Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

Наряду с укреплением партийной и советской структур устанавливались прочные отношения государства с внешним миром. Даже во времена военного коммунизма, когда в Москве прежде всего думали о мировой революции, не упускались редкие возможности установить прямые контакты с правительствами западных стран. В январе 1920 года в Париже представители советских кооператоров обсуждали с представителями западных правительств возможность возобновления обмена товарами с Советской Россией, а Литвинов вел в Копенгагене переговоры о двусторонней репатриации пленных. 2 февраля 1920 г. было подписано мирное соглашение с Эстонией. Ленин прокомментировал это событие следующим образом: «У нас уже прорублено окно в Европу, которое мы постараемся широко использовать». На партийном съезде в марте 1920 года Ленин говорил о необходимости «маневрировать в нашей внешней политике». Несколько дней спустя Красин, один из большевистских руководителей, знакомый по собственному опыту с деятельностью зарубежной промышленности и торговли, отправился с большой делегацией торговых экспертов в Скандинавию, а в мае его любезно принимали в Лондоне. Эти попытки переговоров были прерваны войной с Польшей, которая возродила революционные надежды в Москве и вызвала новый взрыв недоверия и враждебности на Западе. Но к осени 1920 года опять воцарился мир. В Лондоне была зарегистрирована русская торговая компания под названием Аркос (Всероссийское кооперативное общество);[2] Красин провел бо́льшую часть зимы в Лондоне, ведя переговоры с правительством Великобритании и фирмами, заинтересованными в заказах для Советской России. И наконец, 16 марта 1921 г., всего неделю спустя после того, как Ленин на партийном съезде в Москве объявил о введении нэпа, в Лондоне было подписано англо-советское торговое соглашение.

Это соглашение справедливо оценивалось как поворотный пункт в советской политике. Обе стороны договорились не препятствовать двусторонней торговле и, несмотря на отсутствие дипломатических отношений между ними, обменяться официальными торговыми представителями. С точки зрения Англии, самым важным в этом соглашении был параграф, в котором обе стороны брали обязательство «воздерживаться от враждебных действий или мероприятий против другой стороны», а также от «прямой или косвенной пропаганды против учреждений Британской Империи или Российской Советской Республики». Особенно подчеркивалось обязательство воздерживаться «от всякой попытки к поощрению военным, дипломатическим или каким-либо иным способом воздействия или пропаганды какого-либо из народов Азии, к враждебным британским интересам или Британской Империи действиям в какой бы то ни было форме». Обязательство не прибегать к враждебной пропаганде в несколько иной форме было сформулировано еще в Брест-Литовском договоре. Но эти два соглашения были подписаны в разных ситуациях. Первое было заключено в обстановке, которая по предположениям, оказавшимся верными, не могла сохраняться долго. Англо-советское соглашение, подобно нэпу, планировалось «всерьез и надолго». Оно свидетельствовало о смещении акцентов в советской политике. Заявления о грядущей мировой революции продолжали раздаваться, но, сознательно или подсознательно, они все больше воспринимались как некий ритуал, никак не затрагивающий нормального хода вещей. Внутренняя несовместимость политики Народного комиссариата по иностранным делам (Наркоминдела) и политики Коминтерна становилась все более очевидной.

Подоплекой налаживания дружественных отношений с Великобританией была экономика — желание обеспечить взаимовыгодную торговлю. Подоплекой налаживания отношений с Германией — политика: взаимное недовольство Версальским миром и притязаниями Польши. Радек, который бо́льшую часть 1919 года провел в тюрьме или под домашним арестом в Берлине, умудрился установить контакты с немцами из самых различных социальных слоев и проповедовал перед ними выгоды советско-германского сотрудничества. Официальные отношения между Советами и Германией были прерваны в 1918 году с момента убийства в Москве германского посла. Летом 1920 года в Берлине вновь был принят советский представитель, а в Москве — германский. Война с Польшей дала мощный толчок развитию дружественных отношений между двумя соседями Польши. Сообщалось, что Троцкий с одобрением относился к идее заключения соглашения с Германией; а Ленин в своей речи в ноябре 1920 года отметил: «Немецкое буржуазное правительство бешено ненавидит большевиков, но интересы международного положения толкают его к миру с Советской Россией против его собственного желания». Советская политика все еще оставалась двойственной: неясно было, то ли продолжать дело революции, то ли устанавливать дипломатические отношения с другими странами. В марте 1921 года Коммунистическая партия Германии подняла вооруженное восстание против правительства, вошедшее в историю под названием «мартовские бои». Конечно же, это восстание было поддержано, а может быть, и инспирировано Зиновьевым и деятелями Коминтерна; другие же советские лидеры в это время были полностью поглощены Кронштадтским мятежом и делами партийного съезда и вряд ли принимали в этом участие. Но поражение восстания в Германии еще сильнее подточило и без того зыбкие надежды Москвы на свершение революции на Западе и укрепило позиции тех, кто видел непосредственную цель в налаживании дипломатических отношений с капиталистическими странами.

Особенностью советско-германских отношений этого периода было военное сотрудничество. Версальский договор запрещал Германии производить оружие, поэтому надо было найти формы для такого рода сотрудничества. В апреле 1921 года Копп, советский представитель в Берлине, после секретных переговоров с рейхсвером привез в Москву план производства в Советской России силами немецких фирм пушек и снарядов, самолетов и подводных лодок. Это предложение было одобрено, и летом того же года немецкая делегация посетила Москву. На встречах в Берлине в сентябре 1921 года было заключено соглашение. Главная роль в его подписании принадлежала Красину и фон Секту, главе рейхсвера. По-видимому, именно в этот момент Сект впервые сообщил гражданскому правительству Германии о том, что происходит. План строительства в России подводных лодок был отвергнут. Но вскоре немецкие фабрики в России начали производить пушки, снаряды и самолеты. В эту программу было включено и производство танков; начались также эксперименты в области разработки химического оружия. Вся продукция отправлялась как в рейхсвер, так и в Красную Армию. Позднее немецкие офицеры стали готовить кадры для танковых частей и военной авиации Красной Армии. Все это совершалось в обстановке чрезвычайной секретности. В советской прессе об этом сотрудничестве вообще не упоминалось; очень долго эти факты скрывались и от подданных Германии, и от ее политических деятелей, и от западных союзников. Как же все изменилось с тех пор, когда на заре революции большевики осуждали тайные соглашения, заключенные во время войны царским правительством со странами Антанты. Между тем германо-советские экономические отношения укрепились благодаря созданию смешанных компаний и предоставлению немецким фирмам концессий в Советской России.

В начале 1922 года советское и германское правительства получили приглашение участвовать в международной конференции, которая открылась 10 апреля в Генуе. Эта конференция была плодом смелой политики Ллойд Джорджа, ее самого активного организатора, направленной на возобновление связей с Германией и с Советской Россией, изгоями в европейском сообществе. Ленин отнесся к приглашению сдержанно. «Мы… нисколько не скрываем, что идем на нее как купцы, потому, что нам торговля с капиталистическими странами (пока она еще не совсем развалилась) безусловно необходима, и что мы идем туда для того, чтобы наиболее правильно и наиболее выгодно обсудить политически подходящие условия этой торговли, и только». Советской делегацией руководили Чичерин, Красин и Литвинов. Это была первая советская делегация, которая принимала участие в международной конференции на равных условиях с делегациями других ведущих держав. Конференция не удалась частично из-за твердой оппозиции Франции целям Ллойд Джорджа, частично из-за того, что Великобритания и Советы не смогли договориться относительно советских долгов и обязательств. Советское правительство в принципе было готово признать довоенные (но не военные) долги русского правительства, но только при условии предоставления крупных иностранных займов. Советское правительство отказалось отменить декреты, по которым были национализированы иностранные предприятия, но на определенных условиях было согласно вернуть иностранным фирмам их предприятия в виде концессий. Позиции сторон невозможно было сблизить никакими ухищрениями.

Как ни странно, тот факт, что переговоры на конференции зашли в тупик, неожиданно дал один конкретный результат. Уже некоторое время советские и германские дипломаты в Берлине обсуждали условия политического договора. После того как советской делегации не удалось в Генуе произвести соответствующее впечатление на западных союзников, она стала нажимать на германскую делегацию, которой руководил министр иностранных дел Ратенау, чтобы завершить и подписать соглашение немедленно. Германская делегация, не менее разочарованная ходом конференции, согласилась. Тайно и в спешке соглашение было подписано в городе Рапалло 16 апреля 1922 г. В содержании Рапалльского договора не было ничего особенно важного, кроме двух пунктов — о взаимной отмене финансовых притязаний и об установлении между двумя государствами дипломатических отношений. Но демонстрация солидарности против союзных держав для конференции была сокрушительным ударом, и это оказало большое влияние на дальнейший ход международных событий. Советская Россия обеспечила себе выгодную позицию среди европейских держав. Маневры, задуманные вначале как способ преодоления кризиса, стали привычным оружием.

Уже на III конгрессе Коминтерна, который состоялся в июне 1921 года, была заметна перемена настроений. Бурный революционный энтузиазм II конгресса испарился. Произошло то, что вначале большевики считали невозможным: социалистическая Советская Россия укрепила свои позиции, более того, она показала, что и впредь сможет сохранить их в капиталистическом окружении. Ленину пришлось защищать на конгрессе и внутреннюю, и внешнюю политику государства. Он старался объяснить необходимость нэпа и новых отношений с крестьянством аудитории, где были иностранцы, многие из которых отнеслись к такой интерпретации пролетарской революции явно скептически. Он признал, что «поступательное движение» мировой революции «не такое прямолинейное, как мы ожидали», и рекомендовал «глубоко изучать конкретное ее развитие» в капиталистических странах. Троцкий заметил, что если в 1919 году мировая революция казалась «вопросом месяцев», то сейчас это «вопрос, может быть, нескольких лет». На смену безграничному энтузиазму предыдущего конгресса пришла здравая осторожность.