Тафгай 2

Наверное, потому что в них квартировалась местная элита, а так же учителя, врачи и инженеры, в магазине можно было хорошо отовариться. Купить дефицитную куриную тушку или «охотничьи колбаски», которые можно было грызть. Неожиданно из дверей гастронома выпорхнула до боли знакомая миниатюрная женская фигурка. «Если ошибусь, то хотя бы познакомлюсь», — подумал я, подкрадываясь к незнакомке, похожей на дочку физогра Самсонова.

— Девушка, а вы верите в комсомольскую дружбу между мужчиной и женщиной с первого взгляда? — Спросил я перепугавшуюся Светку Самсонову. — Привет, как папа?

— Ты с ума сошёл! — Взвизгнула она, отскочив от меня на три метра. — Я тебя чуть авоськой не огрела! А в ней, между прочим, две банки тушёнки и банка сгущённого молока. И я с посторонними на улице не знакомлюсь, — пробурчала она и ускорила шаг.

— Даже не хочешь попрощаться? — Я своими длинными ногами в полсекунды нагнал Светку и, пристроившись рядом, взял нужный темп. — Я ведь скоро уезжаю.

— Куда опять? — Бросила девушка не глядя на меня.

— В Антарктиду, — почему-то вырвалось у меня, и Светка, наконец, остановилась и уставилась большими зелёными глазами. — По методу академика Бреденко будем переселять белых медведей с северного полюса на южный, а пингвинов наоборот на север.

— Ты, Тафгаев, врун и лгун! — Выпалила дочка физорга. — Весь Автозавод знает, что ты в Москву намылился. В эти… в «Советские крылья».

— Давай хоть на прощание поцелуемся, — растерялся я от скорости распространения слухов.

— Кикимор своих из общаги целуй! — Бросила Светка и припустила как на уроке физкультуры при пересдаче зачёта по бегу на средние дистанции. Большей скорости мешала тяжёлая авоська, которая не давала грамотно по классике работать руками, и периодически стукала девушку по правому бедру.

«Ну, вот и попрощались», — грустно подумал я и пошёл затариваться курами, овощами и колбасой, если звёзды на небе сегодня сошлись в нужной для удачных покупок конфигурации. * * *

Скажи мне хоть кто-нибудь, что после того разгрома в своём жилище, который я наблюдал рано утром, вечером опять будет похожий разгром, то я бы просто рассмеялся в лицо такому «Нострадамусу». Но видимо у моей 404 комнаты судьба такая, что гуляют в ней с песнями и плясками уже четвёртый день подряд. И хоть поводы для веселья всё больше грустные, но ведь хорошо сидим!

Закуски навалом, выпивки по минимуму. Васильку нельзя, я не пьющий, а девчонкам из женского общежития: Нюрке, Лариске, Таньке и Нельке и пары бутылочек сухого вина достаточно для настроения. Они и без вина от меня сегодня ни на шаг не отходили, то обнимут, то поцелуют, а то и то и другое сделают одновременно. Но потом Нюрка вперёд всех, устроившись у меня на коленях и периодически ёрзая своей хорошенькой попкой, оглядывала надменным взглядом единоличной победительницы своих менее удачливых подруг. Позже к столу бутылку портвейна притащили Толя и Коля, волосатики-неформалы, с которыми мне довелось поиграть в волейбол на первенство завода. И сейчас они терзали блатными аккордами две размалёванные акустические гитары:

В доме восемь на Тверском бульваре

Ясно было даже детворе,

Что из сто седьмой квартиры парень

Самый симпатичный во дворе.

Е-и-е, — орал Толик, подражая Мику Джаггеру, и через септаккорд дуэт хиппарей по второму разу исполнял две последние строки.

Не играл для них он на гитаре,

И не рвал тюльпанов на заре.

Проходил он даже мимо Тани

Самой симпатичной во дворе…

Встретил я этих оболтусов случайно, когда возвращался из магазина с покупками. Парни же, напротив, вместо замороженной курицы и прочих продуктов питания, тащили куда-то две завёрнутые в покрывало гитары. Слово за слово, мой небольшой рассказ об играх в Череповце, их повествование о создании своего заводского ВИА, дескать, надоело трескать портвейн без какого либо полезного дела. И вот они заглянули на вечерок в поисках нового песенного материала, который я пообещал им показать. Ведь в Череповце столько новых песен «сочинили» дворовые музыканты! На, самом деле, я мог им показать слова и аккорды всего трёх песен: «Ты так красива», «Не повторяется такое никогда» и «Что такое осень». Жаль, что в будущем музыкой мало интересовался, кто ж знал, что занесёт в этот 1971. Хорошо хоть не в 1917.

Дослушав несчастную историю любви самого красивого парня на Тверском бульваре, девчонки весело захлопали в ладоши.

— Спойте ещё что-нибудь мальчики, — попросила музыкантов Лариска, стреляя глазками и невинно покусывая свою нижнюю губу.

— А может, нам лучше Иван изобразит уличные череповецкие песни? — Хитро глянул на меня Николай.

— Ваня, ты ещё и поешь? — Удивилась Нюрка.

— Я ещё и на машинке «Зингер» делаю хохломскую вышивку крестом, — засмеялся я. — А теперь серьёзно, парни, а вы какую песню собираетесь сбацать в профкоме, чтобы вам выделили деньги на инструменты?

— Эту, — кивнули разом неформалы.

— Тогда в профком можете даже и не ходить, — вдруг заявил, скромно молчавший весь вечер Василёк. — Я нашу заводскую бюрократию во, как изучил! — Сосед провёл ладонью руки себе по горлу.

«Да, будь здоров, Васю промурыжили всякие шишки и шишечки из заводоуправления, — подумал я, вспоминая его рассказ. — Хотя так напиваться до потери количества дней в неделе — тоже не выход! Что же мне Коле и Толе изобрести?»

— Вспомнил! Аккорды блатные, зато слова заводские! — Я встал, аккуратно сдвинув недовольную Нюрку, и вырвал листок из общей тетради, с которой несколько раз сходил в вечернюю школу.

Затем настоятельно попросив не мешать, начал царапать как курица лапой, это мой фирменный подчерк, слова песни из творчества ВИА «Самоцветы» с дедовской пластинки. Скоро этот «шедевр» будут крутить до дыр на всех фестивалях и комсомольских стройках страны, чтобы тем самым поднимать временно куда-то опадающий дух молодёжи и студентов.

— С этой вещицей вас в профкоме на руках носить будут, пока не уронят, — посмеивался я, показывая свои кривые буквы, которые выстроились в стройные стихотворные строчки.

— Мы это петь не будем, — ляпнул Колян.

За что тут же получил от меня знатного «леща» и чуть не упал сам, и не уронил гитару с множеством иностранных надписей на деке.

— Надо Коля, надо, — улыбнулся я, глядя на музыкантов «стальными и холодными» глазами. — Кстати, надписи, когда пойдёте в профком, заклейте изолентой. Чтоб вас оттуда сразу же в милицию не увезли, на экскурсию.

— Ну, пойте уже мальчики, — попросила Лариска, приняв как можно более соблазнительную позу.

Первым смирился с неизбежной участью, что если подался в советские музыканты, петь придётся не всегда то, что нравится, Анатолий, который вяло стал перебирать аккорды.

— Веселее, — скомандовал я. — Не перебором играть, а унца, унца, унца-ца. Уже лучше. Как махну, запевай. И… Попробуйте только перепутать слова. И… Давай! — Я махнул рукой, как прораб на стройплощадке и Толя в одиночестве заблеял:

Колеса диктуют вагонные,

Где срочно увидеться нам.

Мои номера телефонные,

Разбросаны по городам.

— Припев петь на два голоса! — Скомандовал я, показав кулак размером с небольшой кочан капусты.

Заботится сердце, сердце волнуется,

Почтовый пакуется груз…

Мой адрес — не дом и не улица,

Мой адрес — Советский Союз

— Х…я два, — наверное, от испуга провыл Колян, песня разом оборвалась и в комнате воцарилась на какое-то время гробовая тишина.

— Где про х…я два в тексте?! — Я схватил Николая за грудки и приподнял. — Это написано: умножить на два, то есть петь два раза! Да, подчерк у меня не очень, но разобрать можно! — Я опустил Колю обратно. — Ай, идите вы к лешему, что хотите, то и тренькайте в вашем профкоме. Всё, коктейльная вечеринка закончена. Завтра сдам робу и гудбай.