Южная пустошь - 2

Глава 7

В том мире, откуда пришла Призванная душа, была странная примета: если при шитье нитка путается, то говорят, мол, человек, которому принадлежит зашиваемая вещь, вредный. Когда я взялась ремонтировать куклу для Виктории, нитка не просто путалась, она еще постоянно вскакивала из иглы, которая в свою очередь падала из из рук и терялась то на полу, то на постели. И Виктория, терпеливо ожидавшая починки, ползала вместе со мной в поисках иглы…

После целой свечи мучений, нам так и не удалось зашить ни одной прорехи. А до меня, наконец-то, стало доходить, что тут что-то не то. Ну, не могло быть, чтобы все было просто случайностью. Я даже попробовала зашить крошечную дырочку на другой кукле. Все сразу изменилось. Иголка перестала сбегать из рук, а нитка послушно следовала за ней, сшивая куски ткани…

— Виктория, — я, тяжело вздохнув, положила истерзанную куклу-папу на колени и погладила мягкое тельце кончиками пальцев. Как объяснить ребенку то, что причинит ей сильную душевную боль? — Мне кажется, эта кукла не хочет, чтобы ее зашивали.

Виктория, ожидаемо, нахмурила бровки. Ее нижняя губа дернулась, выдавая обиду.

— Прости, милая, — снова вздохнула я и попыталась обнять ребенка.

— Но тогда я не смогу говорить с папой! — всхлипнула дочь, — мамочка! Ее надо обязательно зашить! Обязательно!

Она не плакала, она просто смотрела на меня огромными глазищами, в которых стояли слезы. И я не смогла ей отказать. И взялась за иглу. И каждый раз, когда она выпадала из рук, я чувствовала боль в груди. Как будто иголка терялась не на полу, а в моем сердце. И колола меня.

Я так сильно скучала по Дишлану, а сегодняшнее ощущение его присутствия, было таким настоящим… Да, еще эта кукла, которую моя маленькая дочь связывала с его образом… Я как будто бы встретилась с ним и потеряла снова…

— Мама, ты плачешь? Тебе больно? — Виктория протянула мне иглу, которую она нашла на полу.

— Больно, — не стала врать я, вытирая неожиданные слезы платком. — Помнишь, ты говорила, что папа защитит меня от Илайи, если вдруг потребуется его помощь? — Моя малышка кивнула. Она снова смотрела на меня так, как будто бы знала гораздо больше, чем все мы. — Он сделал это. Он защитил меня от Илайи, когда она хотела заставить меня делать то, что я сама делать не хотела. Он закрыл меня собой… Как раньше… Как всегда…

Дочь выслушала меня, забралась на колени и обняла, прижавшись всем телом. Всхлипнула:

— Мамочка, я так по нему скучаю…

— Я тоже, милая… Очень скучаю. Но мы с тобой живы, и нам надо жить дальше. И отпустить папу туда, где живут такие же души, как он. Чтобы когда-нибудь он смог снова родиться в этом мире. Он и так сделал для нас гораздо больше, чем под силу любому человеку. Он защитил нас даже будучи бесплотным духом. И думаю, ему пришлось нелегко. Думаю, это потребовало от него таких больших усилий, что сейчас ему очень нужно отдохнуть.

— Думаешь, поэтому ты не можешь зашить куклу? — снова всхлипнула Виктория, — папа устал?

— Я не знаю, — я старалась быть честной и не врать. Не столько дочери, сколько самой себе. — может быть. Давай попробуем положить куклу-папу в шкаф и дать ему полежать. Может быть через некоторое время у нас получится зашить все прорехи… Ведь твою куклу никто не трогал, верно? Все случилось само собой…

— Все случилось само собой, — этом повторила моя маленькая дочь и заплакала. — Хорошо, мама. Только ее не надо в шкаф. Надо в огонь… как папу…

В тот вечер мы обе еще раз потеряли самого близкого и самого дорого для нас обеих человека. Мы сожгли куклу, запалив костер от свечи, стоявшей на поминальной чаше и залили угли водой, из нее же… А потом рассыпали землю, которую предварительно собрали с места костра…

Неожиданно, мне стало как будто бы легче дышать. Боль, терзавшая меня после смерти Дишлана, утихла. И уже следующим утром я проснулась и поняла, рана в душе подернулась тоненькой пленочкой… Я знала, когда-нибудь она заживет, оставив после себя глубокий шрам, который будет ныть при каждом воспоминании. Но никогда больше не будет такой отчаянной, какой была еще вчера.

Я лежала в постели, смотрела на спящих детей и чувствовала большое облегчение. Как будто бы все это время я носила на плечах огромный камень. И у меня снова появилось ощущение, что это неспроста… Я задумалась… А потом осторожно вылезла из-под одеяла… Мне надо было срочно кое-что спросить у Катрилы. Только она могла знать, кому именно из погибших достались поминальные чаши, которые мы делали из тарелок. И хотя тогда все прошло как в тумане, что-то подсказывало мне, что возле Дишлана и Алесы стояли как раз такие.

Катрила, если и удивилась моему вопросу, то не подала вида. Она подтвердила, что самодельные поминальные чаши на самом деле стояли возле Дишлана и Алесы. Я сама разрешила ей сделать это. Одну она поставила рядом с Кейримом, потому что его вдова тоже была не против. А еще три достались амазонкам.

Если я права, то…

Куклы мы шили вместе с Катрилой. Мне пришлось рассказать ей о том, что случилось. Зато к обеду три куклы-воительницы и одна кукла-мужчина были готовы. И я, захватив их, отправилась к Виктории.

Не знаю, возможно, наши девушки ошиблись в начертании символов на поминальной чаше, либо мы не учли еще какой-то фактор, но по всему выходило, что чаши не сработали. И после похорон где-то болтались неприкаянные души, которые моя младшая дочь сумела «поселить» в тряпичных человечков… а та самая кракозябра на дне поминальной чаши, которую мы не смогли идентифицировать, обрела смысл. Скорее всего именно она «отвечала» за душу, отпуская ее из этого мира куда-то туда, где обитали все остальные.

Но это только в том случае, если я права…

Моя дочь совершенно не удивилась моей просьбе. Просто прикрыла глаза и сообщила, что Кейрим просил передать мне, ему удалось скопить немного денег. Он закопал их под стеной своего дома. Хотел, чтобы когда дочь вырастет у нее было большое приданное. Но погиб раньше, чем успел сообщить об этом супруге. Он очень переживает по этому поводу и просит меня исправить случившееся недоразумение.

А амазонки, вообще, страшно злы. Им такое существование не по нраву. Они хотят снова держать в руках ножи и сражаться, а не болтаться без дела в неизвестности, глядя, как самозванка захватила власть в их команде.

От того, что я узнала, у меня закружилась голова. Дар моей дочери предстал совершенно в другом свете. Еще вчера я думала, что ее общение с духами проклятье, испортившее ей жизнь, то сейчас поняла: если использовать способности с умом, то ее наследство ничуть не хуже способностей Фиодора, Анни и Хурры.

На следующий день мы сожгли кукол, отправив души на перерождение. Кроме нас с Катрилой на кладбище пришла жена Кейрима, которой мы по большому секрету шепнули о том, что произошло. Она плакала. И мы тоже не могли сдержать слез.

Уговорить Викторию расстаться с Алесой и отпустить душу маленькой девочки, нам не удалось. Моя дочь вцепилась в куклу так, что пришлось бы с силой отнимать у ребенка куклу, в которой обитала душа ее подруги.

А я приняла решение, что как только Гирем со своими людьми доберется до нашего поселения, я поеду в Ясноград. Мне непременно нужно было сообщить Фиодору о том, что мы узнали. Доверять бумаге, после того, как Илайя поймала и убила нашего гонца, я не могла. Тем более такие сведения, которые касались магии и проходили под грифом «совершенно секретно».

Гирем, я не сомневалась, сумеет защитить моих детей. Как бы там ни было между нами, я знала, он любит Хурру и Анни. И он прекрасно понимает, если не справится и с моими близкими, случится что-то непоправимое по его вине, то я никогда не прощу его. А этого он сейчас хотел больше всего на свете.

Но и я тоже прекрасно понимала, что появившись в поселении, Гирем удесятерит усилия по соблазнению своей возлюбленной, которая уже давно ничего к нему не чувствует. И если я не хочу с ним разругаться, поставив под угрозу охрану Златограда, то лучше мне в этот момент быть как можно дальше.

Несколько дней прошли в мнимом спокойствии. Ничего не случалось. Амазонки по-прежнему стояли лагерем на краю защитной полосы, а Илайя, казалось, совершенно забыла про нас, занимаясь какими-то своими делами.

И это вызвало во мне тревогу. Я понимала, спокойная жизнь расслабляет. И воины, охранявшие нас, непременно начнут терять бдительность. Это неизбежно. К счастью командир наемников, уже пожилой дядечка, которого звали Салвер, понимал это ничуть не хуже меня. Раньше все мои приказы передавали им амазонки, и я сама практически не общалась с наемниками.

Вольные воины вызывали во мне неприязнь еще с тех времен, когда мой отец учил, что наемники по сути своей продажны и способны повернуть оружие против нанимателя, если найдется тот, кто заплатит им больше.

Но это Грилорский король может позволить себе пренебрежительно относиться к наемникам. А у меня не было своей армии и в моей стране не было народа, чтобы ее набрать. Поэтому свои взгляды на воинов, сражающихся за деньги, мне пришлось пересматривать. Ломать в себе что-то такое, впитанное с молоком матери, оказалось довольно сложно. И я просто избегала всяческих отношений с ними.

К тому же платила им не я, а Абрегорианкая империя. И хотя Анни передала управление наемниками мне, я всегда помнила кто именно купил их верность.

И только сейчас, когда ждала Салвера в Зале совета, я задумалась, а почему амазонки не вызывали у меня такого отторжения, хотя были теми же наемниками? Да, когда мой враг нанял их для того, чтобы они сопровождали меня даже там, куда нет хода мужчинам, я их ненавидела. Но потом мы сдружились с Вайдилой, которая тогда была еще принцессой и водила пятерки так же, как ее погибшая сестра. Именно Вайдила назвала меня Лунной сестрой, когда я узнала, что Гирем убил мою маму, воспользовавшись своими способностями и подсыпав яд к ее кубок.

Я помню, в каких муках умирала моя любовь к нему. Любовь, которая до этого момента прощала ему все недостатки: и то, что его статус был непозволительно низок для принцессы, и его чрезмерное поклонение перед титулами, ради которых он с легкостью отдал меня герцогу Бокрей, и участие в заговоре на стороне моего врага…

А сейчас он вернулся и как ни в чем ни бывало желает возродить то, чего уже нет… Там, где пылали мои чувства, давно холодный пепел и черный лед. Я была благодарна Гирему за все, что он сделал для меня, когда я оказалась в самом дне Нижнего города. Но я отблагодарила его за эту помощь, подарив помилование, когда все основные зачинщики заговора против короны, из-за которого мой брат лишился своего наследства на долгие годы, были отправлены мной лично на эшафот.

Я помню, как мой главный враг — Третий советник, стоявший во главе заговора, ступил на деревянный помост. Шел дождь. Мой враг выглядел таким жалким и мелким, что я даже удивилась, как люди раньше не замечали, что этот человек ничтожество. Я помню, как на его худую шею опустилась веревка. И как он извивался, умирая. И эта картина не вызывала во мне жалости. Напротив, я испытывала удовлетворение и радость от того, что тварь сдохла. И если и жалела о чем-то, то только о том, что вторая зачинщица и идейная вдохновительница моего врага, Великая мать, правительница Ургорода и по совместительству моя бабка, умерла раньше и не болтается на виселице рядом с Третьим советником.