Высадка. Изгои

10. Однажды в Алькатрасе

Остап не представлял, что с ним будет дальше. Попытки расспросить урок не приводили ни к какому результату, те только ухмылялись и гыгыкали.

В голове Остапа рисовались достаточно мрачные картины. Алькатрас виделся ему городком из ковбойских фильмов, где постоянно кто-то дрался, шли перестрелки и рекой текло бодяжное виски. На деле же это оказалось тихое и спокойное поселение, идентичное Маяковке. Такие же саманные домики, между которыми передвигались люди, идущие по своим делам, и повозки, запряженные ослами. Разве что все носили робы наподобие тюремных. Они были двух цветов: черного и зеленого.

Остапа вел урка, стрелявший с крыши контейнера. Впереди гордо шагали Фунт и трое его приспешников. Руки пленника были крепко связаны за спиной веревкой. Он шел, как на казнь, боязливо оглядываясь по сторонам.

— Нравится Алькатрас? — спросил его главарь банды.

— Очень, — буркнул Остап.

— А голос почему такой грустный?

— А чему радоваться?

— Верно подмечено. Судьба твоя висит на тоненькой паутинке.

— Это еще почему? Я же откупился…

— Последнее слово за паханом. Как он скажет, так и будет.

— Но…

— Без «но». Сейчас отведем тебя к Кроту, нехай он решает.

«Эх, надо было там их всех отметелить. Ведь была у меня такая возможность!», — с досадой подумал Остап.

Но «там» он очень испугался и напрочь забыл о том, что обрел бойцовский дар. Да, струсил. И в этом не было ничего такого, это нормальная реакция на ситуацию. Остап пошел на предательство, чтобы выжить. Жизнь, как известно, самое ценное, что есть у человека. И за нее нужно бороться до конца.

«Кто такой для меня этот Ржавый? — размышлял он, пытаясь заглушить голос совести. — Ни сват ни брат. Я вообще его сегодня впервые увидел. И что теперь, умирать из-за него⁈»

От водоворота беспорядочно возникавших мыслей голова Остапа пухла, словно собираясь вот-вот взорваться.

Основой для дома Крота служил двенадцатиметровый транспортный контейнер. Над входом красовалась надпись «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Обстановка внутри максимально аскетичная: стол, стулья, шкаф. Одну стену занимало огромное прямоугольное зеркало в узорчатой раме. На окнах пестрые занавески. А на столе, о чудо, ваза с полевыми цветами! Нет, не таким представлял Остап логово пахана урок. Уютненько, ничего не скажешь.

Хозяин оказался ветхим старичком. Одет в черную робу, на ногах кирзовые сапоги. Лысоватый, гладковыбритый, на горбатом носу темные очки, как у кота Базилио. На его шее была вытатуирована надпись готическим шрифтом «Memento mori». Он сидел на стуле, слегка покачивался и сжимал в руках бамбуковую трость.

«Да он слепой», — догадался пленник.

— Чую новую кровь, — сказал Крот и улыбнулся, обнажив золотые зубы.

— Это новоприбывший, — доложил Фунт.

— А тебя здороваться что, не учили?

— Здравствуй, Крот.

— И тебе не хворать. Кто это с тобой?

— Новоприбывший, я же сказал.

— Я про остальных. Судя по тому, как от них воняет, ты притащил в мой дом своих дружков-мушкетеров.

— Я бы не стал их так называть…

— Язык попридержи, Фунт. Или ты забыл, с кем разговариваешь?

— Прости, пахан, заговорился.

— Бог простит. А теперь скажи своим мушкетерам, чтобы проваливали. Сам останься.

— Слышали, что пахан сказал? — небрежно бросил Фунт подельникам.

Когда приказ был выполнен, Крот продолжил:

— А сейчас рассказывай все в подробностях.

Фунт поскреб пальцами щеку.

— Ну… Это самое… Все было, как ты сказал. Буря принесла контейнер. Только когда мы добрались до него, там внутри ничего не было. И это… Тут откуда ни возьмись появились коммуняки. Базарят, это их контейнер. А я в ответ: «Нет, наш». А они, туда-сюда, похватались за стволы. Мы тоже. Началась перестрелка. И тут я подумал…

Невооруженным глазом было видно, что Фунт только корчит из себя уверенного льва, когда внутри него жил испуганный котенок. И сейчас этот котенок выбрался наружу.

— Ближе к делу, — сказал Крот.

Фунт сделал над собой усилие и, хоть и по-прежнему путаясь в словах, все-таки досказал историю. Уложился буквально в пару минут.

— Пушки, грузовик, контейнер… Солидный куш! А вот то, что вы коммуняк пошмаляли, — это непорядок, — подытожил пахан.

— Да они первые начали…

— Не ври, Фунт, я ложь за версту чую.

— Крот, ну так получилось… У них пушки, у нас пушки. Закусились. Ситуация вышла из-под контроля…

— С тобой одни проблемы, Фунт, — вздохнул незрячий. — Ты в Алькатрасе без году неделю, а дня не проходит, чтобы ты не накосячил. Попустись, иначе я обрушу на тебя свой праведный гнев!

— Виноват, больше не повторится.

— Виноват он… Эх… Ладно, поверю на слово. Ума-то хватило за собой прибраться?

— Конечно. Трупы мы с собой забрали. В контейнере лежат.

— Бошки у всех пробиты? А то нам еще зомби-апокалипсиса не хватало!

— Обижаешь, пахан.

— Наказывать тебя и твоих мушкетеров не стану. Только оштрафую. Весь хабар теперь мой. Есть возражения?

Провинившийся поник головой:

— Нет возражений.

Крот звонко ударил тростью по полу:

— Оружие ко мне в кладовку перенесете. Контейнер отволоките на задний двор. Шмотки убитых, так и быть, себе оставьте. А что со вторым пленным? Как там его…

— Ржавый.

— Он как? Живой?

— Живехонек. Только в отключке.

— Как придет в себя, ко мне приведи.

— Сделаю. А с дружком его что делать будем?

— Он мне не дружок, — процедил сквозь зубы Остап.

— А кто? Подружка? — заржал Фунт.

— Отставить! — прикрикнул пахан. — Не люблю я эти петушиные шутки.

— Почему сразу шутки? Может, они и вправду такие.

Крот нахмурился:

— Новоприбывший, как тебя кличут?

— Остапом.

— Скажи мне как на духу, Остап, ты когда-нибудь играл в трубочиста?

Он понял, о чем речь, как-никак ментовские сериалы снимал. Игра в трубочиста была одной из тех жутких вещей, которую проделывали на зоне с первоходами. Алькатрас, конечно, не зона, а он не первоход, но, со слов Ржавого, закон тут царил воровской. Поэтому Остап испугался пуще прежнего и жалобно проблеял:

— Ч-чего?

— Признавайся, занимался гуталиновыми махинациями? — наседал пахан.

— Я не… я…

— Говори, любишь устраивать тусовки на заднем дворе? — гыгыкнул Фунт.

— Заткнись! — осадил своего подчиненного пахан и пояснил: — Я спрашиваю, не содомит ли ты, Остап?

— Я? Да еще чего! Нет, конечно!

Крот улыбнулся:

— Вот и славно! У нас, знаешь ли, не любят таких и строго наказывают. Отрубают им голову. — Он немного помолчал. — Шутка. Мы же не звери. Сажаем на кол.

— Не верю я этому голубку, — фыркнул Фунт.

— А я верю, — сказал главарь и распорядился: — Оставь нас одних, мне нужно перетереть с ним глаз на глаз. И руки ему развяжи.

— Ты уверен? А вдруг он выкинет какой-нибудь фортель?

— Не выкинет. Я прослежу… А тела прикопайте и о случившемся ни слова.

— Заметено.

— А минут через пятнадцать пришли ко мне кого-нибудь из своих мушкетеров.

— Значит, тебя звать Остапом? — пошамкав губами, спросил Крот и предложил ему присесть.

— Вообще-то я Володя… Владимир. Остап — это кличка. Я на самом деле…

— Ты в Алькатрасе, — прервал его пахан. — Здесь неважно, кем ты был на Земле, и в каком городе жил. У нас нет национальностей, мы говорим на одном языке. Важно лишь то, кем ты являешься в данный момент.

— Ясно.

— Меня звать Крот. Я здешний пахан. Со мной можно на «ты».

— Можно мне воды? И чего-нибудь поесть, — опасливо произнес Остап.

Крот встал, подошел к шкафу и вернулся с кружкой воды и тарелкой, на которой лежало нарезанное кусочками вареное мясо. Несмотря на слепоту, он прекрасно ориентировался в пространстве.

Остап поблагодарил и жадно принялся за трапезу.

— Ты, значит, новоприбывший, — задумчиво произнес хозяин.

Рот собеседника был занят едой, поэтому он ответил кивком, но потом спохватился, что общается со слепым и сказал:

— Да я новоприбывший.

После небольшой паузы прозвучал вопрос:

— Давно на Карфагене?

— Два… нет, три дня.

— Один высадился? Отвечай честно, я чую ложь. Все, кто живут на Карфагене, обретают способности, которыми прежде не владели. Вот у меня, например, обострились слух, обоняние и осязание. Носом чую, когда мне врут… Жаль, зрение так и не вернулось. Я ослеп еще в молодости, на Земле. По глупости. Отравился метиловым спиртом.

— Нет, не один. Нас пятеро, включая меня.

— Среди вас есть женщины?

— Да. Две.

Пахан сально улыбнулся и продолжил допрос:

— И какие способности подарил вам Карфаген?

— Я хорошо дерусь. А одна девушка из нашей компании оглушает своим криком противника.

— А остальные?

— Пока не знаю.

— Рано или поздно станет понятно… А может, и не станет. В Алькатрасе есть люди, которые так и не раскрылись.

— Что, и такое бывает?

— Бывает. Вот например, Фунт. Не раскрылся, и из-за этого комплексует.

Тарелка тем временем опустела:

— Спасибо.

— Не за что. Кормить пленника — это святая обязанность. В скольких бы тюрьмах я ни сидел, а завтрак, обед и ужин всегда были по расписанию.

— Значит, я пленник?

— В некотором роде.

— Но ведь я откупился.

— В Алькатрасе все решаю я.

Остап вытер жирные губы рукавом и икнул. После еды он заметно осоловел, словно хлопнул сто граммов водки. Может быть, поэтому решил спросить:

— А правда, что Алькатрас был основан урками?

— Правда, — ответил Крот.

— Ух ты, как интересно…

— Из отцов-основателей остался один я. А большинство наших поселенцев и нар-то не нюхало. Хоть и зовутся урками.

— И про рабство правда?

— Совершенная. Видал людей в зеленых робах?

— Видал.

— Это как раз и есть рабы.

Остапа передернуло.

— Чую, ты вздрогнул, — проговорил пахан. — Но на деле не все так ужасно. Принято думать, что раб — это забитый, несчастный человек, почти животное. Раба можно продать, избить, даже убить. Но это не так. Не скажу, что наши рабы как сыр в масле катаются, но называть их скотом было бы некорректно. Конечно, прав у них гораздо меньше, чем у урок, но никто не морит их голодом, не лупит почем зря. Важно, чтобы раб хорошо выполнял свою работу, а для этого он должен быть сыт, одет и обут. Ты в курсе, что рабы на плантациях жили сытнее, были наряднее одеты и крепче здоровьем, чем нью-йоркская беднота?

— Не-а, — признался Остап.

— Теперь знаешь, — сказал Крот и продолжил. — Большинство наших рабов — коммуняки, которых выгнали из Маяковки. Чаще всего — за сущую провинность. Есть, скажем, один тип, которого турнули за то, что он спер полмешка муки.

— Надо же. А мне казалось, что у Лаптева в Маяковке просто идиллия.

— Все это сказки матушки Гусыни!

— А еще говорили, что вы живете по воровским законам.

— Это тебе коммуняки рассказали?

— Они самые.

— Чушь собачья! В Алькатрасе мы живем по совести. Никаких воровских понятий и прочей дребедени. А Лаптев твой — дурак. В облаках витает, все строит какой-то коммунизм, Кампанелла недоделанный! Жить надо сейчас, а не в каком-то воображаемом будущем. Радоваться, с девицами шурум-бурум, гульки до утра, выпивать… Но меру знать! Помнишь, как там было у Гиппократа?