Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

7. Последние дни Ленина

Оздоровление экономики, вызванное нэпом, в 1922 году было омрачено длительной и тяжелой болезнью Ленина. В мае 1922 года он перенес инсульт, который вывел его из строя на несколько месяцев. Осенью он вернулся к работе и произнес несколько речей. Но было совершенно очевидно, что его физические силы подорваны. 12 декабря по совету врачей он уединился в своей квартире в Кремле, а еще четыре дня спустя у него случился второй, еще более тяжелый инсульт, в результате чего последовал правосторонний паралич. В последующие три месяца физическая немощь не затрагивала его умственных способностей; и хотя никому из партийных руководителей, по-видимому, не позволялось его посещать, Ленин продолжал диктовать заметки и статьи, посвященные партийным делам. В их число входило и знаменитое «завещание» — «Письмо к съезду», датированное 25 декабря 1922 г., с постскриптумом, написанным 4 января 1923 г.

Но 9 марта 1923 г. последовал третий инсульт, в результате которого Ленин лишился речи; и хотя он прожил еще десять месяцев, но уже больше не работал.

После третьего инсульта надежды на выздоровление Ленина постепенно угасли. Вопрос о том, кто будет его преемником, витал в воздухе и заслонял все другие вопросы. Решение об укреплении партийной дисциплины, принятое на X съезде партии в марте 1921 года, вылилось в партийную чистку, а затем год спустя подкрепилось решением XI съезда партии, на котором была осуждена позиция 22 несогласных с линией партии, в большинстве своем бывших членов рабочей оппозиции; двое из пяти руководителей этой группы были исключены из партии; Ленин перед этим настаивал на исключении всех пятерых. Этот новый кризис потребовал дальнейшего укрепления партийного аппарата. Трое секретарей Центрального Комитета, назначенные в 1920 году и имевшие равные полномочия (см. с. 50), доказали свою несостоятельность и были смещены со своих постов. 4 апреля 1922 г., через несколько дней после того, как закончился XI съезд, было объявлено, что на пост генерального секретаря назначен Сталин, секретарями — Молотов и Куйбышев. Никто не придал этому сообщению особенного значения. Сталина знали как трудолюбивого и исполнительного функционера, преданного делу партии.

Когда после первого инсульта Ленин вернулся к делам, он был явно встревожен тем, что Сталин исподволь уже укрепил и власть, и авторитет своего поста, да и свое собственное положение; он впервые оказался ведущей фигурой в партии. Ленину не понравилось ни первое, ни второе. В то время он был сильно озабочен ростом бюрократической тенденции в государстве и в партии; он стал испытывать сильное недоверие к Сталину. Через несколько дней после второго инсульта, обуреваемый беспокойными предчувствиями, Ленин продиктовал свое «завещание». Он начал с опасности раскола между «двумя классами» — рабочими и трудовым крестьянством, на чей союз опиралась деятельность партии. Но эту опасность он видел в отдаленном будущем. В «ближайшем будущем» он предвидел угрозу раскола между членами Центрального Комитета; бо́льшую опасность такого раскола он видел в отношениях, которые сложились между Сталиным и Троцким. Сталин, по его словам, «сосредоточил в своих руках необъятную власть»; Ленин не был уверен, сумеет ли Сталин «всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Троцкий, который был «самый способный человек в нынешнем ЦК», проявлял «чрезмерную самоуверенность и чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела». Другие ведущие фигуры в Центральном Комитете также не избежали критики. Зиновьеву и Каменеву он припомнил их сомнения в решающий момент октября 1917 года, что, конечно, не являлось случайностью, но этот эпизод «также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому». «Бухарин не только крупнейший, ценнейший теоретик партии», но «он никогда не понимал вполне диалектики», и его взгляды «с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским». Это было явно неожиданное суждение о человеке, чьи книги «Азбука коммунизма», написанная в соавторстве с Преображенским, и «Теория исторического материализма» были в то время широко известными партийными учебниками. Но каким бы ни было суждение Ленина о недостатках коллег, единственное, что он смог рекомендовать в своем «завещании», — это расширить состав Центрального Комитета до 50, до 100 человек; но это вряд ли помогло бы делу.

Осенью 1922 года внимание Ленина привлекли события в Грузии, где включение Грузинской республики в состав СССР вызвало сильнейшее сопротивление со стороны ЦК Грузии. В сентябре в Грузии побывала комиссия, возглавляемая Дзержинским; она вернулась в Москву, привезя с собой двух заупрямившихся руководителей. В этот момент через голову Сталина, который занимался этим вопросом, вмешался Ленин; он полагал, что добился компромисса. Но он не следил за ходом событий, и отношения с грузинами вновь осложнились. Теперь в Тифлис отправился Орджоникидзе; после яростной борьбы он удалил мятежных руководителей и заставил ЦК Грузии принять предложения Сталина. Через несколько дней после того, как было продиктовано «Письмо к съезду», Ленин, непонятно по каким мотивам, вернулся к грузинскому вопросу. Он продиктовал меморандум, в котором признавался, что «сильно виноват перед рабочими России» в том, что не смог эффективно вмешаться в ход событий на более раннем их этапе. Он осудил недавние события как пример «великорусского шовинизма», упомянул «торопливость и администраторское увлечение Сталина» и подверг его, Дзержинского и Орджоникидзе жесточайшей критике. Затем 4 января 1923 г. опять прорвалось его недоверие к Сталину, и он добавил к своему «завещанию» постскриптум. Сталин, утверждал Ленин, «слишком груб». Поэтому Ленин предлагал «товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.» Поясняя причину этой своей рекомендации, он вновь упомянул об угрозе раскола и «о взаимоотношениях Сталина и Троцкого». Наконец, в начале марта, после того как стало известно, что Сталин оскорбил Крупскую (которая, по-видимому, не позволила ему увидеться с Лениным), Ленин написал письмо Сталину, в котором порывал с ним «дружеские отношения». Через три дня у него случился третий инсульт, положивший конец активной жизни Ленина.

Чем меньше оставалось времени до начала XII съезда партии (он открылся 17 апреля 1923 г.), тем большее замешательство охватывало членов партии. Кому принять пальму первенства, которая по праву принадлежала Ленину на всех предыдущих съездах? Тогда еще верили в выздоровление Ленина. Но выбор даже временной кандидатуры мог повлиять на ход событий в будущем. Троцкий, новичок в партии, с репутацией несогласного с ее линией в прошлом, начиная с 1917 года занимал командные посты только благодаря постоянной поддержке Ленина. Лишенный тылов, он оказался в изоляции и не мог да и не был в состоянии претендовать на лидерство в партии. Его ближайшие товарищи относились к нему с ревнивой недоброжелательностью, он же обращался с ними с некоторой долей надменности; то, что Троцкий в свое время был сторонником милитаризации труда, вызывало к нему подозрение в кругах профсоюзных деятелей. Три других выдающихся деятеля — Зиновьев, Каменев и Сталин — объединили усилия, чтобы помешать Троцкому упрочить свое положение. В этом временном триумвирате Сталин был старшим партнером, и он тонко понимал необходимость преодолеть враждебность Ленина к себе, о которой, по-видимому, к этому времени стало известно если не рядовым членам партии, то по крайней мере многим ее руководителям. Каменев был умен, но не обладал достаточной силой характера. Зиновьев, слабый, тщеславный и амбициозный, был бы очень рад захватить опустевший престол. Он председательствовал на съезде, выражая раболепную преданность отсутствующему вождю, в то же самое время стремясь дать понять, что уполномочен быть рупором ленинской мудрости. Сталин, напротив, расчетливо предпочел разыгрывать роль скромника. Не притязая ни на что для себя лично, он то и дело называл Ленина «учителем», каждое слово которого ловил и стремился правильно истолковать. Говоря об организационной работе, он повторял критические высказывания Ленина в адрес бюрократии, лицемерно игнорируя тот факт, что это были стрелы главным образом в его адрес. В докладе по национальному вопросу он с излишним пылом поддержал нападки Ленина на «великорусский шовинизм» и исподволь снял с себя обвинение в «излишней торопливости». Троцкий, который явно хотел избежать прямой конфронтации, не присутствовал на дебатах по национальному вопросу. Его роль на съезде свелась к тому, что он представил солидный доклад об экономическом положении, в котором говорилось о необходимости развития промышленности и разработки «единого хозяйственного плана», но текущие политические вопросы прямо не затрагивались. Его скрытое несогласие с Зиновьевым было тщательно завуалировано.

На протяжении лета 1923 года по мере нарастания экономического кризиса и постепенного угасания надежд на выздоровление Ленина зрела скрытая личная взаимная неприязнь многих партийных руководителей. Хотя Троцкий и не был претендентом на роль официального партийного лидера, сила этой яркой личности, его заслуги в гражданской войне, железная логика аргументации, блестящий дар оратора — все это завоевало ему широкую популярность среди рядовых членов партии и сделало его опасным противником при любых политических дебатах. На партийном съезде в апреле триумвират Зиновьев — Каменев — Сталин преуспел в своей закулисной деятельности, направленной на то, чтобы помешать продвижению Троцкого. Теперь они решили, что настала пора сокрушить Троцкого. Кампанию начали с величайшей осторожностью — частично оттого, что Зиновьев и Сталин уже, вероятно, не доверяли полностью друг другу.

Поводом послужило письмо Троцкого, написанное 8 октября 1923 г. (см. с. 65), в котором после едких критических замечаний относительно текущей экономической политики он обрушился с нападками на «неправильные и нездоровые отношения внутри партии». Ключевые посты внутри партийной структуры перестали быть выборными. На эти должности теперь назначались, причем обычно, люди, полностью поддерживающие существующий режим. «Секретарский аппарат, созданный сверху», сосредоточил в своих руках все нити руководства, причастность рядовых членов партии к общему делу стала «иллюзией». Письмо заключалось требованием заменить «секретарский бюрократизм» «партийной демократией». Поскольку письмо исходило от члена Политбюро, это было страшное обвинение, без сомнения, направленное против Сталина. Несколько дней спустя в «платформе 46-ти» был осужден разрыв, образовавшийся между «секретарской иерархией» и рядовыми членами партии. В качестве «истоков внутрипартийной диктатуры», которая зажимала любую критику, указывались решения X партийного съезда, состоявшегося в марте 1921 года, которые были приняты в чрезвычайных обстоятельствах; этот режим «изжил себя». Триумвират уже не мог игнорировать открытый вызов своей власти.