Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

До конца года Троцкий подливал масла в огонь. В книге «О Ленине», вышедшей из-под его пера и посвященной памяти вождя, он описывал свои тесные личные отношения с Лениным во время революции, причем в таких выражениях, благодаря которым его собственная роль возвышалась, а других участников событий — отодвигалась на второй план. В октябре 1924 года он опубликовал большую статью «Уроки Октября», в которой пригвоздил к позорному столбу Каменева и других «старых большевиков» за то, что они не хотели принимать «Апрельские тезисы» Ленина, написанные им в апреле 1917 года по возвращении в Петроград; Зиновьева и Каменева — за то, что они были против захвата власти в Октябре, о чем упоминалось в «Письме к съезду» Ленина; этот их поступок ставился там на одну доску с «небольшевистским» прошлым Троцкого, и Ленин писал, что эти их действия не следовало вменять им в вину (см. с. 70). Эта яростная атака Троцкого вызвала ожесточенные ответные действия и побудила триумвират и его последователей глубоко и со злобным пристрастием копаться в прошлом Троцкого. Каменев произнес длинную речь, которая была затем опубликована как статья под названием «Ленинизм или троцкизм?»; в этой статье он обвинял Троцкого в меньшевизме, припоминая многие случаи его острой полемики с Лениным, и добавил к этому превратившееся впоследствии в ярлык обвинение, что он «игнорирует крестьянство». За этим последовало выступление Сталина, более лаконичное и более язвительное, но в том же духе. Осуждение Троцкого стало обычным делом и на страницах прессы, и на партийных собраниях. Самым жестоким ударом для Троцкого была публикация давно забытого письма, написанного им в 1913 году, с грубыми и резкими выпадами в адрес Ленина. Можно было не искать никаких других доказательств, подтверждающих, что понятия «троцкизм» и «ленинизм» несовместимы.

Ошеломленный потоком брани, Троцкий хранил молчание. Его опять одолела та таинственная хворь, от которой он страдал предыдущей зимой, и врачи посоветовали ему сменить климат на более мягкий. Он не присутствовал на пленуме Центрального Комитета партии в январе 1925 года. Троцкий обратился к пленуму с письмом, в котором утверждал, что его молчание перед потоком «множества неверных и прямо чудовищных обвинений» было «правильным с точки зрения общих интересов партии», и «в интересах дела» просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета СССР. Он уехал на Кавказ в самом разгаре пленума. В Центральном Комитете были колебания, какие меры по отношению к нему принять. Экстремисты, включая Зиновьева и ленинградскую делегацию, предложили исключить его из партии, из Центрального Комитета или по крайней мере вывести из состава Политбюро. Умеренным, которых поддерживал Сталин, было достаточно лишить Троцкого его военного поста. Восторжествовала вторая точка зрения: Троцкого освободили от должности председателя Реввоенсовета и народного комиссара по военным и морским делам. Его преемником стал Фрунзе, чье назначение послужило сигналом для развертывания мощной кампании по укреплению Красной Армии — эта проблема со времени окончания гражданской войны оказалась в забвении.

Споры, вызванные «Уроками Октября», имели почти неожиданный результат — они послужили причиной важного нововведения в партийную доктрину. Одним из пунктов, по которому в свое время расходились Ленин и Троцкий и который сейчас противники Троцкого использовали против него, была так называемая теория «перманентной революции» — понятие, введенное в употребление Марксом. Троцкий в 1905 году утверждал, что если в отсталой России разразится революция, то, хотя на первой своей ступени она будет оставаться буржуазной, антифеодальной революцией, она неизбежно перейдет в стадию социалистической, антикапиталистической революции. Ленину не хотелось соглашаться с подобной перспективой, если только революция в России, как надеялись и он, и Троцкий, не зажжет пламени революции в развитых странах Запада. Это их разногласие не имело никакого значения и было забыто задолго до 1917 года, до тех пор, пока Ленин в своих «Апрельских тезисах» не занял позицию, которая была во многом созвучна с позицией Троцкого. Никто не проявлял интереса к этому вопросу, пока в декабре 1924 года Бухарин не внес лепту в кампанию против Троцкого в своей статье, посвященной теории «перманентной революции». Бухарину просто хотелось высветить разницу взглядов Троцкого и Ленина, и он не делал в своей статье никаких определенных выводов. Но затем, несколько дней спустя, Сталин также опубликовал пространные заметки на эту тему, которые были написаны как предисловие к собранию его речей и статей; осудив теорию Троцкого, он создал новую доктрину — «социализм в одной стране».

Сталин отказался от своих слов, сказанных весной предыдущего года во время лекций, которые он позднее охарактеризовал как «формулировку… уже явно недостаточную и, потому, неправильную». В лекциях Сталин утверждал, что «для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны… уже недостаточно». Теперь Сталин доказывал противоречие теории «перманентной революции» Троцкого ленинской теории пролетарской революции и заявлял, что Ленин в своих трудах неоднократно размышлял о возможности победы социализма в одной стране. Сталин признавал: «Полная гарантия от интервенции, а значит, и окончательная победа социализма возможна лишь в результате совместных усилий пролетариев ряда стран». Но означало ли это, что «революционная Россия не могла противостоять консервативной Европе» и построить в СССР социализм? Ответ Сталина был резко отрицательным. Его аргументация, сложная и казуистичная, в значительной степени основывалась на цитатах, вырванных из контекста. К тому же его доводы были в какой-то мере подтасованными, поскольку он писал свое предисловие в условиях, которые для Ленина и Троцкого были невозможными, а именно в условиях выживания революционного режима в России без свершения революций в других странах. Однако психологический эффект заметок Сталина был огромен. Они ставили четкую, определенную цель. Они не оставляли места для пустых надежд на помощь извне. Сталин льстил национальной гордости, представляя революцию как чисто русское достижение, а строительство социализма — как благородную задачу, в выполнении которой российский пролетариат должен служить примером всему миру. До этого идея зависимости построения социализма в России от социалистических революций в других странах занимала в партийной доктрине центральное место. Теперь изменился порядок первенства. Сталин хвастливо утверждал, что «Октябрьская революция есть лишь сигнал и исходный пункт социалистической революции на Западе». Критики сталинской доктрины явно и неявно изображались как робкие, слабохарактерные люди, с подозрительностью относящиеся к русскому народу, не верящие в его способности и в силу его духа. Социализм, построенный в одной стране, был мощным рычагом национального патриотизма и однозначно выдвигал Россию на первый план.

Сталин создал такую духовную атмосферу, которую мог предельно использовать в борьбе с соперниками. Но в тот момент никто не воспринимал его сложных для понимания экскурсов в теорию всерьез. На пленуме Центрального Комитета в январе 1925 года, где был осужден Троцкий, о социализме в одной стране не упоминалось. Три месяца спустя об этом не очень уверенно сказал в своей речи Бухарин без упоминания имени Сталина и в таких словах, из которых можно было понять, что сам Бухарин является одним из авторов этой концепции. Позднее, но не сразу она была включена в основную резолюцию партийной конференции, состоявшейся в апреле 1925 года. Резолюция, подкрепленная цитатами из Ленина, провозглашала, что «в целом победа социализма (не в смысле конечной победы) безусловно возможна в одной стране». Когда несколько месяцев спустя триумвират распался, все думали, что именно эта формулировка и стала камнем преткновения в Политбюро накануне конференции. Но, судя по всему, ни Зиновьев, ни Каменев не выдвигали серьезных возражений и проявили скорее равнодушие, нежели враждебность. Сталин отметил эту свою маленькую победу в речи, которую произнес после конференции, и привел еще одну цитату из Ленина: «Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство, транспорт будет подведена техническая база современной крупной промышленности, только тогда мы победим окончательно».

До этого подразумевалось, что введение и развитие нэпа, который тоже повернулся спиной к туманной перспективе мировой революции и вел к социализму через союз с русским крестьянством, и есть социализм в одной стране. Теперь Сталин нащупывал путь к совершенно иной концепции России как самостоятельного государства, которое может обрести экономическую независимость, создав современную промышленность и сельское хозяйство. Сталин не делал на этом акцента и, возможно, полностью не отдавал себе отчета в том, к чему это может привести. Но он нарисовал ошеломляющую долгосрочную перспективу, и с нею были созвучны перемены в сфере экономики, которые начинали постепенно становиться ощутимыми.

Постепенное возвышение Сталина после смерти Ленина, сосредоточение все большей власти в его руках совпало с периодом экономического возрождения. Резолюция по кризису «ножниц», принятая в декабре 1923 года, и последующие партийные решения указывали на необходимость уделить особое внимание восстановлению тяжелой промышленности. Доктрина социализма в одной стране, каковы бы ни были намерения ее толкователей, провозглашала построение тяжелой промышленности как условие самостоятельного и независимого развития. Подразумевалось, однако, что цели можно достичь силами отсталой российской экономики. В этом и была загвоздка. Разногласия по поводу индустриализации, как и по каждому другому вопросу советской экономики, были связаны с проблемами сельского хозяйства, которые еще раз нарушили преобладавшее в то время состояние благодушия. В 1924 году, несмотря на засуху в конце лета, был собран прекрасный урожай. Никто, по-видимому, не сомневался, что крестьяне, избавившись от груза кризиса «ножниц», сдадут государству по официально установленным ценам достаточное количество хлеба, чтобы накормить город. Ничего подобного не произошло. Государству было сдано катастрофически мало зерна. Впервые на рынке появилось множество частных торговцев, и об официально установленных ценах пришлось забыть. В конце года цены начали быстро расти. С декабря 1924 года по май 1925 года цены на рожь повысились вдвое. С возрождением свободного рынка «ножницы» раскрылись вновь, на этот раз в пользу крестьянина, и города очутились в положении заложников. Более того, механизм цен сработал так, что усугубилось имущественное неравенство в деревне. Именно богатый крестьянин, всем ненавистный кулак, имел больше излишков для продажи и мог позволить себе придержать их, пока цены не достигнут пика. Появились сообщения о том, что осенью многие бедные крестьяне были вынуждены по низкой цене продавать свое зерно кулакам, которые нажились весной, продав его по высоким ценам.