Пионерский гамбит

— Ммм... А это какие духи? Польские? Нет?

На сцену снова вышел Игорь и стал вытаскивать особо упирающихся родителей поучаствовать в каком-то конкурсе.

Игорь Снегов, значит.

Не похож ты на брата моей мамы, вот что. Что же все-таки между ними всеми произошло? Я напряг память так, что у меня заломило виски. Смотрел на Игоря, который раздавал двум тетенькам в бесформенных летних платьях и дяденькам с пузиками поверх ремней какие-то веревочки и шарики. Снова мысленно увидел его в малиновом пиджаке и с золотой цепью. Получается, он в начале девяностых неплохо поднялся, раз выглядел, как типичный «новый русский»?

Почему-то вспомнился еще один эпизод с каких-то семейных посиделок тех же лет. Взрослые выпивали и болтали о своем. Вспоминали общих знакомых. И мама еще про кого-то сказала, что он, мол, теперь стал птицей другого полета. Что, мол, он снег на чукотке может продавать... И еще какая-то шуточка была, над которой все смеялись. «Продам вагон красной икры, намазанной на состав с хлебом». Почему-то я решил, что это про Игоря. Того Игоря.

А перед глазами все время маячил этот Игорь. Он отпустил несчастных родителей со сцены и разразился длинной и наверняка смешной историей из жизни лагеря. Во всяком случае, хлопали ему довольно дружно.

Потом его сменила стайка девчонок с танцем гавайских папуасок. Они были одеты в юбки из травы и пышные венки из нее же. А на шеях — длинные гирлянды из бумажных цветов.

— Крамской, эй, Крамской! — кто-то из девчонок ткнул меня в спину. — А с кем это был твой батя? Это твоя сестра?

— Не, — мотнул головой я. — Это его невеста.

— Молодая какая мачеха! А мама где?

— На курорте, — ответил я.

— А, они в разводе... — разочарованно раздалось за спиной. — Моя бабушка говорит, что это плохо, что сейчас все так много разводятся. Я вот никогда не разведусь!

Ну да, так и будет, конечно, девочка.

Пионерское шоу близилось к завершению. Все участники выстроились у дальней стенки, публика хлопала. То ли от восторга, то ли от радости, что скоро можно будет покинуть тесный зал.

— Надеюсь, друзья, вам понравился концерт! Лично я в восторге от множества талантов. Надеюсь, еще не раз увидеть ваши лица в нашем замечательном лагере «Дружных»!

Игорь дернул за свисающую сверху веревку. Очевидно, по задумке наверху должно было перевернуться ведро и осыпать ведущего каскадом блесток или каких-нибудь цветных конфетти. Но что-то пошло явно не так. Вместо невесомых блестящих или разноцветных штучек сверху хлынул поток грязной воды. Будто кто-то подсуетился и подменил ведро на поломойное.

В наступившей тишине раздался одинокий девичий смешок. Я быстро оглянулся, но не понял, кто именно из девчонок хихикал — Коровина или Шарабарина.

— Конец представления настал, как холодный душ с ясного неба, — наигранно веселым голосом сказал Игорь. В зале снова захлопали, засмеялись, а кто-то уже начал пробираться к выходу.

Я снова оглянулся и встретился взглядом с Ирой Шарабариной. Вид она имела совершенно невинный, как и стоящая рядом с ней лучшая подруга Коровина.

До ужина все родители разъехались — кто-то своим ходом, до станции электрички от лагеря было полчаса пешего хода, а кого-то организованно погрузили в автобус. Верхолазов не обманул ожиданий и вернулся уже после ужина. После визита родителей в лагере стало ощутимо больше мусора — пионеры всех возрастов поглощали привезенные конфеты.

Почему-то на вечерней линейке никто даже не упомянул «дело о ведре грязной воды». Может быть, потому что Игорь не был никем из официальных лиц, может быть, решили, что так и было задумано изначально, а может еще по какой причине. Впрочем, это совсем не значит, что возмутителей спокойствия не будут искать. Потому что в неофициальных кругах этот номер обсуждали много и активно. Особенно во втором отряде. Никто, правда, не спешил признаваться, что это он забрался на верхотуру с ведром уборщицы. Зато активно передразнивали ошарашенное лицо бывшего вожатого.

Я был почти уверен, что к этому приложила руку Шарабарина. Но у нее железное алиби — когда зал готовили к представлению, половина лагеря видела, что она сидит на скамейке со своей мамой.

Я забрался под одеяло и снова попытался вспомнить что-нибудь про Игоря или своих родителей. Но вспомнил про конфеты. Наверное потому что половина палаты шуршали фантиками. Я тоже полез в тумбочку, запустил руку в пакет, выхватил первую попавшуюся, развернул и сунул в рот. Карамелька, нда...

Уснул я быстро, приторный вкус твердой как камень конфеты все еще не растворился на языке. А я уже снова парил над двором, где жила моя бывшая жена. Из-за кустов вынырнула тонкая девичья фигурка и торопливо пошагала к подъезду. Фонарь над которым опять не работал. Но не успела. В лицо ей ударил яркий свет фонариков от нескольких телефонов.

— Кто это тут у нас домой к мамочке торопится, а? — растягивая буквы сказала одна из выступивших из темноты фигур.