Этюд для уголовного розыска

Этюд для уголовного розыска

До прихода гостей оставалось еще много времени, и Валех нетерпеливо поглядывал на часы. Ему предстояло сыграть роль дальнего родственника хозяина квартиры профессора Заманова, знакомство с которым произошло при довольно неприятных для последнего обстоятельствах. Сегодня утром архитектор обнаружил исчезновение из своей коллекции нескольких кляссеров с редкими марками, стоимость которых он даже затруднялся назвать, она наверняка составляла несколько десятков тысяч рублей. Старый филателист был до того обескуражен, что никак не мог сосредоточиться и точно ответить на вопросы.

Небольшого роста, худенький, подвижный, он мерил комнату быстрыми шагами, беспомощно разводил руками, неустанно повторяя, что вчера вечером они были на месте. Проводив гостей, он перед сном по многолетней уже привычке работал с коллекцией, каких-либо изменений не заметил, альбомы лежали в обычном порядке.

Валех не перебивал старика, давая ему выговориться. Это была одна из его основных заповедей. Человек должен успокоиться, так как в подобных ситуациях он чувствует острую необходимость выплеснуть эмоции, выразить свое негодование. Обращаясь со своей бедой, он ждет участия, а это — прежде всего внимание. В райотделе, куда пришел Заманов, разговор у них не получился, профессор был слишком взволнован, поэтому Валех решил пойти к нему домой, выяснить на месте, что же все-таки произошло. И подробнее расспросить о гостях.

Осмотр ничего существенного не дал, вызванная им следственно-оперативная группа также уехала ни с чем. В вещах никто не рылся, все находилось на местах, следов пальцев рук, даже хозяина, годных для идентификации, не обнаружили. Это выглядело странным, но Заманов внес ясность, вспомнив, что именно по субботам к нему приходит делать влажную уборку соседка, на протяжении многих лет дружившая с его покойной женой.

— Что же вы сразу не сказали? — не выдержал Валех. — Значит, у нее есть ключ, его могли похитить?

— Нет, она приходит обычно часов в восемь, когда я дома, и в течение часа занимается уборкой.

— А где находились вы на этот раз?

— Отремонтировал утюг, курил на балконе. Я стараюсь не мешать ей. Тогда и она быстрей управляется.

Он помолчал, пристально всматриваясь в лицо собеседника.

— Только, пожалуйста, ее ни о чем не спрашивайте. Это порядочнейший человек. Лучше пусть пропадут мои марки, чем мы оскорбим ее подозрением. Это моя просьба и одновременно требование, — заключил он, взмахнув рукой.

Жест этот предполагался резким и решительным, но получился неловким, и Заманов это почувствовал.

Следов кражи или даже присутствия посторонних в квартире профессора не обнаружено, но марки исчезли. Как это произошло? Ему предстояло теперь найти ответ. На вопросы о гостях профессор отреагировал столь же эмоционально, как и на предыдущий о соседке.

— Порядочнейшие люди! Их прошу не вмешивать. Они у меня постоянные гости, можно сказать, члены семьи.

По опыту Валех знал, что атаки в лоб не дают результата. Заманов обидится, если он в дальнейшем проявит интерес к соседке или к его гостям. Надо было его как-то отвлечь и исподволь завести разговор, с тем чтобы получить хоть какую-то информацию об окружении профессора. То, что среди них есть почитатели шахмат, он не сомневался: на журнальном столике стояли шахматные часы и доска с расставленными в сложной позиции фигурами.

Валех попытался ее оценить.

— Играете? — отреагировал Заманов.

— Да, немного.

— И в блиц?

— Да.

— Хотите сразиться?

— Можно, только не сейчас, я после дежурства. Боюсь, не смогу оказать достойного сопротивления. Но позиция на доске меня заинтересовала.

— Это этюд, четырехходовка. Вчера так и не решили, хотя долго бились. Попробуйте.

Валех склонился над доской, но в голову ничего не лезло. Ему предстояло решить более сложный этюд. Роль каждой из участвующих в нем фигур надо было глубоко проанализировать. Никак не удавалось сосредоточиться, он чувствовал, что смог бы решить позицию на доске, но не сейчас. Тогда он и условился встретиться с профессором, тем более что ему очень хотелось увидеть кого-нибудь из постоянных завсегдатаев этой квартиры.

Пришел он специально за полчаса до намеченного времени: нужно было побеседовать с Замановым и предупредить его, чтобы представил Валеха дальним родственником. Профессор встретил его как старого знакомого и выглядел несколько успокоившимся.

— Проходите, пожалуйста.

— Спасибо. Ну, как наш уговор? — спросил Валех, усаживаясь в кресло.

— Остается в силе. Я согласен с вами, если друзья узнают, что вы из уголовного розыска, появится скованность. Располагайтесь, я сейчас.

Сидя в обтянутом плюшем кресле, мягком, очень удобном, Валех неторопливо, внимательно осмотрел комнату. Затем прошел в другую, где располагался кабинет. Во всем чувствовался твердый порядок. Хозяин — человек аккуратный, даже педантичный, заключил он и вернулся в кресло.

Профессор овдовел несколько лет назад, жил один в трехкомнатной квартире старого двухэтажного дома. Коллекцию хранил в своем кабинете, где и спал на диване. Одну комнату после смерти жены практически не использовал, она заперта на ключ. Наружные окна в квартире закрыты ажурными металлическими решетками.

Заманов всю последнюю неделю никуда из дома не отлучался, если не считать продуктовых магазинов. Отсутствовал по десять-двадцать минут, причем, с его слов, в разное время дня. Если бы он отсутствовал всегда в определенные часы, преступнику или преступникам было бы легче осуществить свой замысел. Версию о проникновении через входную дверь Валех прорабатывал просто так, на всякий случай, наверняка, и преступники просчитывали все варианты, пока не остановились на осуществленном. Если они пришли к нему, поочередно отвергая все другие, то не исключено, что и он остановится на том же методе. Профессор, как он утверждает, видел марки вечером перед сном, после ухода гостей. Если он не ошибается и действительно все кляссеры были на месте, то пропажу он обнаружил где-то через двенадцать часов. Примерно в 23 часа он лег спать, в половине десятого утра принялся за коллекцию и вскоре заметил пропажу.

Сейчас, когда Заманов возился на кухне, заваривая чай, Валех, прикрыв глаза, пытался смоделировать ход событий.

Если принять за веру все, что говорит профессор, то отпадают и гости. После их ухода марки оставались на месте, значит, подозрение падает на соседку.

Кто эта женщина? Мог ли кто-нибудь склонить ее к совершению кражи? Пока, видимо, это основная линия, возможно, специально подброшенная мне кем-то, решил Валех. Очевидный ход. Взгляд его упал на шахматную доску, где сохранялась прежняя позиция.

— Очевидный ход, — задумчиво сказал он вполголоса.

— Что вы сказали? — спросил вошедший в комнату профессор.

Поставив стеклянный поднос со стаканами на журнальный столик, он уселся напротив.

— Я сказал, очевидный ход.

— Ну, в этюдах все очевидные ходы имеют цель увести от единственно правильного, а тот обычно, на первый взгляд, выглядит бесперспективным.

— И все-таки путь к решению может быть и через проработку очевидных ходов, методом исключения, — улыбнулся в ответ Валех.

— Безусловно, — согласился Заманов. — Но этот метод требует много времени, тут союзниками шахматиста в первую очередь являются не комбинационное чутье и тактическое видение, а настойчивость. Может, я ошибаюсь, но мне все-таки кажется, что творческая сторона, какое-то озарение уступают первое место трудолюбию.

— Я думаю, творчество и трудолюбие — прекрасные союзники, — отпарировал Валех. — К сожалению, ни то, ни другое мне пока здесь не союзники, — шутливо показал он на доску.

Они выпили по чашке чая, предлагая друг другу варианты решения и тут же отвергая их.

Резкий звонок прервал их занятие. Заманов пошел открывать дверь и вернулся в комнату вместе с полным, лысым мужчиной в очках с сильными выпуклыми линзами. Он поздоровался с Валехом радушно и тут же погрузился в кресло, где сидел до этого профессор. Чувствовал он себя как дома и казался, во всяком случае на первый взгляд, человеком общительным, доброжелательным.

— Мучаетесь над этюдом?

— Да нет, только сели, — ответил Заманов. — Познакомься, это мой дальний родственник Валех, а это — Аслан-муаллим, архитектор, начальник проектного бюро, заядлый шахматист, когда-то был моим аспирантом.

Толстяк еще раз пожал руку Валеху и тут же снова переключился на шахматы. Он не давал им возможности предлагать свои варианты, быстро передвигая фигуры, не доведя задуманное до конца, вдруг хлопал себя по лбу ладонью и с легкостью переходил к следующему варианту. Он, видимо, обладал поразительной способностью чувствовать себя совершенно раскованным в любой компании и не очень стеснял себя мыслью о том, как его воспринимают другие. В таких условиях пытаться решить этюд было бессмысленно, и Валех, делая вид, что участвует в бурных поисках Аслана, думал о своем.

Вот перед ним один из завсегдатаев квартиры вдовствующего профессора. Такой тип людей у него не вызывал симпатий своей шумливостью, несдержанностью, но делать из этого какие-то определенные выводы было бы, разумеется, ошибкой.

Он настолько ушел в себя, что вздрогнул, когда вновь раздался звонок. В прихожей громко поздоровались с профессором, и вскоре в комнату вошли двое мужчин. Один из них, представившийся Эйтибаром, невысокий, крепкого сложения, лет сорока, другой Рамиз, примерно такого же возраста, узкоплечий, с длинными вьющимися волосами.

Перебросившись шуткой с Асланом, они уселись на диван и принялись за газеты, тут же оживленно обмениваясь впечатлениями от прочитанного. Вскоре к ним присоединился и Заманов, вернувшийся из кухни с чайником и вареньем. Газеты отложили в сторону и стали спорить о каком-то проекте, который одни критиковали, а другой, напротив, отстаивал, но делал это скорее по инерции, чтобы поддержать разговор.

Свободное владение профессиональными терминами не оставляло сомнения в том, что и они коллеги Заманова и Аслана — архитекторы или строители.

Валех глянул на часы. Половина восьмого вечера. Вот в таком же составе они были здесь вчера. Как дальше развивались события?

Он и не заметил, когда Заманов успел начертить график блицтурнира, включив туда и его. Предстояло сыграть два круга, в каждой партии по пять минут на соперника.

Он сразу убедился, что попал в сильную компанию примерно равных партнеров. Незаметно для себя увлекся перипетиями борьбы, подсчетом очков. То ли действовала новая обстановка, то ли еще какие-то факторы, но играл он явно ниже своих возможностей.

Первенствовал Заманов и видно было, как он по-ребячьи радовался результату. Аслан играл, шумно комментируя свои неудачи, хватаясь за голову в критических ситуациях. Эйтибар и Рамиз вели себя сдержаннее, но последний, судя по всему, очень болезненно реагировал на проигрыши. Кончик носа у него белел, и он нервно потирал лоб большим и указательным пальцами левой руки. Эйтибар во всех случаях оставался невозмутимым.