— Где я?

Из-за плеча лемура показалось витражное крыло и мохнатая головка. Большие фасетчатые глаза, перистые усы.

— В межзвездной метапротоплазмической капсуле, — пискнула бабочкоподобная тварь. — Не обижай Рэглбомбу!

Тварь взвизгнула и нырнула за спину Галаго.

— Межзвездной? — запинаясь, повторил он. — Капсуле?

Он огляделся с разинутым ртом. Ни экранов, ни циферблатов, ничего. Пол на ощупь не прочней оберточной бумаги. Неужели это звездный корабль?

— Это звездный корабль? Вы можете отвезти меня домой?

Лемур захихикал:

— Слушай, хватит беседовать со своими мыслями. Я пытаюсь с тобой разговаривать. Мы можем отвезти тебя куда угодно. Если тебе не больно.

Бабочка выглянула с другой стороны лемура.

— Я летать туда и сюда! — пронзительно запищала она. — Я первая звездная лодка, что уметь рамплиг, правда же? Рэглбомба сотворить живую капсулу, видишь?

Бабочка вскарабкалась лемуру на голову.

— Здесь все живое, видишь? Протоплазма. Ведь то место, где Аманда, оно поэтому, да? Потому что мы? Никогда нельзя рамплиг…

Лемур потянулся к бабочке, схватил ее за голову и бесцеремонно стянул вниз, словно крылатого щенка. Бабочка, зажатая вверх ногами, продолжала созерцать его. Он понял, что и бабочка, и лемур ужасно застенчивы.

— Телепортация, вот как это называется по-вашему, — сообщил лемур. — Рэглбомба телепортирует. Я в это не верю. То есть ты в это не веришь. Ой беда-беда, огорчение, какая смешная эта ваша грамматика.

Лемур обворожительно улыбнулся и развернул черный хвост:

— Познакомься с Мускулом.

Он вспомнил, что «беда-беда, огорчение» — так говорили в его детстве. Совершенно очевидно, что все это ему снится. Он спит. Или умер. Тысячи унылых миров, и ни на одном ничего подобного. Главное, не просыпайся, сказал он сам себе. Продолжай спать и видеть сон о том, как пушистые эмпаты везут тебя домой в бумажном кульке, движимом силой мысли.

— Бумажный кулек, движимый силой мысли! — повторил лемур. — Это прекрасно!

Тут он заметил, что развернувшийся лемурий хвост глядит на него ледяными серыми глазами. Не хвост. Огромный боа-констриктор потек к нему, всплывая на гребни, низко неся клиновидную голову и пристально смотря глаза в глаза. Кажется, сон принимает дурной оборот.

Уже знакомый голос загремел у него в мозгу:

«Не бойся, малыш».

Черные мышцы, напряженные, как сталь, подтекли ближе. Мускул. Тут он уловил послание: это змея боится его.

Он сидел неподвижно, глядя, как голова приближается к его ногам. Обнажились клыки. Змеиные челюсти принялись очень осторожно жевать его большой палец. Проверка, подумал он. Он ничего не чувствовал, только обычные радуги замерцали в глазах и погасли.

— И правда! — выдохнул лемур. — Да ты у нас распрекрасен Не-Болит!

Уже безо всякого страха Рэглбомба спикировала рядом, распевая:

— Трогай, вкушай, ощущай! Пей!

Крылья гипнотически трепетали; головка с перистыми усиками была совсем близко. Он хотел коснуться, но вдруг испугался. Если сейчас протянуть руку, вдруг я проснусь и окажется, что я умер? Боа Мускул свился у его ног черной блестящей лужицей. Он хотел погладить и удава, но не решался. Пусть этот сон не кончается.

Галаго рылся в извилистом закутке капсулы.

— Тебе понравится. Наше новейшее открытие, — кинул он через плечо нелепо нормальным голосом. Теперь гуманоид держался как-то по-другому, но все же знакомо — обрывки давно стершихся восхитительных воспоминаний. — Мы в последнее время увлеклись коллекционированием вкусов.

Галаго протянул ему калебас:

— Роскошные яства с тысяч неведомых планет. Экзотические восторги для гурманов. С этим ты и можешь нам помочь, He-Болит. По дороге домой, конечно.

Он не слышал. Соблазнительное гуманоидное тело было все ближе, ближе.

— Добро пожаловать во Дворец Любви. — Галаго улыбнулся, глядя ему в глаза.

Он почувствовал, как напрягся член, жаждущий инопланетной плоти. Он никогда в жизни не…

Он больше не может цепляться за этот сон — сейчас отпустит, и сон разлетится на куски.

Он не успел понять, что произошло. Что-то врезалось ему в спину, и он растянулся, подмяв под себя Галаго. В голове грохотал безумный смех. Тело — шелковое, горячее, плотное — извивалось под ним, содержимое калебаса текло по лицу.

— Я не сплю! — заорал он, обнимая Галаго и захлебываясь калуа, крепким, как грех.

Бабочка скакала по ним, рикошетя и вопя: «Оуоуоуоуоу!». Галаго, помогая ему слизывать напиток с лица, бормотал: «Отличная обонятельно-вкусовая прелюдия».

Трогай, вкушай, ощущай! Дивный сон не кончается! Он обхватил бархатные ляжки Галаго, и все захохотали как безумные, кувыркаясь среди колец огромной черной змеи.

Чуть позже, кормя Мускула пиратскими ушками, он частично но выяснил, что происходит.

— Все дело в боли. — Галаго вздрогнул и прижался к нему. — Количество мучений во Вселенной чудовищно. На каждой планете миллиарды живых существ, и все страдают. Мы не смеем приближаться. Вот мы и увязались за тобой. Каждый раз, когда мы пытаемся набрать новой еды, выходит просто катастрофа.

— Больно, больно, — завыла Рэглбомба и полезла прятаться ему под мышку. — Везде больно. Мы нежные, нежные. Как Рэгла может рамплиг, когда так больно?

И бабочка зарыдала.

— Боль… — Он задумчиво погладил прохладную темную голову Мускула. — Для меня это пустой звук. Я даже не смог выяснить, к чему привязали мои нервные окончания.

«He-Болит, ты сам не знаешь, как тебе повезло, — величественно подумал Мускул у них в головах. — Эти ушки слишком соленые. Хочу фруктов».

— Я тоже, — пискнула Рэглбомба.

Галаго склонил набок золотистую голову, прислушиваясь.

— Видишь? Мы только что пролетели планету с дивными фруктами, но для любого из нас это верная смерть. Можно, мы рамилигуем тебя туда на десять минут?

Он собрался сказать «конечно», забыв, что все они телепаты. Не успел он открыть рот, как замерцали вспышки и он вверх тормашками свалился на дюну. Сел, отплевываясь песком. Он был в оазисе чахлых кактусов, увешанных яркими шариками. Попробовал один на вкус. Восхитительно. Он стал срывать их. Как только он набрал полную охапку, опять замерцали вспышки и он оказался на полу Дворца Любви. Новые друзья сгрудились вокруг.