Высадка. Изгои

14. Ослик Скороход и все, все, все

На коммунарской сходке было шумно и многолюдно. Люди лузгали семечки и шумно общались. Ждали председателя. Факт его появления оценили бурными и долгими аплодисментами.

Лаптев приветственно помахал всем собравшимся и стал толкать речь. Озвучил насущные проблемы. Мило поздравил девушку Веру с днем рождения. Пожурил кузнеца за пьянку. Тот вышел из толпы, сложил руки замком и гортанно произнес:

— Сергей Леонович, бес попутал. Больше не буду.

— На сей раз обойдемся без наказания, у тебя в кузнице и так работы полно, — смилостивился председатель.

Луцык ткнул Джей локтем и шепотом спросил:

— Как думаешь, сколько уже раз он так клялся?

Она пожала плечами, не пожелав вступать в диалог.

Здесь присутствовали, видимо, все члены коммуны. На доклад председателя они реагировали с разной степенью внимательности, но в принципе соблюдали тишину.

Луцык обвел взглядом толпу. Среди коммунаров были и знакомые лица. Вот горбун Игорь. Он с аппетитом жевал какую-то снедь, периодически поглядывая на пролетавших птиц. Дядя Франк деловито кивал, соглашаясь со сказанным руководителем, и не скупился на аплодисменты. Пятак, напарник Ржавого, выглядел усталым и, судя по выражению лица, хотел побыстрее отсюда слинять. Отец Иоанн потирал укушенную крысой руку и строил страдальческие мины. Болельщик ФК «Ливерпуль» Флинт задумчиво наблюдал за кружащимися в небе мухами. Майкл вертел в руках какую-то железку, насвистывая что-то себе под нос. А вот красотку Ванду Луцык не нашел, как ни старался.

Наконец Лаптев решил представить новоприбывших. И давая им краткую характеристику, отметил:

— Эти ребята играют музыку, и, надеюсь, скоро они порадуют нас своими песнями и известными шлягерами. Новоприбывшие, кто-нибудь хочет что-то сказать?

— Я, — сказала Джей и вышла вперед. — Мы очень рады, что находимся сейчас здесь, среди вас, честных тружеников Маяковки. И я хочу прочитать вам стихотворение моего любого поэта. Певца революции, в честь которого названа коммуна.

И начала прочувствованно декламировать:

— Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой!

И так далее…

Стихотворение «Левый марш», как и многое из творчества Маяковского, она знала назубок и исполняла прекрасно. Публика оценила выступление улюлюканьями и аплодисментами. Председатель даже пустил скупую слезу и от души пожал артистке руку.

— Что это на тебя нашло? — поинтересовался Луцык, когда Джей вернулась.

— Сама не знаю. Просто захотелось. Может, по сцене соскучилась, или пионерскую юность вспомнила… Не знаю, короче, — кротко произнесла Джей.

— Да уж, как сейчас помню твои выступления на школьных концертах… Особенно хорошо у тебя получился «Тоталитарный рэп» Кинчева.

— Зато директриса была в шоке. Она же была ярой коммунисткой, и когда пионерию отменили, у нас в школе все равно все ходили в красных галстуках.

— Помнишь, как она орала: «Да в наше время, да за такие стихи тебя бы из школы исключили, а родителей с работы поганой метлой погнали»!

— А мне «Алиса» не нравится, — заметил Кабан.

— Я, кстати, тоже не фанат, но «Энергия» и «Шестой лесничий» — топчик, — сказал Луцык.

— А я чуть в «Армию Алисы» не вступила, — довесила Джей.

— Да, помню, было дело, — отозвался Луцык. — Мы тебя еще дразнили…

— «Джей-алисоманка, на носу ветрянка». Вы же всегда отличались потрясающей добротой к ближнему.

— Не ветрянка, а поганка.

— А Кинчев все равно крутой!

— А последние альбомы?

— И последние на уровне.

— Да какой там уровень⁈ Это же колхозный «Рамштайн» какой-то!

— Ну знаешь, на вкус и цвет, как говорится… Ты вот прешься от «Сектора газа», а это как раз и есть настоящий колхоз. Музыка вся содрана. В стишках мат-перемат один. Вокал — дерьмо. Это я тебе как профессиональная певица говорю!

Луцык надул щеки, резко выпустил воздух и многозначительно произнес:

— Ну вообще-то «Сектор» — это культурный феномен. Хотя ты в целом права: музыка у них дерьмовая, вокал тупо дворовой, тексты не очень. Но если все суммировать, то на выходе получается бомба!

— А я думаю, Хой — прекрасный поэт, — встрял Кабан.

— Ага, прекрасный. Сиськи-письки-водка — прямо Серебряный век! — вознегодовала поклонница Кинчева.

— А ты смогла бы вставить в строчку целиком должность и фамилию Генсека ЦК КПСС Горбачева? А? А Юра смог!

— Это в какой песне? — спросил Луцык.

— «Плуги-вуги»!

— А-а-а, точно, дырявая моя башка!

— А я никогда не слышала «Сектор газа», — напомнила о себе Гюрза.

Друзья посмотрели на нее так, словно видели впервые.

— Ты не знаешь группу «Сектор газа»⁈ — выпучил глаза Кабан.

— Нет, — призналась Гюрза.

— Ты серьезно⁈

— Серьезно. Это что, какой-то ваш русский рок или типа того?

— Это больше чем рок!

— Предпочитаю слушать современных исполнителей, а не музыку каменного века.

— Сама ты из каменного века!

Джей дернула Кабана за рукав:

— Да с чего бы ей знать, она же гораздо моложе нас всех.

— Но ведь это «Сектор»! Наше все! Скрепа! Не знать «Сектор газа» — это как не знать, кто такой… — он долго подбирал подходящее слово, пока не выдал: — Киркоров!

— Ты это, следи за базаром. Тоже мне, нашел сравнение, — отреагировал писатель.

— Каюсь. Это было непростительно.

— Тише, ребята, председатель про Остапа говорит, — шикнула на болтунов Джей.

Лаптев сообщил о том, что несколько коммунаров вместе с одним новоприбывшим уехали за контейнером, но до сих пор не вернулись. И огласил стоящий на повестке дня вопрос: ехать на поиски или подождать еще? Из толпы раздалось:

— Едем!

— Конечно, едем! О чем базар⁈

— Да никуда они не денутся, через денек сами объявятся.

— У нас что, дел других нет, кроме как этих паршивцев искать?

Когда возгласы стихли, председатель изрек:

— Попрошу проголосовать.

Большинство высказалось за.

— Вопрос решен. Едем. Теперь надо сформировать поисковую команду. Есть добровольцы?

Все новоприбывшие единогласно подняли руки. Они хотели побыстрее найти Остапа. Коммунары, несмотря на выраженное желание отправиться на поиски, не проявили инициативы.

— Им нужен помощник! Сами они только неприятностей отыщут на свою попу! — подал голос Пятак.

— Вот ты им и станешь, — распорядился Лаптев.

— А у меня выходной! Я дружинником три дня отпахал.

— Ничего страшного. Ты молодой, тебе полезно. Заодно проветришься. Назначаю тебя командиром поисковой команды.

— Но…

— Это приказ.

Пятак обреченно уронил подбородок на грудь, тихо шепча ругательства.

— И заодно купите у фирмачей патронов. Дам вам три зерна мешка на обмен. Еще вопросы есть?.. Нету? Расходимся.

— У меня есть вопросы! — раздался голос Каца.

Народ расступился, пропуская вперед диссидента. Он шел, гордо задрав голову, и нес перед собой в вытянутой руке маленькую крынку с отбитым горлышком.

— И что ты хочешь? — с подозрением поинтересовался председатель.

— Я требую, чтобы меня немедленно репатриировали в Израиль!

— Кац, миленький… Лев Моисеевич, ну сколько тебе повторять, что это невозможно!

— Я что, много прошу⁈ Только чтобы меня отправили на историческую родину. Это мое законное право. Не желаю жить на этой антисемитской планете!

— Почему же антисемитской?

— Потому что здесь нет кошерной еды!

— Кошерной⁈

— Да, мне нужна кошерная еда!

— Кац, не гони волну, ты же свинину ешь! Вчера я в столовой сам видел, как ты бутерброд с салом уплетал!

— Это поклеп! Я буду жаловаться! Найду на вас управу! Я напишу письмо Рейгану — лучшему другу израильского народа!

— Рейган давно умер, — сообщила Джей.

— Да? — искренне удивился Кац. — А кто сейчас президент Соединенных Шатов Америки?

— Байден.

Услышав это, Лаптев поперхнулся воздухом:

— Джозеф Байден⁈

— В наше время его принято называть Джо, — уточнила Джей.

— Сенатор США? — выпучил глаза председатель.

— Ну да, был раньше. А откуда ты его знаешь?

— По телевизору видел, в программе «Время», году в восемьдесят восьмом. Он с Громыко в Кремле встречался. Это ж сколько ему теперь лет?

— Восемьдесят один.

— Ого! И как он? Бодрячком или, как наш Броненосец в потемках руководит страной, не приходя в сознание.

— Какой такой Броненосец в потемках?

— Брежнев Леонид Ильич.

— А-а-а.

— Так что там Байден?

— Тормозит, заговаривается. Однажды, например, возраст жены забыл.

— Ну это нормально, у меня такое часто случается. Старость — не красный денек. Но одно дело я, председатель небольшой коммуны, а другое дело — президент страны. Кто же ему ядерный чемоданчик доверил⁈

— Ну как кто… Люди. Выборщики.

— М-да, мир сошел с ума.

— Так, хватит болтать на посторонние темы! — встрял рассерженный Кац. — Я требую израильского консула! Немедленно!

— Вот сейчас прыгну на осла и поеду за ним, — закивал председатель.

Лицо Каца перекосило от злобы, взгляд полыхнул яростью:

— Шутки шутить вздумал⁈ Тогда я приму яд! Пусть моя смерть будет на твоей совести!

— Какой, к черту, яд? Где ты его вообще достал, голова садовая?

— В лазарете! Вот! — с этими словами репатриант-мечтатель повернул крынку, и все увидели нарисованный на ней знак: череп с перекрещенными костями.

— Так, так, так. И что же это у нас такое получается? Воровство! Нехорошо, Кац! А еще интеллигентный человек! А ну-ка отдай!

— Не отдам!

— Тогда мы будем судить тебя на сходке, как вора!

— Мамашу свою засуди!

— Мало того, что ты вор, так ты еще и хам.

К угрозам Каца, похоже, никто всерьез не относился и не собирался останавливать. По-видимому, в Маяковке давно уже привыкли к выходкам горе-диссидента, воспринимая их как очередную хохму и повод посмеяться.

— Надо его остановить, — дернулась Джей.

Луцык торопливо схватил ее за руку:

— Стой на месте! Куда ты лезешь?

— Он же сейчас убьет себя!

— Угомонись.

— Но ведь человек погибнет!

— Лаптев во всем сам разберется. Не встревай.

Между тем Кац перешел к активным действиям:

— Лучше смерть, чем рабство! Требую гласности суда над Синявским и Даниэлем! Визы в Израиль вместо тюрем! Да здравствует свобода! — провозгласил он и, запрокинув голову, одним махом осушил крынку.

Смех прекратился. Коммунары замерли в ожидании.

— Я в этой крынке слабительное храню, — решил наконец разрушить интригу доктор Кеворкян.

Кац боязливо проглотил слюну:

— Чего?

— Говорю, в крынке слабительное было. Очень мощное. Доза человек на двадцать.

— А почему там нарисованы череп и кости?

— Да чтоб такие кретины как ты ненароком не выпили!

— И чего ты молчал до сих пор⁈

— Так тебе, дураку такому, полезно как раз принять, глядишь, мозги прочистятся.

— Мама… — проскулил Кац и схватился за живот.

— Дуй-ка ты быстрей в гальюн, а то в кальсоны навалишь. Оно у меня сильнодействующее!

Кац громко ойкнул и задал стрекача, придерживая кальсоны.