Пионерский гамбит

Глава 14

А интересно было наблюдать, как моментально преобразились лица парней! Только что все были просто пацанами, страшную историю предвкушали, подушками даже по головам друг друга лупили. Не как в более юном возрасте — битва! Все в перьях! А так, просто совпало — у тебя подушка в руках, а тут как раз затылок товарища очень удобно маячит.

И вот в окно забирается Шарабарина. Та самая девушка, о которой недавно злословили. И эти же самые мальчишки мгновенно начинают суетиться, подавать руки, освобождать самые удобные места, лезть в рюкзаки за припрятанными конфетами.

— Дайте я вот сюда сяду, Мамонов, подвинься, — девушка втиснула свою изящную попу между мной и Мамоновым. Чинно положила руки на голые колени и мило улыбнулась. — Ну давай уже, Марчуков! Рассказывай!

— Ага! Счас! — он повозился, устраиваясь поудобнее на спинке кровати. — В общем, дом один у нас есть. Заброшенный. Там еще пустырь вокруг, сбоку от школы нашей.

— Это на Заречной который? — переила его Шарабарина.

— Нет, другой, — отмахнулся Марчуков. — Рядом с Мясокомбинатом.

— А, да, знаю, у меня там дядя работает!

— Ты будешь слушать или сама рассказывать начнешь? — возмутился Марчуков и чуть не навернулся со своего «насеста».

— Все, молчу, продолжай! — Шарабарина принялась накручивать на палец прядь своих платиновых волос.

— Короче, там раньше жил врач, еще до войны. Немец. Ну, наверное немец, фамилия была немецкая. А потом умер или исчез, и больше никто туда не вселился. И, короче, мы с пацанами задумали туда забраться. А там все окна и двери досками заколочены...

— Кирилл, а ты в какой школе учишься? — шепотом спросила меня Шарабарина.

— В двадцать третьей, — шепотом ответил я. — С сентября. Мы только переехали.

— А я в тринадцатой, — прошептала девушка. — С английским уклоном. Знаешь?

Я помотал головой.

— А в углу что-то такое — шурш-шурш-шурш! — Марчуков схватил за плечо сидевшего ближе всех парня. Тот от неожиданности взвизгнул, как девчонка. Все засмеялись.

— А тебе какая музыка нравится? — снова зашептала Шарабарина, прижавшись чуть теснее, чем раньше.

— Всякая, — уклончиво ответил я. И вдруг сообразил, что это же она ко мне клеится! Чуть не рассмеялся, честное слово. Она вне всяких сомнений очень красивая девчонка. И делает, в целом, все правильно. Но я не могу даже близко воспринять ее как взрослую! Да, чисто эстетически у нее все на положенных местах, она продуманно не надела под свою клетчатую рубашку лифчик и не застегнула ни одной пуговицы. Так что при желании я мог созерцать розовые бутончики ее юных сосков даже не не особенно выворачивая шею. При шепоте ее губы касались моего уха. Она то накручивала на палец волосы, то поглаживала ладонью свое бедро. В общем, умело пользовалась тем, чем наградила ее природа.

Интересно, зачем?

Вряд ли первая красотка и активистка второго отряда вдруг влюбилась с первого взгляда в новенького Кирилла Крамского, который прославился пока что только тем, что залил футболку кровью из носа.

— И что, это все что ли? — возмущенно спросил испугавшийся парень. — Ты же говорил, что спать не можешь, ужас какая страшная история!

— Крысы знаешь какие здоровенные были! — Марчуков раскинул руки, показывая приблизительный размер крыс. Если этому верить, то они были не меньше волкодавов. — И если не страшно, что же ты визжал тогда?

Все захохотали. Пальцы Шарабариной коснулись моего колена. Дурацкая ситуация. Я чувствовал себя вовсе не так, как должен бы, когда мне строит глазки девушка ослепительной красоты. А как будто на мне виснет накидавшаяся на корпоративе бухгалтерша в центнер весом и в платье в дурацких розочках. И вроде обижать не хочется, но если вдруг организм предательски отзовется, стыдно потом будет даже в зеркало смотреть.

— А вот представьте, что вы попали в прошлое, — сказал я, подавшись вперед. — Лет на двадцать...

— Как на машине времени Уэллса? — спросил Марчуков.

— Ага, — кивнул я. — Представьте, что у нас на чердаке герой Уэллса забыл машину времени, и мы можем на ней покататься.

— А почему на двадцать? — Марчуков почесал затылок. — У нее двигатель заклинило?

— Не знаю, просто почему-то подумалось, — пожал плечами я. — Можно и не на двадцать. Вот ты бы куда отправился?

— В будущее! — Марчуков взмахнул руками. — Чтобы можно было сгонять на Марс, и чтобы летающие машины, такие вжжжжиу!

— А я бы в войну! Фрицев стрелять, как дед! — сказал тот белобрысый парень, который визжал на моменте про крыс.

— А я бы в каменный век, на мамонтов охотиться!

— Фу, там все вшивые были! И спать на камнях!

— Зато интересно!

— А я бы в шестьдесят первый, посмотреть, как Гагарин в космос летал!

— Эх, лучше уж тогда в будущее, как Марчуков. Чтобы самому в космос.

— А ты, Ира?

— А мне и здесь хорошо, — прохладно сказала она. — Ладно, я думала у вас тут истории страшные, а вы тут ерунду какую-то обсуждаете. Пока, детский сад, штаны на лямках.

Она встала, толкнул меня бедром. Забралась на подоконник и спрыгнула вниз. Даже не посмотрев в мою сторону.

Нда, похоже, друзьями мы не стали. Ну что ж...

После утренней зарядки я отстал от отряда и подошел к своей молодой матери.

— Вера Ивановна? — голос предательски дрогнул. Вот теперь я первый раз за все мое новое пионерское детство реально оробел. Колени стали ватными, ладони вспотели. Сложно даже сказать, почему. Чего я ожидал? Что она меня узнает? Или что грянет гром с ясного неба, и наступит временной коллапс? Даже не знаю.

— Чего тебе, мальчик? — произнесла она. Сознание будто раскололось надвое. Одно смотрело глазами мальчишки на язвительную физручку, а другое слышало знакомый с младенчества голос.

— Я... Я хотел бы записаться в какую-нибудь спортивную секцию... — сказал я, понимая, что мямлю самым идиотским образом.

— А что именно тебе интересно? — она смотрела на меня доброжелательно, но равнодушно. Никаких особенных эмоций или внезапного узнавания. — Футбол, легкая атлетика? Бег? Акробатика?

— Я... еще не знаю, — так, надо как-то собраться! Почему вот сейчас-то я веду себя как школьник перед удавом?! — Просто хотел бы больше заниматься спортом, но точно не знаю, каким именно. Можно все попробовать?

— Конечно, можно! — мама улыбнулась и хлопнула меня по плечу. — Лучше поздно, чем никогда! Приходи сегодня к двенадцати сюда же, на школьный стадион. Подберем тебе спорт по душе.

Она отвернулась и упругим шагом направилась в сторону жилых корпусов персонала.

А я понесся догонять свой отряд. Вот и поговорили... Тебе, Кирилл, надо бы к психоаналитику, комплексы лечить, а не мир к лучшему менять!

Чистить зубы, умываться, заправлять кровать, шагом марш на завтрак.

«Еле ночь мы пережили,

И дождались мы утра,

Потому что завтрак ждали,

Дорогие повара!»

— Так, второй отряд, внимание! — Прохоров снова вышел к торцу стола и уперся в него кулаками. — Завтра наш отряд дежурит по лагерю. Крамской! Сегодня после полдника заседание совета дружины в Ленинской комнате. Чтобы как штык, без всяких там! Всем! Нам нужно наделать много звездочек, так что понадобятся рабочие руки. Все, кто в спортивных секциях не занят, не разбредаемся после завтрака! Всем понятно?

— А расписание ты повесил, Похоров?

— Повесил, Шарабарина! Глазки-то протри!

— Ой, ну надо же, расстарался!

Девчонки захихикали.

— Всем все понятно? — с нажимом повторил Прохоров.

— Да, — нестройно отозвался отряд.

Стол на веранде был завален пачками картоном и фольгой. Две девчонки старательно обводили карандашом на листах картона разного размера звезды, Кузин притащил откуда-то десяток разболтанных ножниц и несколько пузырьков канцелярского клея.

— А зачем нам столько звездочек? — спросила темноволосая Галя, которой достались явно очень тупые ножницы, которые скорее мяли картон, чем резали.

— Будем раздавать тем, кто лучше всего проявит себя в игре «астероидная атака», — объяснил непонятное непонятным Кузин.

— Это как?

— Ну очень просто же! Буду прилетать разные команды космических кораблей, потом выстраиваться цепочкой, взявшись за руки. И если кто-то из наших с разбега ее разобьет, то они получают по звездочке. А если нет, то аллес! Летите дальше!

— А потом они что будут делать со звездочками?

— На конфеты менять.

— А...

Я отдал ножницы ждавшему своей очереди порезать пацану и встал. Прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь разобраться с тем, почему же я при матери так робею. И что бы такого сделать, чтобы прекратить? Драться с Мамоновым я не боялся. Вламываться без стука к директору — тоже. Стучаться в окно к Елене Евгеньевне — никакого волнения. А тут...

Я замер. Из-за двери комнаты вожатой слышались голоса. Елены Евгеньевны и моей мамы.

— ...собирается приехать? — тревожным голосом спросила вожатая.

— Да, на следующей неделе, — ответила мама. То есть, еще вовсе даже не мама, а физручка Вера Снегова.

— Какой кошмар... — за дверью заскрипела металлической сеткой кровать.

— Ленка, ну что это еще за реакция? Он отличный парень, вот увидишь! Он тебе понравится, правда. И вожатым здесь работал раньше!

— Верочка, у меня только-только начало получаться общий язык с этими детьми находить! — Елена всхлипнула. — Ты даже не представляешь... Сначала мне казалось, что они из-за этого Игоря меня просто на кусочки порвут. Потому что он замечательный, а я... А я нет. И вроде они смирились, но ты говоришь, что сейчас он приедет, и опять начнется. Игорь то, Игорь се.

— Ленка, не драматизируй! — судя по звуку, Вера хлопнула подругу по плечу. — Ты замечательная, и они это уже поняли. Кстати, ты уже играла им на гитаре?

— У меня же гитары нет, — вздохнула вожатая. — Я думала взять у кого-нибудь, но все над ними трясутся.

— Давай вместе с тобой сходим к Артуру и попросим, — предложила Вера. — Игорь на гитаре играть не умел, а ты умеешь.

— Подожди... Как это он приезжает? Анна Сергеевна сказала, что он в археологической экспедиции на все лето!

— Ох... — Вера вздохнула. — Его не взяли в экспедицию. И из института отчислили.

Дальше я не расслышал, потому что на веранде громко засмеялись.

Игорь. Вот, значит, как.

Только отца моего зовут вовсе не Игорь. А Сергей. И вожатым он никогда не был. И в лагере не работал, во всяком случае, ничего об этом не рассказывал.

Впрочем, мама моя тоже не распространялась о том, что когда-то была инструктором по физической культуру в пионерском лагере «Дружных».

— Эй, Крамской, ты где? Твоя очередь резать звездочки, у меня уже пальцы устали! — раздался с веранды голос Кузина.

Ближе к двенадцати я решительно направился к стадиону. Но по дороге задумался. А что мне вообще даст, если я начну бегать и прыгать под руководством мамы? Вряд ли она станет откровенничать со спортсменом-новичком, между педагогом и учеником стена еще выше и непреодолимее, чем даже просто между незнакомыми людьми.

Или я просто себе отмазки придумываю, чтобы снова не топтаться на ватных ногах и не чувствовать, как полыхают мои уши только лишь из-за того, что я с мамой разговариваю?

Я остановился и сел рядом с деревом. Как Марчуков вчера. Сорвал травинку. Как Мамонов. Почему-то задумался, а курит ли кто-то из них? Сам я по жизни практически не курил никогда, просто слышал мнение, что старшие дети в пионерских лагерях всегда курят. Но у нас в корпусе я ни у кого не видел сигарет, та и табаком не пахло, я бы почувствовал.