Три принца

Глава 3. Счастье для одних за счёт горя других

Это играл оркестр? Или трубы трубили? А может, кто-то сильно дул в горн? Я не мог понять, потому что, кажется, задремал. Я открыл глаза, услышал многоголосый шум и звук десятков труб. Трубачи играли что-то торжественное, наподобие заставки кинокомпании "Двадцатый Век Фокс", а голоса незнакомых людей прославляли кого-то.

Я осмотрелся и понял, что нахожусь в карете. Красная обивка, которую могли себе позволить только кареты с королевскими штандартами, показалась мне знакомой. Я вытряхнул из головы остатки сонливости, прислушался к шуму за пределами кареты и выглянул в окно.

Восторженный многотысячный вопль оглушил меня. Трубы затрубили сильнее, счастливые вопли полетели со всех сторон. Карета везла меня вдоль рядов незнакомых, но безумно счастливых людей. Они были счастливы оттого, что я озарил их своим вниманием. Они кричали моё имя, называли "спасителем" и кланялись.

Возгордившись самим собой от подобной встречи, я растянул рот в улыбке. Я ловко взобрался на крышу кареты, широко расставил ноги, чтобы не упасть во время движения, и не менее широко развёл руки. Но не для того, чтобы сохранять равновесие, а для того, чтобы продемонстрировать себя восторженной толпе.

Люди бились в экстазе. Славили меня и благодарили, будто в их глазах я уже стал "милихом". Карета везла меня вдоль счастливых рядов по широкой, вымощенной камнем дороге. С обеих сторон к дороге прижимались двухэтажные дома. И из каждого окна каждого дома тоже кто-то выглядывал. Кто-то что-то кричал и чем-то приветственно размахивал.

Я чувствовал себя центром Вселенной, пребывал на вершине блаженства. Я был рад, что эта безликая толпа оценила меня. Наконец-то оценила меня и тот титанический труд по улучшению качества их жизни. Наконец-то после стольких неблагодарных зим, я получил более чем заслуженное восхищение.

Солнце светило мне в спину, а внезапный яркий свет, появившийся впереди, ослепил. Ослепил и меня, и всех остальных. Люди закрывали глаза и с криками падали на колени. Но я устоял, хоть неуклюжий возница слишком резко затормозил. Я прикрыл глаза рукой, а затем, когда свет немного утих, открыл их. Впереди не было ничего. Ничего, кроме яркого белого света.

— Молодец! — торжественно похвалил знакомый голос.

***

Я открыл глаза и уставился в красный потолок. Уже вторые сутки в этой вместительной карете обитали трое: я, Эриамон и Фабрицио.

Бертрам и его люди нагнали нас довольно быстро. К моменту встречи, малыш крепко спал, а мы устроили привал у дороги и неторопливо ели кашу.

Во время недолгого пути я размышлял над тем, как лучше объяснить ситуацию Бертраму. И решил говорить правду. Ведь от него многое зависело. От него и гессеров. Я рассказал ему зачем, куда и какой груз мы везём. Рассказал, как этот груз у нас оказался. И вытребовал у всех гессеров клятву молчания. Я заставил их поклясться, что никогда и не при каких условиях они не расскажут никому, кто именно сейчас сопит в карете. Новость о ребёнке анирана, появившимся в этом мире, должна оставаться в секрете. По крайней мере до тех пор, пока я не разрешу обратного.

Бертрам оправился от шока довольно-таки быстро. И не стал демонстрировать строптивость. Он услышал меня и пообещал поговорить с каждым гессером отдельно, чтобы увериться в их правильном понимании ситуации.

Ну а мы с эстархом и Фабрицио переехали в более просторную карету. В карете казначейства можно было легко разместиться втроём. Мы там обосновались и не сводили с ребёнка глаз. Были готовы к любой просьбе или капризу, лишь бы мысли его не возвращались в родной дом.

Но нам, в какой-то степени, повезло — Фабрицио чувствовал себя неважно. Двое суток он боролся с мигренями. И если бы не сонные настойки эстарха, справляться с болью ему было бы очень сложно. А нам — с ним. Так что большей частью он просто спал. А когда не спал, хныкал, ворочался и клянчил у Эриамона леденцы…

…Я машинально потёр глаза и в мельчайших подробностях вспомнил свой сон. В кои-то веки вечно недовольная божественная сущность меня похвалила. Дала выспаться и наградила счастливым сном. Дала ощутить восхищение толпы и наполнила моё сердце осознанием собственной значимости.

И я прекрасно понимал почему. Ведь я, несмотря ни на что, продолжал двигаться вперёд. Не знаю, единственный ли я такой уникальный обладатель сразу нескольких божественных частей, но, несомненно, я тот, кому удалось больше других. И, я уверен, Голос хвалил меня за то, что я смог вовремя сориентироваться. Что не позволил убить себя, и что убил сам. Именно за это — за демонстрацию способностей быстро адаптироваться и умение реагировать на непредвиденные обстоятельства — я заслужил похвалу. Голос отдавал мне должное.

Рядом кто-то разговаривал. Ребёнок и взрослый. Я скосил глаза и с удивлением заметил, что эстарх Эриамон играет с Фабрицио в полузнакомую игру.

— Не жульничай! — воскликнул Эриамон в шутливом тоне.

— Так и надо, — на Фабрицио крики вообще никак не подействовали. — Ты неплавильно делаес. Вот так надо. Сматли. Лаз, два, тли…

Вместе они затрясли кулаками, а затем оба остановились. Фабрицио показывал "колодец", а эстарх — "ножницы".

— Ага! Ты утанул! — мальчик счастливо рассмеялся и хлопнул эстарха по могучим ладоням. — Дай исчё сладкий… э-э-э… сахалный…. вкусный.

Я облегчённо выдохнул: вроде бы, Фабрицио в настроении. Наконец-то не канючит, не страдает и не спит. Шишка на лбу почти сошла, и он, кажется, завёл себе нового друга.

Что подтвердил сам эстарх.

— Он меня научил, — Эриамон заметил, что я очнулся и кивком головы указал на счастливого мальчишку, сразу присосавшегося к заслуженному леденцу. — Что за игра такая? Никогда не слышал.

Я воздержался и не стал говорить, что эта очень знакомая игра — "камень", "ножницы", "бумага". И она сошла с небес, как и тот, кто ей обучил мальчика. В эту игру, как я помнил, Томмазо играл в детском доме. Были времена, когда эта игра была единственным развлечением для него и остальных малолетних бедолаг.

— Как наш пациент? — спросил я эстарха.

— Кто?

Я повёл глазами на малыша.

— Разбудил меня на рассвете, — Эриамон погладил мальчика по голове, и тот даже не дёрнулся. Что подтверждало мои предположения, что он ему доверяет. — Затем хорошо покушал и теперь, вот, безобразничает. Гулять хочет. Прыгать, бегать… И на лошадке покататься не против.

— Ласадка? Ласадка смесная, — улыбнулся Фабрицио.

— С этим не поспоришь, — хмыкнул я и выглянул в окно. Бескрайняя водная гладь пускала во все стороны солнечных зайчиков. — Давно едем вдоль озера?

— Да. С раннего утра. Ты спал чересчур долго, ани… — он сбился на полуслове. — Клемерик. Но я не стал тебя будить.

— Правильно сделали, что свернули лагерь, не дожидаясь команды. Если я не ошибаюсь, вечером будем в Обертоне.

— Где? — Фабрицио вопросительно вздёрнул маленькую бровь.

— Почти приехали, малыш, — я подмигнул ему, а затем добавил еле слышно. — Вскоре у тебя начнётся новая жизнь.

— Что?

— Ничего, — я усмехнулся. — Скоро тебя будет ждать новая кровать и много пирожных.

Эриамон погладил мальчика по голове.

— А я тебе покажу снейла. У него хвост разноцветный.

— Кого? — Фабрицио даже перестал лизать леденец, услышав новое слово.

— Так, святой отец, — я повёл глазами на сундучок под скамейкой, где он прятал настойку. — Не пора ли молодцу отдохнуть? Тогда мы сможем спокойно поговорить.

Эстарх кивнул, достал сосуд и деревянную ложку.

— Фаб-ри-цио, — с трудом произнёс он сложное для него имя. — Хочешь ещё сладкий сахарный сироп?

***

Малыш заснул на его руках. Он никак не хотел успокаиваться даже после испития совсем не сахарного сиропа. Хоть и сладкого. Бурная детская энергия требовала выхода и сопротивлялась желанию стариков спокойно пообщаться. Поэтому эстарх Эриамон прибегнул к проверенному средству — он рассказал сказку. Уверенным голосом, которым обязан величать служитель церкви, чтобы паства слушала его, он рассказал интересную историю, как великий герой при помощи огненного меча одолел дракона. Мне показалось, что история эта имела несколько смыслов. И даже показалась знакомой. Оказывается, сказки в этом мире тоже строятся на упоминании драконов. Хотя в тот самой Книге ни разу не упоминалось про динозавров, которые в нашем мире считались сказочными прародителями драконов. Да и огненный меч тоже выглядел знакомо. Но в этом мире им обладал совсем не сказочный герой, а чудовищный мерзавец, как мне говорили. И, уверен, если с небес спустится тот самый дракон, обладатель меча будет искать место где спрятаться, а не вступится за этот мир, предложив дракону честный поединок один на один.

— Заснул, — прошептал Эриамон, осторожно укладывая малыша на подушки.

Я проследил за его действиями и ощутил лёгкий укол ревности. Во времена своей футбольной карьеры я больше времени уделял себе и собственным желаниям, а не растущему сыну. Что тут сказать? Я был молод и жаден до развлечений… Да, иногда приходилось играть роль отца. Я кое-чему научился, конечно. Но я совсем не был специалистом по воспитанию детей. Не обладал особыми навыками. И вряд ли бы смог так быстро найти общий язык с, по сути, чужим ребёнком. Слушать мои сказки и засыпать у меня на руках Фабрицио вряд ли бы стал, даже если бы действительно считал лучшим другом своего отца.

— Эстарх, — я попытался взять эмоции под контроль. Отец из меня хреновый получился, конечно. Но это последнее, о чём я сейчас должен переживать. — Давай теперь серьёзно. Все прекрасно знают, кого мы везём. Но солдаты будут держать язык за зубами. А вот что будет в столице, я не знаю. Иберик отправил сирея, а я объяснил всё в письме. И надеюсь, что к нашему прибытию всё будет готово. Но что скажешь ты? Отправишься ли ты со мной в путь, когда мы решим эту маленькую проблему? Или останешься при нём? — я покосил глазами на спящего малыша.

— Отправлюсь с тобой, аниран, — Эриамон раздумывал не больше трёх секунд. — Там во мне не будет нужды. Ты всё правильно продумал. Фаб-ри-цио будет лучше в Обертоне без нас. О нём позаботятся те, кто знает, как это делать.

Я утвердительно кивнул головой: именно на это я и рассчитывал, когда решал на кого возложить ответственность за травмированную детскую судьбу.

— Здесь ты прав. Но… но что скажет церковь? Что скажет, если про него узнает? Первый ребёнок со времён появления карающего огня. Не захочет ли она получить его? Как символ, как знамя.

— Не знаю, аниран. Прости, но не знаю, — развёл руками Эриамон. — Сомневаться не приходится — Его Святейшество, несомненно, быстро обо всём узнает. И он захочет использовать дитя в собственных целях. Я уверен, он постарается заполучить его. Как минимум — получить над ним опекунство.

— Власти у него достаточно. Но сможет ли он это сделать?

— Слава Триединому, пока он в Мармассе, — эстарх Эриамон осенил себя священным знаком. — Но он обязательно узнает, аниран. С эти мы ничего не сможем поделать… Но руки его не столь длинны, чтобы дотянуться оттуда. Ему придётся вернуться в столицу и уже здесь решать, как поступить.