Величие. Книга 2

Закончив на этой ядовитой ноте, княгиня с досадой отвернулась от будки: очевидно, воспоминания о графе вызвали раздражение. Шиа тоже замолчала, обдумывая услышанное.

– Насчёт того разговора об армии… – помявшись, добавила Арэйсу. – Честно говоря, думаю, вы, даже став профессионалом, будете смотреть на реальность по-иному, чем я. Видите ли, я никогда не хотела быть той, кем являюсь. И, честно говоря, даже не знаю, хочу ли защищать тех, кто живёт вокруг меня.

Шиа посмотрела на княгиню с удивлением. Казалось, Арэйсу впервые поделилась чем-то личным и за признанием скрывалось нечто большее, чем эльфийка пока что могла понять.

– Прости, я не знала об этом. Я сожалею.

От простых слов Шиа Арэйсу испытала странное облегчение – будто кто-то впервые признал её существование без едкой примести жалости или презрения. Она смотрела на белоснежные волосы эльфийки, отливающие розовым жемчугом, и они напоминали ей драгоценность – их отблеск притягивал и успокаивал одновременно. Они с Шиа не всегда правильно понимали друг друга, но само общение с ней обладало той непринуждённостью, под влиянием которой хотелось говорить то, что действительно думаешь. Своих же соотечественников Арэйсу боялась. О да – этот маленький тесный кружок, где все друг про друга всё знают, где каждый шаг обсуждается, где зависти больше, чем искреннего внимания! Даже эти, называвшиеся друзьями императора, – они тоже оценивали, сразу просчитывая в уме титул, финансовое положение, внешность, умение держать себя и тут же присваивая ярлык. Ярлыки разграничивали их реальность, точно сигнальные флаги. Стоит кому-то узнать настоящую причину её исчезновения пять лет назад, стоит узнать, что семья на деле отреклась от Арэйсу, а не отсылала в пансион – что тогда будет?

Как-то раз она возвращалась с тренировки – уставшая, пробежавшая несколько километров в полноценном доспехе. Поддерживать боевые навыки стало её единственным целенаправленным занятием с тех пор, как она поселилась во дворце. С трудом переставляя ноги, Арэйсу вспоминала аскетичное общежитие училища, в которое отправил её Келсий: голые стены, выкрашенные белой краской, потёртая мебель, сумрачная столовая, в которой экономили свет, и пыльный вытоптанный плац для тренировок – о, какой контраст в сравнении с роскошной фамильной усадьбой! Княгиня помнила то первое ошеломление, с которым она замерла на пороге нового обиталища, тогда показавшегося ей невыразимо убогим.

Однако, несмотря на жалкое положение и жизнь под чужим именем, именно там Арэйсу впервые открылось, как много настоящего мира от неё скрывали за чугунными оградами и золочёными окнами особняка Брунгервильссов. Всё свободное время она занималась, поглощая новую информацию: тогда Арэйсу ещё полагала, что она ей нужна, чтобы освободиться от заклятья.

Всё, о чём мечтала княгиня сейчас, – это куда-нибудь упасть, и чрезмерно громкие голоса, неприятно отдающиеся в голове, не сразу сложились в осмысленную речь. Поэтому начало разговора она пропустила.

– …Кем-кем стал? Придурком? – переспрашивал князь Мелирт в своей флегматичной манере.

– Нет, что ты! – воскликнула баронесса Шертхесс. – Я спрашиваю, после этого ты стал таким умным?

– Ах, это, по сути, одно и то же.

Раздался дружный смех, из которого донеслось восклицание графа:

– Надо же, даже Кэрел может иногда пошутить!

Арэйсу тяжело опёрлась о стену коридора, будто заливистые, задорные голоса душили её. У этой компании был свой набор любимых фразочек, свои новости и шутки, в которые её, естественно, никто не посвящал. Чужая. Какой белены император объелся, когда просил друзей «приглядеть» за ней? Но, с другой стороны, она не могла не испытывать зависть… Зависть к тому, чего её насильно лишили. Возможно, если бы ничего не произошло, она могла бы так же… Поступить в гимназию, потом в университет, завести друзей… Впрочем, нет. Ничего бы не получилось в любом случае. Семья никуда бы её не пустила.

– И как она вам? – Арэйсу вновь пропустила часть беседы, но голос Аурелия вернул её к реальности.

– Ну… я представляла её себе другой. Она очень холодная и держится на расстоянии, – пожала плечами Сепиру.

– Она чуть не обидела бедного Кэрела! – трагически воскликнул, заламывая руки, Пьерше.

– Как? Когда?

– О, он, как благородный рыцарь, протянул ей руку помощи во время той жуткой затянувшейся паузы – обращаю ваше внимание, что при тенденции князя Мелирта прикидываться торшером в пространстве между обоями и мебелью с его стороны это поистине мужественный поступок, – под новый взрыв хохота заметил Пьерше. – И вот он стал спрашивать её о разных вещах, на что княгиня только смерила его ледяным, как у селёдки, взглядом и ответила, что это всё ей неинтересно. Кэрел чуть не разрыдался от замешательства! А ей хоть бы что. – Вся компания снова покатывалась, но Пьерше притормозил. – Кэрел, ты ведь не обижаешься на меня?

– Нет-нет, – фыркнув, ответил тот. – Всё в порядке.

– Это хорошо, а то ты иногда такой серьёзный, что кажется, хочешь меня убить, – промурлыкал граф Круазе и продолжил, обращаясь к Аурелию: – И правда, чего Кэрел ей такого сказал?.. А уж как на меня она посмотрела, змеёй, ты бы видел! Вот уж точно княгиня Брунгервильсс, одна порода. Что покойные, что эта… да не осудит меня Бездна.

Аурелий сокрушённо вздохнул, явно расстроенный мнением друзей.

– Нет, правда, – поддержала Сепиру. – Она очень надменная. Я понимаю, что Арэйсу теперь богатая и знатная наследница, но тем не менее – откуда такая позиция?.. Если она так показывает, что не нуждается ни в чьём внимании, то лучшее, что мы можем сделать, – это оставить её в покое. Хотя не могу сказать, что она совсем мне не нравится.

Они вышли в этот момент ей навстречу – однако не смешались, со светской ловкостью надев праздные маски. Ничего враждебного – но и ничего дружелюбного.

– Ваше Величество. – Арэйсу низко поклонилась и замерла, неотрывно глядя на императора.

Она смотрела только на него, не замечая свиты, ожидая только его решения.

– Что? – Как и всегда, при встрече с ней Аурелий слегка занервничал.

Возможно, она поспешила, окрестив его слабаком. Только узнав о смерти родителей, этот мужчина, конечно, потерял самообладание, однако теперь, наблюдая день за днём, Арэйсу отчётливо видела, каким искусным притворщиком он на самом деле был. Идеальный, послушный ребёнок. Такое впечатление Аурелий неизменно производил на неё, даже когда сидел в кабинете, внимательно читая принесённые доклады и записки. Ребёнок, прилежно выполняющий домашнее задание. Чем дольше Арэйсу на него смотрела, тем больше желала прокусить до крови эту искусственную оболочку, чтобы причинить боль, и тем с большим раздражением ощущала сковывающую их невидимую цепь.

– Вы не должны стесняться, если хотите что-то мне сказать. – Удар был направлен с прицельной точностью, задевая самые болезненные струны.

И точно, тело Аурелия неуловимо поменяло позу, напрягаясь. Пусть разделит с Арэйсу унижение, которое неизбежно тянется за ней по пятам, прячась в тени. Пусть… Наверное, она слишком устала жить в постоянном напряжении, ожидая, когда вскроется правда. Быстрая и болезненная развязка внезапно показалась привлекательнее. Однако Аурелий отрицательно покачал головой, улыбнувшись.

– Нет, ты ошиблась. Я ничего не хотел сказать. Можешь идти.

Какое благородство! Нет, и ребёнком император был не всегда. Эта его улыбка производила совершенно иное впечатление. Такая спокойная и уравновешенная, как сложенные шаманом во время медитации камни, удивительным образом балансирующие на тонких гранях. Этот Аурелий казался самым живым из всех увиденных Арэйсу… Впрочем, он тоже её раздражал.

* * *

Шиа, безусловно, страдала. В эльфийской столице всё её существо было нацелено на ожидание и последующую награду, на месяц предвкушения и сладкое воссоединение. Даже смирившись с тем, что её планы оказались разрушены, она не была готова снова терпеть. Снова считать дни и бредить недостижимой близостью. Тем более что возлюбленный находился совсем рядом – казалось, только сядь в экипаж, и окажешься в его объятиях. Но, как и предупреждал Аурелий, проводить время вместе в ближайшие четыре недели им не удавалось. Граф Круазе организовывал им «случайные» встречи в операх и театрах, где, украдкой оглядываясь на подаваемые знаки, они разыгрывали для общественности волнующий спектакль о внезапной любви между императором и иностранкой. Получалось даже лучше, чем можно было себе представить.

Но, к невероятному отчаянию Шиа, на публике Аурелий становился очень отстранённым, а его витиеватые разговоры совсем не напоминали их привычные заигрывания. Пара ничего не значащих предложений да выразительных взглядов – отличная пища для сплетен, но какая мука для влюблённых! Когда она сидела рядом с ним, зная, что не имеет права даже украдкой прикоснуться к императору, ведь все лорнеты направлены в их ложу, сердце Шиа разрывалось на части. А пронзительный голос оперной певицы тем временем уверял героя в блаженстве двух душ, когда настанет час их единения:

– Прочь ложные сомненья!

Испьём до дна сие забвенье,

Которое сулят нам день и ночь.

…И после того, как они просидят так три часа, придётся возвращаться в гостиницу и лежать в одиночестве на холодных простынях. Это было абсурдно. Даже пятиминутная встреча ночью у ворот дворца получилась бы более искренней. Когда внутри всё кричало от отчаяния, до Шиа доносился голос Аурелия:

– Вы выглядите взволнованной. Вы подумали о чём-то неприятном?

– Нет, скорее о печальном. Моя старшая сестра в последние дни очень занята, и мне очень жаль, что мы не можем сейчас веселиться вместе. Вы знаете, Ваше Величество, она мне очень дорога.

О да, в обмене ничего не значащими фразами они достигли совершенства, вкладывая в пару слов целые признания, однако это нисколько не спасало, лишь разжигая страсть. То единственное свидание во дворце теперь преследовало Шиа во снах. Последние часы, которые они с Аурелием были наедине. Как она помогала ему снять одежду… Как целовала грудь, слушая биение его сердца… Как таяла в его ненасытных касаниях, бесстыдно требуя более откровенных ласк… и затем эйфория, от которой подгибались колени и можно было лишь задыхаясь опираться руками на спинку дивана. Его пальцы у неё на спине и бесконечное, ослепляющее чувство обладания друг другом… Днём же Шиа бродила по городу, точно неприкаянный и безутешный дух.

Тем не менее эльфийка не оставалась равнодушной к прелестям столицы. Было, было что-то во всей атмосфере Белой империи, выманивающее её каждое утро за порог гостиницы. Возможно, отчасти этому способствовал сам характер Шиа. Ощущение волшебной сказки и бесконечности приключений очаровывали её. И исследовательский энтузиазм лишь возрастал, когда эльфийке удавалось ухватить какую-то закономерность чужеродного мира. Шиа подражала всему, что видела вокруг себя, точно наслаждалась маскарадом: национальная кухня, местные украшения, времяпрепровождение – её пытливый ум был открыт любому опыту. Самой большой страстью оказалась косметика: на плацу академии было не до изящных стрелок, и теперь эльфийка алчно скупала тени для век и помады, от избытка восторга порой перебарщивая с яркими оттенками. Довольно скоро встала проблема с деньгами: Шиа жила лишь на скопленные во время учёбы сбережения, и они стремительно таяли.