Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

4. Нэп как период передышки

Военный коммунизм имел две основные черты: с одной стороны, все возрастающая роль государства в руководстве экономикой, включая централизованный контроль и управление, замена мелких промышленных предприятий крупными, меры по введению единого планирования; с другой стороны, отход от коммерческих и денежных форм распределения в пользу снабжения основными товарами и услугами либо бесплатно, либо по твердым ценам, введение карточной системы, оплата труда товарами и производство не для гипотетического рынка, а для непосредственного потребления. Однако между этими чертами было довольно явное различие. Процессы концентрации и централизации, стремительно развивавшиеся в искусственных условиях военного коммунизма, были следствием процессов, вызванных первым периодом революции и даже войной в Европе. Военный коммунизм возводил здание на фундаменте прошлого, и многие из его достижений выдержали испытание; и только впоследствии практическая реализация этой политики стала подвергаться отрицанию и пересмотру. Вторая черта военного коммунизма — замена рыночной экономики натуральной — подобного фундамента не имела. Вместо того чтобы логически продолжить политику начального периода революции, ее просто отвергли, совершив неподготовленный прыжок в неизвестность. Нэп решительно отверг эти завоевания военного коммунизма, которые прежде всего и дискредитировали его в глазах критиков.

Более того, между этими двумя чертами было еще одно различие. Политика концентрации и централизации действовала почти исключительно в промышленности; попытки применить ее в сельском хозяйстве успеха не имели. Именно деревня оказалась той социальной базой, на которую опиралась революция, именно в аграрной сфере российской экономики проявлялись некоторые черты развитого капитализма. Политика отказа от денег и перехода на натуральное хозяйство сложилась не в результате заранее обдуманного плана, а из-за невозможности решить проблемы отсталого крестьянского хозяйства, в котором было занято более 80 % населения. С самого начала было трудно впрячь в одну упряжку антифеодальную революцию крестьянства с его мелкобуржуазными устремлениями и антибуржуазную, антикапиталистическую революцию фабрично-заводского пролетариата, а также сгладить противоречия между городом и деревней, и эта политика отразила главнейшие трудности. Именно попытки совместить несовместимое в конце концов и вызвали всеобщее недовольство и привели к краху политики военного коммунизма.

К осени 1920 года, когда война закончилась, хозяйство страны пришло в состояние полного упадка. Ни теория, ни практика военного коммунизма не могли указать, как запустить механизм производства и обмена, который совсем не работал. Основным, как всегда в истории русской экономики, был хлебный вопрос. Политика реквизиций, которая приносила какие-то плоды во время гражданской войны, сейчас оказалась несостоятельной. Крестьяне стали производить лишь необходимое для своего существования и не хотели производить излишки, которые отбирало бы государство. Зимой 1920/21 года по Центральной России прокатилась волна крестьянских беспорядков. В сельской местности в поисках пропитания рыскали банды демобилизованных солдат, грабившие крестьян.

Чтобы накормить страну, было жизненно необходимо дать крестьянину стимул, которого его лишила система реквизиций. В самой партии тоже не все было в порядке. В ее недрах сформировалась оппозиционная группа, назвавшая себя рабочей оппозицией. Ее возглавили Шляпников, в прошлом рабочий-металлист, народный комиссар по труду первого советского правительства, и Александра Коллонтай, имевшая в начале революции довольно значительный авторитет. Программа рабочей оппозиции была в основном направлена против распространения централизованного экономического и политического контроля, против растущей власти партийной и государственной машины; она провозглашала своим лозунгом борьбу за сохранение чистоты первоначальных идеалов революции и была созвучна идеям оппозиции 1918 года, сложившейся в связи с заключением Брест-Литовского мира. В руководстве этой группировки не было ведущих партийных деятелей, но ее поддерживали многие члены партии.

Необходимо было срочно перестроиться. Крестьянину разрешили, после того как он сдаст твердо установленный процент урожая государственным органам (натуральный налог), продавать излишки на рынке — это было сутью новой политики, выработанной зимой 1920/21 года. Чтобы она заработала, нужно было поощрять промышленность и особенно мелких кустарей выпускать товары, которые захотел бы купить крестьянин, — по сравнению с военным коммунизмом, делавшим ставку на крупные предприятия тяжелой промышленности, это был сдвиг в противоположную сторону. Необходимо было разрешить частную торговлю; множество надежд возлагалось на кооперативы — одну из немногих отчасти уцелевших и распространенных дореволюционных структур. В конечном счете все эти меры были направлены — хотя это не сразу поняли — на прекращение безудержного падения курса рубля и превращение его в стабильную валюту. Программа, известная как новая экономическая политика (нэп), в которой особый упор был сделан на уступки крестьянству, была одобрена Центральным Комитетом партии, и Ленину предстояло огласить ее на историческом X съезде партии в марте 1921 года.

Канун съезда был омрачен неприятным, зловещим событием. Краснофлотцы, базирующиеся в Кронштадтской крепости, подняли мятеж, требуя бо́льших прав для крестьян и рабочих и проведения свободных выборов в Советы. Кронштадтцы не были напрямую связаны с рабочей оппозицией, но их мятеж отражал то же глубокое недовольство политикой партии. Руководили этим бунтом, по-видимому, анархисты; утверждения большевиков, что он был задуман или спровоцирован белыми эмигрантами, безосновательны, хотя впоследствии они нажили на этом значительный политический капитал. Переговоры и призывы сдаться в плен ни к чему не привели. 17 марта, пока на съезде обсуждались предложения Ленина, отряды Красной Армии двинулись по льду в сторону крепости. После кровавой битвы, которую обе стороны вели с одинаковым ожесточением, восстание было подавлено и крепость взята. Но массовое выступление людей, еще вчера почитаемых как герои революции, нанесло сокрушительный удар по авторитету партии и подорвало к ней доверие. Вполне возможно, что именно это событие ускорило готовность участников съезда принять новую экономическую политику, признать необходимым укрепление партийной дисциплины, чтобы предотвратить инакомыслие как внутри партии, так и вне ее.

Обсуждение резолюции о нэпе, которую Ленин представил на утверждение съезду, было поверхностным. Разочарование военным коммунизмом охватило всех; кризис вырос до таких масштабов, что затягивать дело было нельзя. Сомневающихся успокоили заверения Ленина, что государство не выпустит из своих рук «командных высот» в промышленности и что монополию на внешнюю торговлю это никак не затронет. Съезд принял резолюцию если не с энтузиазмом, то благосклонно и формально единогласно. Сильнее всего разногласия на съезде проявились в жаркой полемике по поводу профсоюзов, бушевавшей всю зиму накануне съезда. Троцкий, воодушевленный удачами гражданской войны и поддержанный после некоторых колебаний Бухариным, еще раз изложил свой план преобразования профсоюзов в производственные союзы и превращения их в часть аппарата государства трудящихся. Рабочая оппозиция, которая придерживалась прямо противоположной точки зрения, предлагала отдать организацию и контроль за производством в руки рабочих через их представителей в профсоюзах — это была квазисиндикалистская точка зрения. Маневрируя между двумя противоборствующими сторонами, Ленин в конце концов сплотил ядро партии вокруг своей резолюции, в которой, впрочем, лишь затрагивались, но не решались эти принципиальные вопросы. Налета милитаризации удалось избежать. За профсоюзами был признан статус «массовых беспартийных организаций», которые нужно склонить на сторону партии. Делать их частью государственной машины было признано ошибочным. Оружием партии должно стать убеждение, а не сила, хотя «пролетарское принуждение» не исключалось. Профсоюзы всегда заявляли о своей заинтересованности в росте производства. Еще в 1920 году Всероссийский Центральный Совет Профессиональных Союзов (ВЦСПС) основал институт для изучения и овладения методами повышения производительности труда. В резолюции уделялось особое внимание этой стороне деятельности профсоюзов. В их функции входили поддержание трудовой дисциплины и борьба с прогулами; но это должно было осуществляться не через государственные органы, а через товарищеские дисциплинарные суды. Резолюцию приняли большинством голосов, но все же сторонники были и у двух альтернативных проектов.

Горечь разногласий раздирала партию и сказалась на всей работе съезда. Ленин говорил о «лихорадке», которая сотрясает партию, о «роскоши дискуссий и споров», которую партия не может себе позволить. Съезд принял специальную резолюцию под названием «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», в которой говорилось, что распространение программы рабочей оппозиции несовместимо с членством в партии, а также генеральную «Резолюцию о единстве партии». Она требовала «полного уничтожения всякой фракционности», за всеми членами партии сохранялось право обсуждать спорные вопросы, но образование группировок с собственной платформой было запрещено. Коль скоро решение принято, безоговорочное подчинение стало обязательным. Нарушение этого принципа наказывалось исключением из партии. В последнем параграфе, который держался в секрете и был опубликован лишь три года спустя, говорилось о том, что за такую провинность из партии могут быть исключены даже члены Центрального Комитета, если за их исключение проголосует не менее двух третей его состава. В то время подобные меры предосторожности, направленные на обеспечение верности партии и единства мнений, казались необходимыми и оправданными. По выражению Ленина, «когда армия отступает, то тут нужна дисциплина во сто раз большая, чем при наступлении…», но наделение центральной партийной организации полномочиями, которые фактически означали монополию власти, имело далеко идущие последствия. В разгар гражданской войны Ленин провозгласил «диктатуру партии» и утверждал, что «диктатура пролетариата невозможна иначе, как через Коммунистическую партию». Итогом X съезда была концентрация власти в центральных органах партии. Съезд дал профсоюзам некоторую автономность по отношению к органам рабочего государства. Но роль, которую им было суждено играть, определялась монополией власти партии.

Строгий запрет на оппозицию внутри партии явился результатом кризиса, которым сопровождалось введение нэпа. Аналогичная судьба постигла две партии левой оппозиции, пережившие революцию, — партию эсеров и партию меньшевиков. Роспуском Учредительного собрания в январе 1918 года большевики заявили о своем намерении осуществлять высшую власть и заложили основание однопартийного государства. Но за последующие годы — пока шла гражданская война — взаимоотношения между советским правительством и двумя левыми партиями были двусмысленными и неустойчивыми, а меры, принимаемые по отношению к ним, — недостаточно решительными. Через несколько недель после революции от основной партии откололась группа левых эсеров, она вошла в коалицию с большевиками; три члена партии левых эсеров были назначены народными комиссарами. После подписания Брест-Литовского договора в марте 1918 года, что вызвало резкий протест и эсеров, и меньшевиков, им пришлось уйти в отставку. Правые эсеры открыто выступали против советской власти, и их считали виновными в московских беспорядках лета 1918 года, в убийстве немецкого посла и двух крупных большевиков в Петрограде, а также в покушении на жизнь Ленина (см. с. 29). 14 июня 1918 г. партии эсеров и меньшевиков, которым инкриминировали связь с «известными контрреволюционерами», были запрещены. Время от времени власти закрывали их газеты, но они часто начинали выходить вновь, правда, под другим названием; в течение нескольких месяцев после революции выходила даже газета кадетов. Тот факт, что эти газеты периодически подвергались преследованию, но до полного запрещения дело не доходило, отражал неуверенность и колебание властей.