Три принца

Да и кто поверит, что богатый примо желает ради духовного очищения расстаться с золотом? Это против законов логики.

— Дедофкий кинфал, пеледанный по нафлефтву, — я старался шепелявить, да получалось ненатурально. Хорошо хоть быстро сообразил, с чем без проблем могу расстаться, и в одно движение отцепил кинжал с пояса. — Ф ним я не лаффтаваффя ф юных зим.

Я уверенно уложил ножны на горку барахла и преданно посмотрел на священника.

Но его мой поступок не впечатлил: кислая рожа скептически кривилась. Походу, он сразу рассмотрел, что ни драгоценных камней, ни вкраплений золота в кинжале не содержалось. А значит, это просто кусок плохо закалённого металла.

— Покаяние требует жертвенности. А прощение — искренности. Это точно самая важная для тебя вещь, паломник? Расстаться с прошлой жизнью непросто. Но сделать это необходимо. Ибо только к искренним Триединый будет снисходителен.

— Во флаву ЕГО и во флаву фмиления, — я вновь ударил лбом об пол.

Святой отец поморщился. Возможно оттого, что я коверкал очень важное в этом месте слово — смирение. Осмотрел ещё раз и небрежно, как мне показалось, осенил знамением в виде перевёрнутого знака бесконечности.

— Встань и иди! Отпускаю грехи твои! Принимаю отказ от греховности прежней жизни. Теперь твоё место в армии Триединого заслужено. Но в каком ряду оно будет — близко к Богу или далёко — зависит только от тебя. От тебя и твоей службы во славу ЕГО.

Я зашепелявил что-то благодарственное и стал сдавать назад. Выпрямился, бросил финальный взгляд на Эокаста в паре шагов слева и застыл, когда сзади кто-то вцепился в мою руку.

— Он, — Сималион чуть не утратил над собой контроль. Как и необходимость соблюдать инкогнито. Едва он положил на жертвенный сосуд какую-то совершенно неважную для него вещь, вцепился в меня, как клещ.

Я испуганно посмотрел на стоявших недалеко храмовников и святого отца, потерявшего ко мне интерес моментально, и лишь потом осмелился проследить за взглядом.

Тщедушный пацанёнок, на которого взглядом сексуального маньяка пялился Сималион, не впечатлял. Светло-коричневый "ёжик" на голове, измученное недоеданием лицо, покорный взгляд, бесформенная белая туника на костлявом теле, грязные босые ноги, топтавшие каменный пол. Никоим образом в этом парне нельзя распознать сына самого короля огромной страны. Он был таким же, как и десятки других служек, — абсолютно лишённым индивидуальности.

Мой взгляд пронзил парня, как игла. За две-три секунды изучил с ног до головы и зафиксировал в памяти. Теперь мне никакие Сималионы не нужны. Этого амёбоподобного дрища, которому должно быть лет семнадцать, но который едва выглядел на четырнадцать, я ни с кем не спутаю.

— Не стоять! Вперёд-вперёд!

Это обращались к нам. Поэтому пришлось торопливо последовать совету, постоянно оборачиваясь в пути, чтобы успеть зафиксировать детали портрета.

— Ты уверен? Это он? — я Сималиона чуть ли не за грудки схватил, когда мы покинули каменную площадку и двинулись со счастливой колонной в обратный путь.

— Он! Он! — мастер волновался и улыбался. — Ничуть не изменился за последние зимы. Такое ощущение, что стал ещё моложе и… ещё худее.

— Значит, Эвенет не соврал королю: его сын действительно здесь в роли забитой прислуги.

— И это отличная новость, не правда ли?

— Прекрасная, — подтвердил я. — Значит, то, за чем мы пришли, здесь. И пора приступать к проработке плана.

Усталости мы не чувствовали, когда спускались. Как не чувствовали и паломники. Многие из них улыбались и даже приставали к нам с желанием поделиться счастьем. Но мы оставались равнодушны к чужому счастью и обменивались лишь своим.

Хоть Феилин и Иберик не рассмотрели пацана, поверили нам на слово. И, спускаясь, мы решили, что затягивать с кражей совсем не невесты, не стоит.

— Иберик и Феилин, на вас план отхода, — тихо шептал я, когда мы плотной четвёркой спускались по дороге. — Завтра мы с Сималионом весь день потратим на изучение распорядка дня служки. С завтрашнего дня глаз с него не спустим. И, как будем готовы, приступим к похище…

— Доволен ли ты сегодняшним днём, путник? — я потерял ориентацию, а потому не сразу понял, какого хрена прямо в середине дороги до меня докопался очередной носитель монашеского клобука. Он и ему подобные улыбались, бродили меж паломников, будто промоутеры, раздающие рекламные буклеты, и приставали с вопросами.

— М-м-м, — растерянно промычал я. Феилин, Иберик и Сималион напряглись и пытались разобраться в том, что происходит.

— Ты крепок, я вижу. Печать усталости не уродует твоё лицо. Сила в плечах чувствуется, — этот наглый прыщ натурально меня облапал. Хорошо хоть в важные места руки не совал, а то точно с ходу получил бы в нос. — Не желаешь заслужить привилегированное место в армии ЕГО, посвятив во благо церкви добрые дела?

Я не сразу понял, на что он намекает, но сразу отрицательно покачал головой, сопровождая кивание мычанием.

— Ты можешь заслужить место в первом десятке, — гордо задрав подбородок, продолжил ковать священник. — Когда придёт твоё время — мы все будем молиться, что не скоро — ОН встретит тебя с распростёртыми объятиями. Спросит: а много ли ты благих дел совершил во имя ЕГО? Крепко ли верил? Был ли смирен? Был ли щедр со спасительной церковью? И если ответы твои будут честны, если перед лицом ЕГО тебе нечего будет стыдиться, ОН примет тебя. С себя снимет доспехи и передаст тебе. Ты станешь лучшим ЕГО воином! Самым верным. Самым близким. Нет большей награды для тех, кто жизнь провёл во грехе, но нашёл силы на искупление.

Я уже, было, собрался вступить в диалог. И, возможно, вправить мозги горе-рекрутёру.

Да мне не позволили.

— Наш друг не полон разума, — Сималион чуть ли не рот мне закрыл рукой. — Видишь, святой отец, мычит, руками разводит? Наказан он за многочисленные прегрешения. Привели мы его с братьями сюда, надеясь на прощение.

— Слаб духом, но силён телом, вижу, — святоша не желал сдаваться. — Вполне способен послужить святой церкви. Крепкой киркой ли, мотыгой или граблями. Ежедневные молитвы укрепят разум, а труд во славу ЕГО закалит. А вы, страждущие? Все ли грехи замолили? Заслужили ли истинное прощение?

Продолжать дискуссию было крайне опасно. Поэтому мы решили сбежать. Не так, чтобы мчать, аж пятки сверкали. А низко кланяясь, благодаря за помощь и святого отца, и церковь, и Фласэза милосердного. Нам вслед неслись заманивающие слова, но почему-то этот святой отец не погнался за нами следом. Видимо, был приписан к конкретному месту, сходить с которого права не имел.

— Это мы ещё легко отделались, — выдохнул мастер Сималион, когда мы уже заканчивали спуск, а перед глазами виднелась густонаселённая равнина. — Эти пиявки редко кого отпускают так просто. Шахты требуют рабочих рук. Как и каменоломни, впрочем. Везде такие крепыши, как милих, сгодятся. Да и — что скрывать? — нам бы тоже подыскали работёнку. Позволь мы только себя уговорить.