Наследие войны

- ‘Никогда в жизни не слышал ничего более жалкого, - сказал Хендерсон. - Позвольте мне объяснить вам, почему мы здесь. Забудьте всю эту чепуху о бремени белых людей, о том, что они дают низшим расам преимущества нашей цивилизации. Единственное, что имеет значение, - это сохранение Кении в составе Империи. Мы потеряли Индию. Мы теряем Малайю. Это вопрос времени, когда западноафриканские колонии и Карибские острова тоже исчезнут. Но Кения - единственная драгоценность, оставшаяся в императорской короне, и мы не выпустим ее из рук, слышите?

- ‘Да, сэр.

- Что же касается сегодняшней демонстрации варварской дисциплины, то, скорее всего, так оно и было. Но неужели вы думаете, что любой африканец стал бы лучше обращаться с вором? Кикуйю били своих негодяев дубинкой под названием кибоко. Поверьте мне, молодой человек, этот мальчишка думал, что легко отделался всего лишь несколькими ударами хлыста.

- Да, но ...

- Но ничего. Я провел пять лет в Сомалиленде. Там верят в мусульманское право. Этого мальчишку не выпороли бы, а отрубили бы ему окровавленную руку. - Хендерсон помолчал. - Послушайте, Стэннард, если бы я не видел, как вы играете в крикет, я бы заклеймил вас как трусливое кровожадное сердце и отправил обратно в Англию на следующем пароходе из Момбасы. Но никто не может противостоять быстрому боулингу так, как вы, без некоторой твердости характера, поэтому я скажу вам это прямо.

- Эти парни, которых вы видели, кричали, что их головы оторвут, потому что молодого негра выпороли, напуганы до полусмерти. Они знают, что туземцы превосходят их самих, их жен и детей в сто раз. Они живут в страхе перед тем днем, когда массы восстанут против них. Единственный способ сохранить контроль над этим местом - заставить черных бояться нас больше, чем мы их. В тот момент, когда они учуют слабость или потерю убежденности белого населения, игра окончена.

- Тогда, конечно, было бы разумно прийти к какому-нибудь мирному соглашению, сэр.

- А как вы думаете, что подумают кенийские националисты, если узнают, что мы хотим вести переговоры? Они сразу поймут, что это признак слабости, доказательство того, что мы потеряли веру в нашу способность держаться. Мы должны продолжать втирать их носы в грязь. Мы не можем остановиться ни на секунду. Поверьте мне, Стэннард, либо они, либо мы.

Квентин Де Ланси произвел большое впечатление на джентльменов из загородного клуба Ванджохи, войдя в дом и устроив непослушному слуге заслуженную взбучку. Он стоял, прислонившись к стойке бара, принимая бесплатные напитки, в то время как давал своим поклонникам преимущества своей мудрости.

- Я живу здесь тридцать лет, плюс-минус, и мои взгляды остаются такими же, какими были всегда. Черный человек - не что иное, как паразит. О, я знаю, что есть люди, которые любят наряжаться в модные костюмы и играть в цивилизованность, но попомните мои слова, они дикари под кожей.

- И они размножаются, как кролики, особенно чертовы кукесы», - сказал другой человек Ванджо, используя термин, которым колонисты называли кикуйю. Если мы не будем осторожны, нас скоро затопит.

- ‘Ну, ты же знаешь, что они говорят, - сказал Де Ланси. - Единственный хороший Кукес - это мертвый Кукес. Они бесполезны как рабочие. Лентяи, никогда не делают того, что им говорят, вечно жалуются.

- Что вы думаете об этом деле с Мау-Мау? Я уверен, вы слышали эти истории. Пора кому-нибудь в Доме правительства положить этому конец.

- Есть только один способ положить этому конец,’ ответил Де Ланси. - Что бы вы ни говорили о старом Адольфе, но у него было правильное представление о том, как иметь дело с людьми, представляющими угрозу для расы. Мы должны разобраться с Кукесами раз и навсегда.

- Единственный хороший Кукес и так далее.

- Правильно. И мы не сможем спокойно спать в наших постелях, пока все Кукесы не станут хорошими Кукесами. Мне нужно еще что-то сказать? ’

- Нет, де Ланси. Я думаю, мы все очень ясно понимаем это.

Около дюжины мужчин столпились вокруг бара. Каждый из них понял, что он имел в виду. И никто не возражал.

***

Замок Меербах был построен промышленным императором, чтобы соответствовать загородному дому короля.

В начале 1850-х годов Максимилиан II Баварский пригласил магната паровых двигателей Густава фон Меербаха остановиться в королевской резиденции замка Хоэншвангау. Густав был впечатлен этой крепостью на вершине холма, которая выглядела средневековой, но была недавно построена, со всеми удобствами, которые могла предложить середина девятнадцатого века. Он купил участок земли вдоль холмов, которые поднимались от берегов Бодензее, длинного узкого озера, отделявшего Баварию от Швейцарии. Найдя место с самым живописным видом, он заказал себе собственную резиденцию.

Джентльмен мог бы позаботиться о том, чтобы его замок был меньше и менее показным в своем убранстве, чем гордость и радость его хозяина. Но, как и некоторые из его потомков, Густав не был джентльменом. Он воздвиг себе памятник, который соответствовал его характеру. Это было бесспорно впечатляюще, даже великолепно. И все же он был монументальным, почти издевательским в своей суровости.

Герхард и Шафран остановились в замке Меербах, пока он занимался своими семейными делами. Первым пунктом повестки дня было семейное собрание, проходившее за столом в библиотеке. Вдоль двух длинных стен прямоугольной комнаты тянулись черные дубовые книжные полки, заполненные книгами в кожаных переплетах, не открывавшимися десятилетиями. Из окон в дальнем конце открывался вид на лесистые склоны холмов и озеро, а над четвертой стеной возвышался массивный каменный камин, окруженный чучелами охотничьих трофеев, выставками оружия и доспехов и портретами суровых, сердитых предков фон Меербаха, которые были типичными украшениями всего замка.

Оглядывая стол, Шафран почти не обращала внимания на эти воспоминания о прошлом. Ее больше интересовали окружающие мужчины и женщины. Справа от Шафран сидела мать Герхарда Алата. Над ней издевались и оскорбляли и ее муж Отто, и ее старший сын Конрад, но она сохранила достоинство. Ей было за восемьдесят, и страдания, которые она перенесла, были видны по морщинам, прорезавшим ее изящное, тонкокостное лицо. И все же она каким-то образом сохраняла спокойствие, словно после стольких лет штормовой погоды наконец-то нашла безопасную гавань и спокойные воды.

То же самое нельзя было сказать о женщине, сидевшей напротив Алаты. Труди фон Меербах, первая жена старшего брата Герхарда Конрада, излучала горечь и гнев. Это делало ее трудной женщиной, но Шафран могла понять, почему Труди была эмоционально травмирована. Не прошло и десяти лет с тех пор, как Конрад сказал ей, что разводится с ней на своих условиях и что если она будет сопротивляться, то, по его словам, "проведет несколько оставшихся дней своей жизни в лагере для рабов".

Взгляд Шафран остановился на высоком, элегантном, безукоризненно одетом мужчине, сидевшем напротив нее, чьи серебристые волосы только подчеркивали его красивое достоинство. Он улыбнулся ей, и она уже собиралась заговорить с ним, когда Герхард, сидевший во главе стола, поднялся.

‘Добрый вечер, - сказал он. - Как вы знаете, в течение некоторого времени я не мог участвовать в управлении моторным заводом "Меербах". Вот почему три года назад, еще до того, как возникла Федеративная Республика Германия, я попросил Исидора Соломонса стать нашим главным исполнительным директором. Для меня это было простое решение. Я полностью доверял Исидору и знал, что он прекрасно разбирается в нашем семейном портфеле. Но для него ситуация была не так проста. В прошлом наша семья обращалась с ним отвратительно, поэтому у него были все основания отказаться от моего приглашения. Но он этого не сделал, и я глубоко благодарен ему за это. А теперь позвольте мне передать слово человеку, которого я с гордостью называю своим другом, – Исидору.

- Благодарю вас, герр Меербах, - сказал Исидор с должной официальностью человека, обращающегося к своему боссу. Он кивнул головой Алате. - ‘Графиня ...

- Доброе утро, Исидор, - ответила она с ласковой улыбкой, потому что знала его с детства.

Как и его отец до него, Исидор был семейным адвокатом фон Меербахов. До этого он отличился в Первой мировой войне и был награжден "Голубым Максом" - высшей наградой Германии за храбрость. Алата испытывала отвращение к тому, как ее старший сын обращался с таким верным слугой их семьи и страны.

Для Шафран "Макс" было также кодовым именем, под которым она знала Исидора, когда они впервые встретились в довоенной Швейцарии, всего через двадцать четыре часа после ее встречи с Герхардом. Рассказ Исидора о том, как Герхард помог семье Соломонсов бежать из Германии вопреки воле брата, убедил Шафран в том, что она нашла подходящего мужчину.

- Итак, - сказал Исидор, - меня попросили рассмотреть текущее состояние моторного завода "Меербах", оценить его будущие перспективы и дать совет относительно наилучшего курса на будущее. Но, как бы это ни было печально, я должен начать с человека, которого здесь нет, – графа Конрада фон Меербаха. Никто не знает, где он сейчас и жив ли вообще. То же самое можно сказать и о его второй жене, Франческе, которая также известна под прозвищем Чесси.

- Да, когда мы были лучшими подругами в школе ... Чесси и Саффи, - грустно сказала Шафран, обращаясь больше к себе, чем к остальным.

Исидор взглянул на нее и продолжил: - Оба исчезли. Граф остается разыскиваемым человеком, изгоем, которого союзные державы и государство Израиль считают военным преступником. Исидор на мгновение замолчал и оглядел сидящих за столом. - Прошу прощения, если мое описание покажется вам слишком резким.

- Напротив, это не более чем правда, - сказал Герхард. - Пожалуйста, продолжайте.

- Очень хорошо. Мне удалось установить, что резервы иностранной валюты компании были сняты с ее банковских счетов за две недели до окончания войны в Европе. Примерно в то же время из рам были вырезаны и вывезены многие наиболее важные произведения из коллекции замка Меербах, и с тех пор их никто не видел. Не исключено, что деньги компании забрали другие члены правления Моторного завода. Союзные войска могли украсть произведения искусства. Но самое вероятное объяснение - граф и графиня бежали из страны, прихватив с собой деньги и полотна.

- ‘Значит, он вор, как и все остальное, - прошипела Труди.

- Ну, картины были личной собственностью графа, так что его нельзя было обвинить в краже. Но контрабанда их из Германии в другую страну была бы серьезным преступлением. Что касается средств компании, то граф, конечно, был крупнейшим акционером "Меербах Мотор Уоркс", но это не давало ему права присваивать деньги компании. Это было преступное деяние, и потеря важнейших финансовых резервов оказала разрушительное воздействие на способность компании восстанавливаться в последние несколько лет.

- Не менее значительным было и то пятно, которое военная деятельность графа оставила на имени и репутации моторного завода "Меербах" ...

Исидор помолчал. Шафран смотрела на него, слегка приподняв руку над столом, желая задать вопрос.