Наследие войны

ЛОНДОН

- Прежде чем мы продолжим, я хотела бы предложить тост, - сказала Шафран Кортни Меербах, поднимая бокал шампанского. ‘За Габбинса ... который собрал нас всех вместе и без которого никого из нас сегодня здесь не было бы .

- За Габбинса! - хором воскликнули остальные пятеро мужчин и женщин, сидевших за столом в маленьком французском бистро.

Они встретились там по ее приглашению, как дань ушедшим дням. Ресторан был для них старым пристанищем. Это было недалеко от Бейкер-стрит в центре Лондона, в двух шагах от штаб-квартиры Управления специальных операций, разведывательного управления военного времени, в котором служили все, кроме одного. Их командиром был бригадир Колин Габбинс.

- Ей-богу, он был страшен, правда? - добавил Лео Маркс, маленький человечек с озорной улыбкой. - Мне до сих пор снятся кошмары о том, как он в первый раз посмотрел на меня своими глазами. Классики среди нас вспомнят василиска, мифическую греческую змею, которая могла убить одним взглядом. Ну, милый старина Габбинс сделал василиска похожим на Фею Сахарной Сливы.

Из всех сидевших за столом только один присоединился к тосту скорее из вежливости, чем из энтузиазма. Он был высок, с точеными чертами лица, взъерошенными темно-русыми волосами и идеальным загаром голливудской звезды. Но на его щеках была легкая впалость, а иногда и затравленный взгляд холодных серых глаз, говоривший о человеке, который видел и пережил ужасы, превосходящие любое человеческое воображение. Он был не единственным за столом, о ком это было правдой.

- Скажи мне, моя дорогая, - сказал Герхард Меербах с легким немецким акцентом, потянувшись через стол и взяв жену за руку. - Я понимаю, как Габбинс связывает вас всех вместе. Но чем я обязан ему своим присутствием? Герхард криво пожал плечами. - Я был на другой стороне.

‘Потому что, дорогой, - ответила Шафран, - именно Габбинс отправил меня в конце апреля сорок пятого года на северогерманскую равнину, чтобы попытаться найти наших пропавших агентов, включая Питера ...

Питер Черчилль скромно кивнул очкастой головой, а Шафран продолжила:-Если бы меня там не было, я бы никогда не пошла по следу особо ценных пленных, которых СС надеялись выторговать у союзников в обмен на благосклонность ...

Она хотела сказать "Дахау", но остановилась. Она не хотела, чтобы этот адский кошмар вторгся в их собрание.

- Через всю Германию, в итальянский Тироль, где ... где я нашла тебя, мой дорогой ... и думала, что приехала слишком поздно ...

Внезапное, яркое воспоминание о скелетообразном, лихорадочном теле Герхарда, лежащем на том, что, казалось, было его смертным одром, застало Шафран врасплох. Она не могла говорить из-за комка в горле, и ей пришлось сморгнуть слезы, прежде чем она смогла пробормотать "Извините" остальным за столом. - Она взяла себя в руки, глубоко вздохнула и с наигранной живостью добавила: - Но я не ... И все было в порядке, в конце концов.

За столом воцарилось молчание. У каждого из них были свои горькие воспоминания, и они понимали, как глубоко похоронены эмоции войны, как боль может подкрасться в любой момент.

Питер Черчилль знал, что должен делать в такой момент порядочный английский джентльмен - поднять настроение.

‘Послушай, Шафран, - пропищал он. - Мне кажется, что в деле о связи Габбинса и Меербаха вы оказались в центре внимания. В конце концов, если бы я не застрял в том же концентрационном лагере, что и Герхард, мы бы не ехали через горы на одном и том же мрачном шарабанке. Таким образом, я не смог бы сохранить его более или менее живым ... - Он взглянул на Герхарда. - Ты был в самом ужасном состоянии, старина, мы уж думали, что тебе конец ... И я оказался в автобусе только благодаря решимости Бейкер-стрит продолжать посылать меня в Оккупированную Францию, пока меня наконец не поймают. Следовательно, Закон Габбинса применим и ко мне.

‘Тогда я согласен и должен поблагодарить бригадира Габбинса,’ сказал Герхард. - И я благодарю тебя, Питер, от всего сердца. Я бы умер без тебя.

- Не думай об этом, старина. Любой на моем месте попытался бы помочь. Бесчеловечно не делать этого.

Герхард задумчиво кивнул. Он нахмурился, собираясь с мыслями, и остальные дали ему время, зная, что у него что-то на уме. - Вот мы и говорим о войне. Я не могу не думать об ужасных вещах, которые я видел ... Вы знаете, я был в тюрьме, но до этого я провел три года на Русском фронте. Я был под Сталинградом, почти до самого конца. Я видел, что сделали с евреями – расстрельные команды, газовые фургоны. Все мои самые близкие друзья погибли.

- Иногда я чувствую себя проклятой судьбой за то, что мне пришлось пережить столько ужасов, столько страданий и смерти. Но потом я говорю себе - нет, я благословен, поистине благословен, ибо я пережил чудо. Я споткнулся о край могилы, но не упал. Я выжил.

Герхард посмотрел на остальных, понимая, что они страдали так же или даже больше, чем он, и что они разделяют его чувства так, как большинство обычных людей никогда бы не смогли. - И когда я очнулся от сна смерти, первое, что я увидел, был ангел ... Шафран, моя истинная любовь.

- Я хотел бы предложить тост. И я все думаю, за что нам следует выпить ... За удачу, может быть ... или за любовь, или за дружбу, или за мир ... Но я хотел бы выпить за то, что мы все разделяем ... – Он поднял бокал. - За жизнь, величайшее из всех благ.

Они снова выпили, и им подали еду. До этого момента жена Питера Черчилля Одетта, стройная темноглазая брюнетка, с удовольствием слушала, пока говорили остальные. Теперь она говорила с французским акцентом.

- Я уверен, вы понимаете, Герхард, что мне было нелегко обедать с немцем...

- ‘Конечно, - ответил Герхард.

- Но потом Шафран написала мне, и я узнала, как вы познакомились перед войной и полюбили друг друга, а Питер сказал мне, что вы оба были в Заксенхаузене в одно и то же время. Я понял, что вы, как и я, стали жертвой СС. Теперь, когда мы встретились, я понимаю, почему Шафран влюбилась в вас.

- ‘Merci beaucoup, мадам,’ сказал Герхард, кивнув головой.

Одетта одарила быстрой искрящейся улыбкой, прежде чем собраться с мыслями и ответить с такой же формальностью: "Je vous en prie, monsieur ... Но есть одна вещь, которая меня интересует. Вы просили у отца Шафран разрешения жениться на его дочери? Мне бы очень хотелось знать, как он отреагировал, когда узнал, что его дочь выходит замуж за немца.

Герхард усмехнулся. - Хороший вопрос! И я не просто какой-нибудь немец. Моя семья и семья Шафран имеют определенную ... э-э ... историю ...

- Мой отец убил его, - сказала Шафран таким небрежным тоном, что никто не знал, как ответить.

Этот процесс стал еще более сложным, когда Герхард столь же бесцеремонно заметил: "Справедливо будет сказать, что мой отец пытался убить ее мать, которая в то время была его любовницей". - Он помолчал, а потом добавил: - Хотя на самом деле она была влюблена в мистера Кортни.

- Ну, вот тебе и Африка, - небрежно сказала Шафран, пока остальные пытались понять, кто кого убивал или любил.

- Дорогая, это слишком увлекательно, и когда-нибудь ты должна будешь рассказать мне всю историю семьи, - сказала Одетта. - Но сейчас я хотела бы, чтобы ваш муж ответил на мой вопрос.

- ‘И я это сделаю, - заверил ее Герхард. - Как вы знаете, я был очень болен, когда Шафран нашла меня. Мне потребовалось несколько месяцев в швейцарском санатории, чтобы прийти в себя, хотя даже тогда я был еще слаб. Все это время Саффи была рядом со мной. Во всяком случае, когда я наконец достаточно поправился, чтобы поехать в Кению, которая, по мнению врачей, была идеальным местом для меня, чтобы завершить лечение и восстановить свои силы ... - Это рай, знаете ли, Эдемский сад. А дом Шафран, поместье Лусимы ... Ах, у меня нет слов, чтобы описать, как там красиво. Итак, я все еще не ответил на ваш вопрос, мадам ...

- ‘Конечно, нет, - сказал ее муж, - но я очень рад, что ты этого не сделал. Гарсон! Еще две бутылки вина, если не возражаете.

- Мы сели на поезд до Генуи, - продолжал Герхард. Оттуда мы отплыли в Александрию, где сели на другое судно, которое доставило нас через Суэцкий канал и вдоль побережья Восточной Африки в Момбасу. Отец Саффи Леон и ее мачеха Гарриет ...

- ‘Которая самая прекрасная мачеха, о какой только может мечтать женщина, - вставила Шафран.

- ...ждали нас на пристани. Леон пригласил нас на ленч и, конечно, не видел свою дочь много лет ...

- ‘Четыре года, если быть точным.

- ...поэтому я просидел там большую часть ужина, пока они обсуждали новости друг друга.

- ‘Осмелюсь заметить, что вы испытывали огромное облегчение от того, что сами не стали темой для разговора, - заметил Черчилль.

Потом, когда пудинги были съедены, Гарриет встала и сказала: “Я думаю, нам, девочкам, пора пойти попудрить носы.” Я понятия не имел, что она имела в виду. Но они ушли, и я понял, что они идут в дамскую комнату ... А я осталась наедине с отцом Шафран ...

***

Леон Кортни оценивал высокого, худого, изуродованного войной тридцатипятилетнего мужчину, сидящего напротив него, так же тщательно, как и любое другое вложение, которое собиралась сделать его семья.

"Пока неплохо", - подумал он. Безупречные манеры, уважение ко мне, обаяние к Гарриет, просто обожает Саффи. Высший балл тоже за то, что позволил нам продолжать и не пытался сделать себя центром разговора. Это не выпендреж. Ничего похожего на его проклятого отца. А теперь посмотрим, из чего он сделан ...

- Не хотите ли бокал бренди к кофе? - спросил Леон.

Герхард слегка улыбнулся. - Я не уверен, что мой врач одобрит это.

- Чепуха. Ничто так не взбодрит мужчину, как бренди.

Герхард посмотрел Леону в глаза, давая понять, что за этим болезненным фасадом скрывается сильный, уверенный в себе характер. Он сухо усмехнулся.

- Если подумать, то да, спасибо, я выпью бренди. Подозреваю, что он мне может понадобиться.

- Хороший человек.

Подали два кофе и два двойных коньяка. Леон знал, но Герхард не знал, что за гостиницей, где они обедали, был красивый сад, где можно было посидеть в тени и ждать, когда тебя обслужат. Гарриет строго-настрого приказали вывести Шафран на улицу и оставаться там до дальнейших распоряжений.

- Я пришлю за тобой мальчика, когда мы закончим, - сказал Леон.

- ‘Полегче с беднягой, - предупредила его Гарриет. - Он нездоров, и Шафран его обожает. Если ты сделаешь его врагом, то сделаешь врагом и ее.

Леон хмыкнул на это, но он очень любил свою дочь и научился доверять и уважать ее. Она не выбрала бы этого человека, не говоря уже о том, чтобы ждать его всю войну, если бы он этого не заслужил. И все же Леону хотелось самому увидеть, из чего сделан его будущий зять.

Он позволил Герхарду попробовать свой первый глоток бренди и сказал - Итак, вы хотите жениться на моей дочери, а?

- ‘Да, сэр, - сказал Герхард без мольбы или заискивания в голосе, просто констатируя факт.

- Ты же знаешь, что я убью тебя, если хоть один волосок упадет с ее головы.

Герхард удивил Леона. - Если бы я когда-нибудь причинил вред Шафран, тебе не пришлось бы меня убивать. Она бы уже сделала это сама.

Леон ничего не мог с собой поделать. - Он рассмеялся. - Хорошо сказано! Конечно, она может. Но сможешь ли ты защититься от нее, а?

Герхард пожал плечами. - В данный момент я не могу защитить себя от маленького ребенка. Но когда я выздоровею и наберусь сил, я не хулиган, мистер Кортни, не такой, как мой отец, но и не слабак, и ... – Он помолчал, поморщился, подумал секунду и сказал: – Я совершил свой первый боевой вылет над Польшей на рассвете 1 сентября 1939 года, в первое утро войны. С тех пор и до моего ареста в сентябре 1944 года я постоянно находился на действительной службе. Оглядываясь назад, позвольте мне сказать вам, чем я действительно могу гордиться. Я всегда делал все возможное, чтобы заботиться о людях под моим командованием. Я был награжден одной из самых высоких медалей за храбрость, которую может предложить моя страна. И, наконец, самое главное ... Все эти медали были сорваны с меня вместе с моим званием, когда я стоял в зале берлинского суда и отказался спасти себя от тюрьмы, поклявшись в верности этому убийце-сумасшедшему Адольфу Гитлеру.