Наследие войны

Харриет ахнула и в ужасе поднесла руку к лицу, пораженная откровенной враждебностью Аткинсона.

Стэннард ударил по мячу, когда тот едва не врезался ему в переносицу. Резкий треск эхом прокатился по земле, словно выстрел, когда он швырнул его через изумрудно-зеленое поле, пока он не столкнулся с пограничным забором перед павильоном - четыре пробега.

Зрители разразились бурными аплодисментами. Те, кто сидел, вскочили на ноги, чтобы выразить свое восхищение, когда мальчик-кикуйю, меняя металлические цифры на табло, перевел счет Стэннарда с сорока восьми до пятидесяти двух.

Капитан "губернаторского XI" Артур Хендерсон был бэтсменом, не наносящим ударов. Под аплодисменты он подошел к калитке, чтобы перекинуться парой слов с героем своей команды.

- ‘Чертовски хорошо сыграно, мой мальчик, - сказал Хендерсон.

- ‘Благодарю вас, сэр, - почтительно ответил Стэннард, поскольку его шкипер был также самым старшим членом команды.

- Мы не хотим, чтобы местные парни выглядели глупо. Не очень хорошо для их морального духа и авторитета среди туземцев. Я был бы вам очень признателен, если бы вы не задерживались слишком долго у этой складки.

Стэннард понял, о чем говорит капитан. Ему приказали убираться. Он сделал еще три ядовитых выстрела, которые были его собственным, невысказанным способом сказать Аткинсону, что он о нем думает. Затем он бросил легкий улов следующему котелку, местному викарию, который был так поражен, что одна из его медленных, безобидных поставок могла обмануть могучего бэтсмена, что он чуть не выронил его.

Хендерсон одобрительно кивнул.

Когда Рональд Стэннард покинул поле, подняв биту в знак приветствия аплодисментам, он подумал о том, как будет гордиться его овдовевшая мать, когда прочтет его письмо с описанием матча. Вот он, гимназист, сын фабричного мастера и сортировщика на производственной линии, и его приветствуют с трибуны самые умные мужчины и женщины кенийского общества. Даже туземные слуги приветствовали его выступление вместе со своими хозяевами и хозяйками.

Это, подумал Стэннард, один из самых счастливых дней в его жизни. Самым счастливым было бы, если бы ему позволили выиграть столетие. Он не сомневался, что добьется своего.

- А, Кортни, - сказал сэр Персиваль Поттер, помахав ему рукой, первый и указательный пальцы которой сжимали сигарету, - подойди и поздоровайся с героем дня.

- ‘С удовольствием,’ сказал Леон.

Он огляделся, чтобы убедиться, что не покидает Гарриет, заметил, что она поглощена послеобеденной беседой с тремя другими женами, и подошел к председателю Ванджо.

Появился официант с подносом, уставленным напитками. Леон взял бренди с содовой и кивнул в знак благодарности, когда сэр Персиваль сказал: - "Стэннард, это Леон Кортни, человек, которого стоит знать".

- Очень рад с вами познакомиться, - сказал Стэннард, нервно моргая.

Его рукопожатие было мягким и влажным. Его смокинг был плохо сидящим и явно подержанным. Он держал что-то похожее на стакан апельсинового сока. Вряд ли он был тем же самым молодым человеком, что и бесстрашный бэтсмен, который был сенсацией дня.

Леон мало что знал, но Гарриет и ее друзья в этот момент размышляли, будет ли выступление Стэннарда в постели таким же спортивным и дерзким, как его отбивание, или таким же кротким и мягким, как его поведение вне поля. Однако это был чисто теоретический спор. Рональд Стэннард был девственником, который никогда не целовал женщину.

- ‘Поздравляю, - сказал Леон. - Великолепные подачи.

- ‘Большое спасибо, сэр, - сказал Стэннард.

- Как давно вы работаете в Доме правительства?

- ‘Около трех месяцев. Я пришел в Министерство по делам колоний год назад. Это моя первая заграничная командировка.

- ‘А что вы думаете о Кении?

Стэннард перевел взгляд с Леона на сэра Персиваля, пытаясь уравновесить свое желание дать Леону прямой ответ с осознанием того, что и он, и сэр Персиваль были очень влиятельными людьми, которых молодой младший чиновник не осмелился бы обидеть.

- По-моему, ситуация гораздо сложнее, чем я предполагал до приезда.

- Хорошо сыграно, - сказал Леон, одобрительно кивнув головой, так как видел, как тщательно Стэннард подошел к вопросу и как неуверенно молодой человек, должно быть, чувствует себя в подобном случае.

Леон родился, вырос и получил образование в Африке, и ему было наплевать на нюансы британской классовой системы. Но он слышал, что Рональд Стэннард говорил с местным акцентом, а не резким, аристократическим тоном других колониальных офицеров, которые играли в матче или присутствовали на нем. Их работа упала бы им на колени, как спелый плод. Стэннарду, должно быть, пришлось пробиваться наверх. Для многих членов белого кенийского общества, не в последнюю очередь для тех, кто скрывал свое скромное происхождение, это сделало бы Стэннарда объектом презрения. Для Леона Кортни это было достижение, достойное аплодисментов.

- Я как раз объяснял молодому Стэннарду, что некоторые члены моего клуба считают меня весьма либеральным,’ сказал сэр Персиваль. - Как вы знаете, я считаю, что цель белого человека в Африке - нравственная. Наш долг - подготовить туземцев к тому дню, когда они будут готовы управлять своими народами. Я сомневаюсь, что это произойдет при нашей жизни, но даже если мы не увидим плодов наших трудов, мы все равно должны посадить и взрастить семена, а?

- ‘Полностью согласен, сэр, - сказал Стэннард. - Для меня единственное оправдание империи - это благо, которое она может принести людям, менее удачливым, чем мы. Как вы думаете, мистер Кортни?

- Конечно, у нас есть такая обязанность. Но мы должны двигаться гораздо быстрее в направлении предоставления Кении независимости".

Стэннард удивился. - Как интересно. Почему вы так говорите?

- Отчасти из принципа. Я всегда больше верил в способности туземцев, чем большинство в этих краях.

- Вам следует знать, Стэннард, что взгляды Леона заставляют меня казаться весьма консервативными. Все остальные белые в этой комнате считают его опасным радикалом, - усмехнулся сэр Персиваль. - Он так чертовски богат, что никто не смеет сказать ему это в лицо.

- Некоторые из них говорили об этом громко ... и грубо, - сказал Леон. - Но я не так кровожаден, как они думают. Я считаю, что в наших собственных интересах дать больше контроля людям и сохранить их добрую волю. Это лучше, чем вырвать Кению из наших рук и потерять все.

Стэннард нахмурился. - Вы действительно думаете, что это возможно?

- ‘Проклятые животные Мау-Мау ... ’ пробормотал сэр Персиваль. - Это сборище дикарей. Обезьяны в человеческом обличье.

- ‘Ну, я, конечно, не одобряю того, что делают Мау-Мау, - сказал Леон, - хотя их жертвы пока, похоже, ограничиваются своими людьми.

- Помяните мое слово, в следующий раз они придут за нами.

- Вполне возможно, Перси, но если мы хотим перехитрить нашего врага, нам следует обратить внимание на то, что он говорит и чего хочет, и почему он вообще здесь.

- Я могу точно сказать, почему он здесь. Неблагодарность, жадность и пагубное влияние Больших агитаторов".

- ‘Вы думаете, что дело не только в этом, сэр? - спросил Стэннард у Леона, и вдруг Леон увидел в водянистых глазах молодого человека намек на храброго бэтсмена.

Ты думаешь, что это еще не все, не так ли, парень? - подумал он. Тогда я скажу тебе то, чего не скажут другие набитые рубашки.

– По – моему, у кикуйю есть искренние обиды, и причина, по которой некоторые из них прибегли к насилию - которое, повторяю, я сожалею, - заключается в том, что, когда они попытались сделать свое дело мирным путем, никто не обратил на это ни малейшего внимания.

- ‘О, правда, Леон, это уже чересчур! - запротестовал сэр Персиваль.

- А как бы вы себя чувствовали, если бы всю вашу землю захватили люди из другой страны?

- Ты сам отхватил большой кусок!

– Да, и именно поэтому я изо всех сил стараюсь уважать традиции и знания людей, живущих на ней.

- ‘Как вы это делаете? - спросил Стэннард.

- Кикуйю веками возделывали здесь землю. У них это получается лучше, чем у половины проклятых дураков, которые приехали в эту страну из Англии, не имея ни малейшего представления о местных условиях. Те же глупцы отказывались учиться у кикуйю. Вместо этого они запретили им продавать большую часть своего урожая на открытом рынке, предоставив белым фермерам фактическую монополию.

По-моему, это неправильно. Хуже того, это просто глупо. Мы должны использовать их знания на благо всех. Поэтому я позволяю своим фермерам работать на собственной земле, в моем поместье, наряду с работой, которую они делают для меня. Я покупаю у них урожай по справедливой цене. Я беру все это на рынок и, да, продаю дороже, чем заплатил, но не намного больше, и мои люди это знают. И еще кое-что...

Леон на мгновение замолчал. "О черт, я действительно оседлал свою любимую лошадку", - ругал он себя. Что за чертовщина, можно и прокатиться.

- Молодые мужчины кикуйю могут получить жену только тогда, когда у них есть собственная земля, чтобы содержать семью. Но на территориях, отведенных для кикуйю, земли недостаточно. Это означает, что молодые люди ничего не могут приобрести и поэтому не могут жениться. Неудивительно, что они впадают в отчаяние и злость. Я забочусь о том, чтобы мои молодые кикуйю получили землю, чтобы они могли создать свои собственные семьи. В результате я получаю гораздо более счастливых и продуктивных работников".

- ‘Как семья Кэдбери, - сказал Стэннард. - Они давали своим рабочим дома, игровые площадки, школы... Все их любили. Мой отец был мастером на фабрике в Борнвилле. Он думал, что Кэдбери - члены королевской семьи.

- Вы сказали, что ваш отец работал ... на фабрике? - спросил сэр Персиваль.

- Ну, я не претендую на королевскую власть, - сказал Леон, не обращая внимания на выражение лица председателя. - Но мне нравится думать, что мой народ доволен и не видит причин для мятежа.

- ‘И это хорошо для бизнеса, - сказал Стэннард.

- ‘Вот именно ... Скажите, Стэннард, вы были на войне?

- Нет, сэр, я был слишком молод. Меня призвали в марте 45-го, но к тому времени, как я закончил обучение, война в Европе уже закончилась. Поговаривали, что нас отправят на Дальний Восток, но американцы сбросили бомбу раньше, чем это произошло.

- Ну, многие молодые кикуйю служили в королевских африканских ружьях. В первые два года войны они участвовали в боевых действиях в Восточной Африке против мафии Муссолини. Затем их отправили в Бирму. Они видели какие-то жесткие действия против японцев, вели себя чертовски хорошо. По крайней мере, с этим ты согласен, Перси?

- Не могу отрицать, из них получились первоклассные солдаты.

- Совершенно верно. А когда война закончилась, у них была такая же реакция, как и у их белых товарищей. Они ушли сражаться за Империю, а теперь хотят получить что-то взамен. Вот почему так много британских солдат проголосовали за лейбористов на выборах 45-го года и выгнали бедного старого Уинстона из Десятого номера. Я бы никогда за целый месяц воскресений не сделал ничего подобного, должен добавить ...

- ‘Слава Богу,’ вздохнул сэр Перси.

- ...но я понял, к чему они клонят. И я тоже вижу точку зрения ветеранов Кикуйю. Они вытянули шеи, а когда вернулись, ничего не изменилось. Имейте в виду, что эти люди провели время в Индии во время войны. Они знают о Ганди и видели, как Индия обрела независимость. Неудивительно, что они думают: - “Я бы хотел немного этого”.