Высадка. Изгои

07. Русские не сдаются!

В кузове грузовика, освобожденном от аппаратуры, теперь тряслись четверо парней примерно того же возраста, что и Ржавый. Все они были вооружены. Заика Мона и худющий тип с бордовым родимым пятном на лбу по кличке Скелет — помповиками, Лопоухий здоровяк Герпа — стареньким наганом, точь-в-точь как у красноармейца Сухова, а темнокожий парень Карим вертел в волосатых руках здоровенный валочный топор. В кабине находились Ржавый, который крутил баранку, и Остап, выполнявший функции лоцмана, между их сиденьями стояло еще одно помповое ружье.

Водитель не умолкал ни на минуту. Он хотел как можно больше узнать про новоприбывших и щедро осыпал Остапа вопросами. Как зовут, откуда прилетели, сколько лет… Уставший и голодный, как зверь, собеседник отвечал неохотно.

— Слушай, Ржавый, у тебя есть чего-нибудь пожрать?

Тот вытащил из-за пазухи краюху серого хлеба:

— Держи. Это я в столовке спер.

Сожрав хлеб, Остап попросил воды. Ржавый пошарил под сиденьем и протянул ему фляжку. Щедрый глоток вызвал блаженную отрыжку.

— Хлеб сами печете?

— Сами. У нас хорошая пекарня.

— Значит, и пшеница тут растет?

— Растет, чего ей не расти. Земли на Карфагене плодородные, климат хороший. Урожай по два-три раза в год собираем. Бывало, воткнешь палку в землю, глядишь, а она уже плодоносит! А как у вас на Земле с урожаями?

— По-разному.

— Ясно. Я ведь тут и родился, на Карфагене. О Земле знаю только по рассказам жителей коммуны. Ну и в кино видел…

— В кино?

— Ну да. У нас есть видеосалон.

— Что, прямо с видаком и телеком?

— Прямо с видаком и телеком. Каждую субботу в шесть вечера у нас фильм показывают. Только новинок мало, все уже смотрено-пересмотрено, а с кассетами напряг.

— И какой жанр ты предпочитаешь?

— Боевики. «Кобра» — вот отличный фильм! Сталлоне там просто суперски играет, — Ржавый, подражая детективу Кобретти, произнес гнусавым голосом: — «Ты — болезнь, а я — лекарство».

— А «Рэмбо» видел?

— Конечно!

— Какую часть?

— А их что, много?

— Четыре… А, нет, пять!

— Я видел ту, где Рэмбо приезжает в городок Хоуп и местный шериф открывает на него охоту.

— Это первая и лучшая часть. Остальные можно не смотреть, муть полная.

— Сам-то любишь кино?

— Люблю. Я вообще-то режиссер по профессии.

— Да ну, заливаешь!

— Мамой клянусь.

— И какие же ты фильмы снял?

— «Хроники УГРО-6», например.

— Не слышал. А еще?

— «Легавый в отставке», «Легавый выходит на тропу войны», «Три мента», «Майор Вампилов».

— Боевики?

— Криминальные сериалы.

— И что это такое?

— Это как фильм, но сразу серий двадцать, а то и тридцать.

— Зашибись! Я бы тоже хотел сниматься в кино. Как думаешь, у меня бы получилось?

— Конечно, — не стал расстраивать парнишку Остап. — А если бы ты сказал, как отсюда выбраться, то я бы похлопотал, чтобы тебя взяли на главную роль.

— Нет отсюда выхода, — потухшим голосом сказал Ржавый.

— Жалко.

— А кого-нибудь из звезд живьем видел?

— Один раз Слая видел, когда он в Москву приезжал на какую-то премьеру.

— А Слай — это кто?

— Прозвище Сильвестра Сталлоне.

— Ух ты! И как он?

— Здоровый, сука!

— А еще кого видел?

— Шварценеггера.

— Зашибись! А как думаешь, кто кого заборет: Шварценеггер или Сталлоне?

Остап ухмыльнулся. Этот вопрос был едва ли не самым популярным в дни его юности.

Тогда кругом царили нищета, безработица, грязь. Единственной отдушиной были видеосалоны, где крутили американские фильмы. Уже в то время Луцык любил ужастики вроде «Кошмара на улице Вязов» и «Пятницы, 13-го», а Остап, как и его теперешний сосед по кабине, предпочитал боевики. Он просто обжал «Смертельное оружие» с Мэлом Гибсоном и усатым негром, имя которого выветрилось из памяти. Отличное кино. В меру экшена, в меру юмора. Не то политкорректное дерьмо, что сейчас снимают. Еще был отличный «Крепкий орешек» с Брюсом Уиллисом. Помятый жизнью офицер полиции Джон Макклейн против шайки немецких террористов внутри небоскреба «Накатоми Плаза», адреналин, пальба, злодейский злодей Ганс Грубер и в конце, как водится, победа добра над злом. Остап признавал только первые три части «Орешка», дальше пошла какая-то пурга. Особенно та серия, где Макклейн приезжал в Москву, «Крепкий орешек. Хороший день, чтобы умереть» называлась. Реальное днище!

Этот фильм он смотрел уже в кинотеатре. Большой экран, суперзвук, мягкие удобные кресла, но все равно ощущения были не те. В районном видеосалоне, где видак то и дело жевал пленку, а зрители пялились в небольшой экран телевизора, все выглядело покруче! Однако пятый «Орешек» запомнился ему надолго. Он смотрел этот фильм с Джей.

В тот период Остап ходил бобылем, а его подруга юности только что рассталась с очередным парнем, носившим странное имя Ярополк. И однажды они решили по-дружески сходить в кино. А дальше, как водится, поцелуи в темном кинозале, пивко, то-се… Встречались они ровно месяц. Трахались под «Enigma», ходили в киношку, на концерты. Ни о каких обязательствах или серьезных отношениях речи и не шло. Потом Остап улетел на съемки в Болгарию, Джей вернулась к своему Ярополку, и все тихо-мирно закончилось. И никто не знал об их романе, кроме Кабана, которому режиссер как-то проболтался по синей дыне. Но тот клятвенно пообещал держать язык за зубами.

Так вот, на первом свидании Остап и Джей тоже обсуждали, кто же победит в драке: Слай или Шварц. Она топила за Сталлоне, Он — за Арнольда. В итоге победила дружба: решили, что их обоих победит Чак Норрис.

В общем, ответ на вопрос Ржавого выплыл из глубин памяти сразу же. Но он не принял компромиссный вариант и настаивал на выборе из двух предложенных кандидатов.

— Тогда Сталлоне.

— Почему? — искренне удивился Ржавый.

— Ты «Рокки» видел?

— Раз двадцать!

— Вот и думай. Слай отлично боксирует, а Шварценеггер — тупо гора мускул, он только и умеет, что из пулемета по врагам шмалять.

— Логично. Но насчет Норриса я все же не согласен.

— Это еще почему?

— Не выглядит он крутым.

— Вот еще! Чак Норрис настолько крут, что убил Гуфа!

— Кого?

— Проехали, — Остап вытянул шею и радостно добавил. — Вернее, приехали. Вон контейнер.

Грузовик с грохотом остановился. Но стоило всем покинуть машину, откуда ни возьмись нарисовались трое крепких молодчиков. Молодые, бритые наголо, вооруженные карабинами «времен очаковских и покоренья Крыма». На них были черные, наподобие арестантских, робы. Они остановились метрах в десяти и о чем-то перешептывались. Неподалеку стоял их транспорт — телега, запряженная ослом.

— Опа-а, коммуняки! А вы случайно не заблудились? — проговорил один из бритоголовых, жилистый детина с рассеченной бровью.

— А тебя что, здороваться не учили? — спросил Ржавый.

— Здорово.

— И тебе привет, Фунт. Мы за контейнером приехали. Он принадлежит коммуне.

— Неужели? И где на нем написано, что он ваш?

— Слушай, давай не будем ссориться.

— А кто здесь ссорится?

— Ты. Вечно в драку лезешь. Недаром Лаптев тебя из Маяковки выгнал.

— Ваш Лаптев — мозгодуй тупорылый, но ты-то мужик умный, должен понимать, что мы первыми контейнер нашли, а значит, он наш.

— Без обид, Фунт, у меня приказ, и я его выполню в любом случае.

— Беспределом попахивает.

— Я все сказал.

Фунт обратился к своим подельникам.

— Нет, вы слышали?

— Кажется, кто-то слегка обозрел, — прогундосил один из молодчиков.

Остап смотрел на Ржавого и удивлялся. Еще недавно этот рыжий парнишка казался ему чушком, мальчиком на побегушках, но теперь это был совсем другой человек. Волевой и решительный. В его глазах пылал злой огонь, мышцы напряглись. Он был готов в любой момент пустить в ход оружие. Наверное, сказывалось воспитание в суровых условиях Карфагена, где каждый должен уметь постоять за себя и близких. А вот Остап конкретно забздел.

— Ржавый, давай по-хорошему, — предложил Фунт.

Его собеседник прищурился:

— А то что?

Вместо ответа бахнул выстрел, и Скелет рухнул наземь с простреленной башкой. Курок спустил стрелок, залегший на крыше контейнера. Следом чечеткой заговорили остальные три карабина, их жертвой стал Карим. Две пули попали ему в грудь, одна угодила в лоб.

Коммунары и Остап, не сговариваясь, бросились к грузовику и укрылись за кузовом.

— С-с-с крыши с-с-стреляли, с-с-суки, — констатировал Мона.

— Сядьте поближе к колесу и не высовывайтесь, — приказал Ржавый и внимательно оглядевшись по сторонам, задумчиво пробормотал. — В нас они стрелять не станут.

— Это еще почему? — спросил Остап.

— Побоятся попасть в машину. Тачка на Карфагене дюже ценная вещь, они и поцарапать ее не посмеют. Будут нас выманивать.

Ржавый осторожно поглядел под кузов.

— Не видно никого, наверное, за контейнером укрылись, гады, — процедил он сквозь зубы, подкрался к кабине и попытался открыть дверь. — Не открывается. Замок заклинило.

— Меня ранили, — раздался жалобный стон Герпы.

На его животе расплывалось кровавое пятно. Герпа учащенно дышал, прижимая рану левой рукой. Правая, в которой был наган, дрожала мелкой дрожью.

— Дай гляну, — Ржавый приподнял окровавленную руку Герпы. — М-да, дело плохо…

— Я умру? — сипло произнес раненый.

— Что ты! Еще сто лет проживешь!

Конечно же, он врал.

Тут Мона повернулся направо и замер соляным столбом.

— М-м-мертвяк, — проскулил он.

Он увидел труп водилы грузовика. Вернее, то, что от него осталось. Торс с окровавленной головой и обрубками рук.

— Это тот, кто за рулем был. Его тушканчики обглодали, — пояснил Остап.

— Лютый, что ли? — сообразил Ржавый.

— Наверное.

Мона навел пушку на труп водилы.

— Ты что творишь, дурак? — осадил его Ржавый.

— Но в-в-ведь он может вос-с-стать.

— Опусти ствол! У нас патронов раз-два и обчелся.

— А если он станет з-з-зомби?

— Вот тогда ты его и завалишь.

Громыхнули еще несколько выстрелов. Враги, по-видимому, стреляли для устрашения.

— Ну что, Ржавый, чья взяла? — раздался голос Фунта.

— Еще не вечер!

— Нас и вечер не остановит! Бросайте пушки и выходите с поднятыми руками.

— А вот хрен тебе! — Ржавый выхватил наган из ослабшей руки Герпы и протянул его новому товарищу. — Пользоваться умеешь?

— Не доводилось, — ответил Остап.

Прозвучит дико, но режиссер, снявший кучу криминальных сериалов и вправду не умел обращаться с оружием. В реальной жизни он был очень миролюбивым человеком.

— Большим пальцем оттягиваешь курок назад до щелчка, выравниваешь прицел с целью и мягко жмешь на спусковой крючок. Понятно? — пояснил Ржавый.

Остап повертел в руках револьвер:

— Никогда не думал, что придется стрелять в людей.

— Привыкай. Это Карфаген!

— Эй, коммуняки, выходите! — снова заговорил Фунт.

— Не дождетесь, суки! — крикнул Ржавый.

— Слышь, ты, храбрый портняжка, а помнишь, как ты свой шрам заработал?

Он непроизвольно коснулся стволом ружья щеки с кривым рубцом.

— Если забыл, то я напомню. Это я тебе его оставил. В детстве еще. Мы тогда крепко поцапались, и я тебе по щеке ножичком полоснул! — продолжил Фунт.