Я живу в октябре

Кыш Бабай (I)

Люстра полыхнула безжалостным белым светом.

– Эй-эй! – слабо запротестовал Гарик, закрываясь руками.

– Опять ночь не спал!

Голос у напарницы резкий, пронзительный. Ей-богу, как у завуча в школе. Ей бы курящих пионеров разгонять. А для разрыва шаблона ещё и красотка: высокая, стройная, рыжие косы с кулак толщиной, а грудь так и кричит – схватись за меня!

– Анька! – умоляющее воскликнул Гарик. – Выруби!

– Работать пора, помощничек! – язвительно откликнулась Анька.

Гарик с закрытыми глазами слушал, как она энергично шагает по кабинету. Анька отличалась феерическим талантом наводить порядок в считанные минуты. Вот и сейчас Гарик кожей чувствовал, как летают по комнате папки с документами, забытые перчатки, кассеты и прочая дребедень. Он откроет глаза, и как по волшебству вместо обычного хлама совкового кабинета окажется сверкающий офис из западных фильмов.

– Почему компьютер не выключил, а?

Что за высокую ноту она берёт? Ухо режет, спасу нет. Компьютер, да, не выключил. Недаром во сне продолжалась космическая эпопея.

– Опять в игрушки игрался? Лучше уж водку бы пил. Тебе сколько годков, сослуживец?

– Двадчать тли! – отозвался Гарик.

– Не паясничай! Приказ пришёл.

Приказ. Великие дозорные уходят в рейд! Трепещите, злоумышляющие и недобро смотрящие! Мысленно он нарисовал, как сейчас встанет, грудь расправит и гаркнет что-нибудь залихватское. Но в голове было шумно, глаза, даже закрытые, желали застыть и не ворочаться. Может, действительно, не стоит ночь за монитором проводить? Но! Во-первых, играет он не в абы что, а в благородную «Винг коммандер». А, во-вторых, в полнолуние, как приходит пора начинать новый цикл, страшно ему становится до жути. Причём как до прыжка, так и после. А в офисе «писюк» современный стоит. Он эти – как их по-научному? – панические атаки усмиряет. За игрой легче. А с водкой нет. Я ж не алкоголик какой-нибудь. Я же… Всё же…

– Эй! Не спать!

Гарик подпрыгнул и заставил себя ровно сесть на диванчике, прикрываясь козырьком ладони. Спать хотелось катастрофически.

– Кофе бы, а?

– Иди умойся для начала.

Голос напарницы смягчился. Что-то слишком быстро, обычно она орёт минут пятнадцать. Гарик от удивления даже приоткрыл левый глаз. Кабинет в офис не превратился, но выглядел заметно лучше. А вот Анька вид имела озабоченный.

– Что случилось?

– Я же говорю – приказ пришёл. Умойся, – повторила она.

Гарик подозрительно прищурился, но не придумал, чего бы такого сказать и поплёлся умываться.

***

Видок у него был так себе. Глаза красные, запавшие. Небритость ещё сказывается. Щетина росла как-то странно – на подбородке сразу обозначались тёмные пятна будущей бороды, а усы проклёвывались только на следующий день. Гарик плеснул в лицо холодной воды. Бодрит, однако. Как там племяш у него лопочет – умылся, пошли кушать! С едой, правда, швах. Насколько Гарик помнил, в холодильнике грустила открытая банка кильки, жрать которую с утра можно было только под закуску. Одна надежда на Альку – вдруг позаботилась.

Гарик тщательно вытерся вафельным полотенчиком и пригладил волосы мокрой ладонью. «Сойдёт», – решил он. Ему опять вспомнился племянник. Карапуз ещё совсем, трёхлетка, а болтает много. «Зязя Иго». Дядя Игорь, значит. А он ему: «Привет, Капитан Пушистик». Пушистик – это потому, что лохматый. Ну и ещё так можно обзывать расу кошачьих из «Винг коммандера». Игорю на миг стало страшно: он представил, как будет стареть в своей временной петле, а Капитан Пушистик так и останется для него малышом. Разузнать бы, как сложится у него дальнейшая жизнь. Но среди хомо новусов его поколения это считалось дурным знаком. Жизнь обычных людей уже не должна нас волновать. Был в этом какой-то замысловатый психологический выверт. Родная страна рушилась, историческое время ускорялось до околосветовых скоростей. Все прекрасно были осведомлены о будущем распаде Союза, о последующих войнах, нищете и прочих прелестях. Но вот персональные судьбы знать нельзя категорически. Почему так? Парадокс! Впрочем, Гарику не полагалось это ещё и по должности. Он представил, как округлятся глаза Аньки, если она узнает, что Гарик стал добывать информацию о племяшкином будущем.

– Стыдно! – воскликнул он фальцетом. Отражение в зеркале вытаращило глаза. – Как не стыдно, товарищ Гарик!

К нему вновь вернулось душевное равновесие.

– Не пазволим никаму пазорить высокое звание савецкого дозорного! – патетически заявил он и поднял указательный палец ввысь. – Ни-ка-му!

***

В кабинете царил восхитительный бодрящий аромат. На тумбочке, застеленной белой скатёркой (откуда у нас вообще скатёрка?) дымились чашки с растворимым кофе, стояла сахарница, поблёскивали маленькие ложечки, на тарелке лежали бутерброды с сыром и московской колбасой.

– Анька! Ты супер! – восхитился Гарик.

– Уже Анна Сергеевна, – строго заявила она. – Мы на службе.

– Да-да, – вяло согласился он, подсаживаясь к тумбочке.

Есть у Аньки пунктик – на работе исключительно строгие формальные отношения. Откуда у неё это? От папы-военного? Но вряд ли дисциплина по наследству дочери передаётся. Что-то здесь другое. Он отхлебнул кофе, поморщился и насыпал в чашку сахара. Пока размешивал сахар – схватился за бутерброд. Жизнь входила в знакомое, приятное русло.

– Готов выслушать любой приказ, – уверенно заявил он.

Анна Сергеевна взглянула с холодком и чуть пригубила кофе.

– Ты знаешь, кто такие «куколки»?

Гарик кивнул, не переставая жевать. Откуда она берёт московскую колбасу? Последний раз он видел её у кавказцев в кооперативном магазине на Колхозном рынке. Вкуснотень.

– Напомню, – нахмурилась Анька. – «Куколки» — это будущие хомо новусы. То есть одни из нас, в перспективе. Мешать их превращению – тяжкое преступление.

Гарик насторожился.

– Как это? – спросил он, торопливо проглотив кусок бутерброда. – Это же невозможно?

– Возможно, – весомо возразила Анька и торопливо добавила. – Я сама не верила, но в приказе… Там пишут, что случаи бывали. Представляешь, Гарик, какая это подлость? Это как желать кому-то не родиться! Заставить пойти на аборт!

Она опомнилась и вновь превратилась в Анну Сергеевну.

– Приказ пришёл из оперативного штаба почтовиками. Сегодня в пять тридцать утра.

Гарик представил, как заученные слова приказа эстафетой передаются по Дозору – от месяца к месяцу, от сотрудника к сотруднику. Не каждая организация может похвастаться такой сетью агентов во времени. Разве что Паутина – вечные конкуренты, загадочные масоны. Есть ещё Гадатели, но это откровенное фуфло, мистики. Хотя где-нибудь при царе Горохе их побольше, менталитет всё-таки другой. Не то, что по двадцатому веку. Тут Дозор раскинулся широко – бывшие работники милиции, спецслужб, полицейские в капстранах охотно шли работать. Это привычно, знакомо. Служить и защищать. Любить и оберегать.

– Погоди-ка, – прервал он Аньку. – Почтовиками?

Анька недовольно поджала губа.

– Виноват, Анна Сергеевна, – исправился Гарик. – Приказ пришёл при помощи почтовиков?

Про этих бессеребрянников он совсем забыл. Вот уж у кого сеть, так сеть.

– Да, дозорный, приказ мне передал почтовик, – отчеканила Анька. – В 1838 году у нас нет прямого канала.

– Из России?

– Московский дивизион Отдельного корпуса жандармов.

– Ничего себе! Это что же, от Ермолай Ермолаевича?

Анна Сергеевна склонила голову. Опять, наверное, недовольна, но Гарику было не до неё. Сам Ермолай Ермолаевич! Шеф! Древнейшее отделение российского Дозора. Девятнадцатый век! Экая бездна времени. Сколько же приказ-то шёл? Сколько рук! Гарик начал было считать месяцы, но Анька быстро пресекла лишние мысли.

– Дозорный!

– Слушаю!

– Соберись, Игорь! Это ответственное задание.

– Я уже понял, что ответственное, практически партийное, – произнёс он. – Так что надо сделать?

– Хочу, отметить, дозорный, что я тоже была удивлена, – смягчилась Анька.

Она выложила на скатерть обычный листок в клеточку, выдранный из школьной тетрадки. Клеточки были испещрены мелкими аккуратными буквами. Анька, заглядывая в шпаргалку, стала объяснять задачу. Но чем больше она говорила, тем загадочнее становилась история.

Итак, Ермолай Ермолаевич требовал найти отрока Серёжу Егорова, тринадцати лет отроду и защитить его от нападения в момент преображения. В сообщении проскакивали непонятные слова.

– Ясырь это кто?

– Так называли хомо новусов в ту эпоху.

– А идолатр?

– Это не поняла, – честно призналась она. – В словаре переводится как идолопоклонник. Кто-то из врагов Дозора.

– Их много, – задумчиво сказал Гарик. – Но если идолы… мистики… То либо масоны, либо паутинщики.

– А что это за мальчик-то? Ты знаешь, сколько в Казани Егоровых?

– Не так уж и много, – заметила Анька. – Тебя твои милицейские товарищи ещё узнают? Наведи справки.

– А что из будущего? Подтвердили приказ?

– Пока нет, – покачала головой Анька. – Приказ Шефа пришёл из первых рук. Дальше я его ещё не пересылала.

– Так что мы суетимся? Нужно собрать информацию. В будущем с этим попроще, наверняка есть данные по нашему периоду. В следующий цикл получим информацию и займёмся.

– У мальчика Серёжи может и не быть следующего цикла.

– Он же ещё не в петле? Почему?

– Ты плохо слушал, – укоризненно сказала Аня.

– Погоди…

До Игоря вдруг дошло. Нападение в момент «преображения». То есть в тот мистический момент, когда человек засыпает человеком, а просыпается хомо новусом.

– Но как?

– Я сама плохо понимаю этот момент, Игорь. Мы многое не знаем о природе времени, особенно нашего, изменённого. Возможно, у нас будет только один шанс помешать злодеям. Или злодею, – поправилась она. – Враг посылает особого убийцу. Кромешника.

– Кромешник? В смысле – настоящий? Я подумал, что Ермолай Ермолаевич так обзывается. Но кромешники – это же миф?

– Видимо, нет, – сказала Аня. – Мы получим подтверждение из будущего не раньше полнолуния 20-го января. Будет очень мало времени на подготовку. Поэтому надо начинать действовать самим.

– Понятно. А ты что-нибудь слышала о хомо новусе по имени Сергей Егоров? Соседний месяц же?

– Ничего, – покачала она головой. – Но, может быть, он никому не открылся? Или умер рано?

– Или так и не родился? Хотя нам бы не пришёл приказ... Что-то здесь странное, Анька. Пардон, Анна Сергеевна!

– Я уже отправила весточку Григоряну в февраль. В январе у нас пусто, сам знаешь, а Григорян хотя бы краешком захватывает этот месяц. Но ответ самое раннее тоже будет 20-го.

– М-да. Значит, надо искать отрока тринадцати лет отроду.

– Вот именно, дозорный. Времени мало. Действуй!

***

Старый город был воистину старым – ветхие двухэтажки даже не пытались ремонтировать. Впрочем, кому сейчас какое дело до реставрации. Люди в натуральном безвременье. Беловежские соглашения уже были. Сегодня объявят Алма-атинскую декларацию. Нет уже Союза, нету, хотя и висят ещё красные флаги на административных зданиях, ещё кипят страсти в райкомах партии. Но люди в каракулевых шапках уже разноголосо делят державу. Грустное время, грустно его проживать раз за разом.