Гарри Поттер и Нефритовый жезл

Она тряслась. Её накрыло сиюминутным наслаждением. Неожиданным, но таким прекрасным. Слишком долго она хотела, слишком долго ждала. И не было ничего удивительного в том, что, когда ожидание оправдалось, её поглотил сокрушающий оргазм.

Пока она стонала, сжимала руками мужские, увитые мускулами плечи, впивалась в них ногтями, сотрясаясь в бурном экстазе, Гарри стискивал зубы от той узости, что сейчас ощущал.

Узко, тесно, горячо.

У Гермионы было всегда так, и это ощущение, которое Гарри познал ещё в далеком девяносто седьмом, было лучшим, что он испытывал с девушками.

Это стало наркотиком, и он как безумный хотел ещё и ещё. Больше, дольше. Навсегда.

Когда последняя дрожь прокатилась по телу Гермионы, когда она открыла глаза, наблюдая за сжимавшим её бёдра Гарри, за излучавшими бешенство глазами, она улыбнулась.

Сладко. Призывно. Маняще.

— Мне мало тебя.

— Всегда будет мало, — произнёс Гарри и двинул бёдрами назад. И снова вперёд, срывая с губ Гермионы новый стон.

Он медленно скользил внутри, сдерживая внутренние инстинкты. Он не торопился. Сегодня было некуда торопиться, но желания брали своё.

Гарри подхватил Гермиону под ягодицы, сминая их и не выходя из тесного лона, и двинулся к широкому мягкому дивану, что стоял у окна.

Свечи расступались перед ними в воздухе, отчего на лицах любовников чередовались то свет, то тень.

— Люблю тебя, — шепнула Гермиона, когда Гарри опускал её на диван, ложась сверху, проникая членом чуть глубже.

— И я люблю тебя, Гермиона, — произнёс он, чувствуя, что ещё немного, и сорвётся.

Красная пелена похоти уже накрывала его.

Он последний раз запечатлел мягкий поцелуй на губах любимой. Последний раз показал свою нежность, потому что в следующий миг она рассыпалась под ударом животного инстинкта, когда Гермиона сама чуть двинула бёдрами, стискивая влагалищем член ещё сильнее.

Прелюдия закончилась. Ноги Гермионы Гарри закинул себе на плечи, а давно растрёпанные волосы собрал в кулак, наклоняясь ещё ниже, сливаясь с ней в единое целое.

Он больше не ласкал, больше не любил и не нежничал.

Зверь внутри него и не умел это делать. Он брал, трахал, вбивал в диван. Толкался в Гермиону с мощью обезумевшего быка, рыча от той тесноты, в которую погружался его член. Снова и снова. Снова и снова. Имел Гермиону так, как мечтал много лет и рычал:

— Моя, моя, моя!

Гермиона вторила ему, захлёбываясь в крике, чувствуя приближение второго оргазма, который волной накрыл её и не отпускал, потому что Гарри, не отпуская, тянул за нервные окончания, продолжая проталкивать член, совершать любовный акт насилия.

Сильнее. Глубже. Острее.

Гермионе это нравилось. Ей всегда нравилось то, как Гарри делал это. Даже в первый раз. Даже испытывая боль, она хотела ещё. Она хотела ещё и ещё.

Больше. Резче. Быстрее.

— Да, Гарри! Да!

В голове давно не осталось мыслей. Гарри и Гермиона просто смотрели друг на друга, пока их тела со смачными эротичными звуками соединялись в одной точке.

Остервенело. Рвано. Бешено.

— Ещё!

— Моя!

За окном сияли яркие рождественские огни. Сотни людей бродили по улицам, поздравляя друг друга с этим чудесным праздником. Все пели песни, смеялись и радовались, забывая плохое и надеясь на счастье. Рождество пришло в Лондон, освещая своим светом каждый уголок, сверкая фейерверками в ночном небе.

Здесь же был свой фейерверк.

Искры, летающие между Гарри и Гермионой, превращали страсть в настоящий праздник любви. Их тела плавились, подобно воску, сливались в едином порыве наслаждения, готовые одновременно сорваться в пропасть экстаза.

Он поглотил их через несколько минут яростных толчков.

Внутри Гермионы бушевало цунами, Гарри же просто сгорал.

Кровь шумела в мозгу, пока он не сделал последний решающий выпад и не замер, изливаясь внутрь уже ослабевшей от третьего оргазма Гермионы.

Он изливал семя в лоно той, что станет матерью его детей. Той, что навсегда стала его наркотиком, его болью, его любовью.

— Ты станешь моей женой? — задыхаясь, спросил Гарри, пока Гермиона не погрузилась в усталый сон.

— Можешь не сомневаться. Тем более я уже месяц как ношу твоего ребенка.

Гарри замер, с пошлым звуком выскочил из Гермионы и посадил её дрожащее тело. Стало неважно всё, кроме новости, которой она огорошила его. Даже пелена похоти в мгновение ока спала с глаз.

— И когда ты собиралась мне сказать? — резко спросил он.

— Неважно, что я собиралась или не собиралась сделать, — расслабленно улыбнулась Гермиона, укладывая голову на плечо донельзя напряжённого Гарри. — Неважно, что было бы. Важно, что ты здесь. Важно, что я больше никогда не буду одинокой. Важно, что в следующее Рождество нас будет уже четверо.

— Четверо?

— Я решила снова завести кота. Я скучаю по Косолапусу.

— Заведём, — со смешком сказал Гарри, прижимая Гермиону к себе ещё теснее. — И кота. И домовика.

— Только с зарплатой.

— Обязательно, — поцеловал он её в висок. — Только давай уже перейдем на кровать. Ноги адски затекли.

Гермиона счастливо рассмеялась, зная, что слёзы счастья орошают грудь Гарри.

— Счастливого Рождества, Гарри Поттер.

— Счастливого Рождества, Гермиона Поттер, — сказал Гарри и ловким движением надел ей на палец колечко. — Я люблю тебя.

И сколько бы впереди их ни ждало трудностей, сколько бы приключений ни уготовила им судьба, эти двое знали, что преодолеют всё. Потому что любят. Потому что вместе. Потому что между ними есть острая, непонятная никому, сладкая гармония.

И пока Гарри нёс Гермиону в спальню, она мельком заметила отражение в зеркале. Кто сказал, что простое зеркало не может показать то, что ты хочешь увидеть на самом деле?

Может быть, стоит просто пожелать этого? Всем своим сердцем.

Никаких переделок. Оригинальная история. За редакцию спасибо Алексис Синклер!