Гарри Поттер и Нефритовый жезл

Магическое AU. Рождественская гармония чувств

Зеркало. Простое зеркало показывает волшебника таким, какой он есть. Магическое — строит рожи и иногда язвит. Еиналеж демонстрирует твои самые потаённые фантазии.

Что бы увидела Гермиона, смотрясь сейчас не в обычное зеркало, разглядывая свой праздничный наряд для рождественского бала в Министерстве магии, а в зеркало, когда-то заколдованное самим Альбусом Дамблдором?

«Наверное, Гарри».

Именно о нём были все её мысли вот уже десять лет. Сначала щуплый, неуверенный в себе, но очень смелый, сейчас он превратился в крепкого, спортивного мужчину, дерзкого на язык и порой отчаянного в поступках.

Впрочем, последнее в нём было всегда.

Гермиона любила его. В детстве — тепло так, по-дружески. Потом — как самого родного человека, почти брата, готовая в любой момент отдать за него жизнь, но позже… В лесу, в той самой палатке, некогда принадлежавшей мистеру Уизли, обдуваемой английскими ветрами и находящейся в розыске самыми матёрыми Пожирателями Смерти, её платоническая любовь превратилась в физическую.

Именно с Гарри Гермиона познала первые восторги секса, когда внутри всё горит огнём желания, а горло хрипнет от стонов. Именно в ту зимнюю, рождественскую ночь, когда они радовались, что уберегли свои жизни, Гермиона узнала, как страсть может возносить на самые небывалые высоты.

А на следующий день она поняла, что это же чувство может также скинуть тебя в пучину мрака и принести тоскливое понимание. Любовь безответна.

Гарри не использовал её в ту ночь, нет. Просто им было одиноко. Они были рады, что живы. Нашлись огневиски и тёмная плитка горького шоколада.

В палатке было тепло, свет играл на их расслабленных лицах, музыка, льющаяся из радио, проникала в трепетно бьющиеся молодые сердца, зажигая в них далеко не дружеское пламя.

Гарри всего лишь коснулся лица Гермионы. Самыми кончиками пальцев он погладил её губы, заправил волосы за уши. Она же просто прикрыла глаза, наслаждаясь каждым мигом этой неожиданной ласки, трепеща под таким жадным взглядом Гарри, наслаждаясь его близостью и совершенно не сопротивляясь более откровенным ласкам.

Наутро вернулся Рон. Гермиона кричала, чувствуя гнев на него и на Гарри, который больше не смотрел на неё. Ни как на друга, ни, тем более, как на девушку. Возможно, подействовали слова Рона, что именно из-за Гермионы он вернулся. Именно на её зов нашёл дорогу во тьме. А, возможно, Поттер просто был скотиной.

Она, конечно, простила его. Разве могло быть иначе? Разве могла она показать свою слабость перед ним и тот ураган эмоций, что взметнулся в ней в ту ночь?

Пришло осознание, что вся её симпатия к Рону, все попытки быть нормальной потерпели полное фиаско. И всё это сокрушило её привычный ход мыслей и жизненные планы.

Гарри. Вот она — её болезнь. Зависимость, которая не искоренилась даже его полным безразличием после окончания войны. Они не общались весь следующий год, когда она доучивалась в Хогвартсе, а он бегал по стране и ловил сбежавших Пожирателей Смерти.

Не видеть его, не слышать его было сущей пыткой. Она просыпалась с мыслью о нём и с ней же засыпала. Ласкала себя, представляя, что Гарри рядом с ней, на ней, в ней. Какое уж тут излечение… Каждая фантазия только усугубляла диагноз!

Больна героем страны, у которого скоро свадьба. Даже это не помогло чувствам к нему остыть. Не помогла и информация, что он изменяет Джинни и спит с сёстрами Гринграсс.

Более того, не помог избавиться от любви к нему даже скандал, что он закатил, когда узнал о дружбе Гермионы с Драко Малфоем. Человеком, первым человеком, которого Гермиона заинтересовала не как источник безграничных знаний, а как девушка. Рон не в счёт. Они давно расстались, ещё до первого Рождества после войны.

Драко не был хорошим, он совершал ошибки. Ну хорошо, много ошибок. Он не изменил своего отношения к магглам, хотя и проникся к ним некоторым уважением, когда Гермиона начала рассказывать о технологиях и науке.

И пусть сначала причиной его общения с Гермионой были корысть и желание за счёт героини войны восстановить былое величие семьи, то потом он принял её по-настоящему.

И даже по-настоящему полюбил, но… Безответно.

У Гермионы была любовь другая. Болезненная, неправильная любовь. Та, от которой хочется бежать без оглядки или сорваться камнем вниз. Только чтобы перестать желать хоть на краткий миг ощутить на себе его сильные руки, в себе его крепкое, налитое кровью желание, и у своих губ его губы, что так рвано выдыхали воздух и шептали: «Моя!»

Он изменился. И дело даже не в девушках. Дело даже не в работе, отнимающей все силы. Он сам… словно стал собой.

Гермиона и раньше замечала в нём проявления агрессии. Только местами или в самые ответственные моменты. Именно на пике страха или адреналина проявлялась его настоящая личность. Пробиралась сквозь заросли тёмного осколка Волдеморта.

Потом крестража не стало, и Гарри стал собой.

И, как это ни печально, с таким Гарри она бы никогда не подружилась. Если говорить честно, она его просто стала бояться.

Особенно, когда он орал на неё при всех в «Трёх мётлах».

— Он Пожиратель Смерти! Убийца! Он унижал тебя, нас, семью Рона…

— Гарри…

— Заткнись, Рон! — Гарри не глядя чуть оттолкнул его рукой. — Ты ещё своё получишь. У тебя была возможность быть с Гермионой. Я дал тебе такую возможность, ты говорил, что любишь её. И что я вижу полгода спустя?! Ты всё просрал и отдал её белобрысому ублюдку.

Гермиона слушала эту речь с открытым ртом. Её удивляло всё: от того, что Гарри вообще изъявил желание её увидеть, до его реакции на, по сути, невинные отношения с бывшим Пожирателем. Ну дружат они, ну и что?

Но когда она услышала его слова, обращенные к Рону, в ней взыграли ярость и гнев, ядом растекаясь по венам.

— Что значит «дал возможность», Гарри? Я что, по-твоему, вещь, которую можно отдать на хранение или в чужое пользование? Ответь мне, я вещь?! Ты считаешь, мною можно попользоваться и бросить?!

— Малфой так и сделает!

— Так сделал ты! Пока я была нужна тебе в твоих играх со смертью, ты держал меня рядом. Как только ты дорос до самостоятельной игры, зубрилка Грейнджер тебе оказалась больше не нужна.

— Это не так! — прорычал Гарри и сделал шаг к Гермионе.

Они долго смотрели друг на друга, пылая гневом, разрушенной дружбой и чем-то ещё странным, терпким. Между ними начал витать призрачный запах горького шоколада.

— Гермиона, — шепнул Гарри и чуть наклонился, не отрывая взгляда от её дрожащих губ. В помещении, казалось, замерло всё. Даже секундные стрелки стали тикать тише.

— Это ты меня просрал, — твердо, сжимая руки в кулаки от желания броситься ему в ноги, сказала она. — А Драко…

Ничего больше сказать она не успела — Гарри буквально полыхнул внутренней магией. Она ощутила его злость, которая была настолько густой, что её тело сковало ледяной коркой страха.

Гарри не сделал бы ей больно, но он прекрасно научился колоть словами.

— Ах да, святой Малфой не оставил в беде нашу Гермиону! Он не только научил её наконец пользоваться расческой, но и ебё…

Хлёсткий удар отразился от стен и вошёл в сознания уже бывших друзей.

— Извини, — процедил сквозь зубы Гарри, не отрывая взгляда от лица Гермионы, уже давно забыв, что вокруг стоят люди и практически не дыша наблюдают за развернувшейся драмой.

— Не извиню. Ты стал невыносим. И если уж выбирать между циничной вежливостью Малфоя и твоим хамством… Я выберу его.

— Ты говоришь несерьёзно, — рассмеялся Гарри и дотронулся кончиками пальцев до лица Гермионы.

Обжигающее касание принесло в её душу ещё большее смятение. Гермиона усилием воли заставляла себя стоять на месте, не броситься обнимать Гарри, как в былые времена, не отдаться прямо здесь. У неё была гордость, и она не могла позволить так легко растоптать её.

— Все прекрасно знают, что любишь ты меня.

Гермиона ахнула от стыда, чувствуя, как лицо начинает пылать и краснеть.

Новая пощёчина не долетела до Гарри, но и руку свою она вырвала. Между ними носились искры ненависти, которые, казалось, легко могли превратиться в Аваду Кедавру.

— Закрой рот. Ты мне противен. Ты стал невыносим.

— Тебе не нравится, что я не бегаю за всеми, как бездомная собачонка, перестал быть ослом и стал собой? Тебе нравятся такие, как Рон или Драко, которых можно потянуть за поводок, и они придут.

— Ты сошёл с ума, если так думаешь, — выпалила она и направилась в сторону выхода. — Драко, пойдём!

Она вздрогнула, когда Гарри рассмеялся и передразнил:

— Драко, пойдём!

Гермиона на это ребячество только закатила глаза и открыла дверь, впуская в пропахшее гневом и возбуждением помещение свежий майский воздух.

Она знала, что Драко не кинется к Гарри с кулаками. Это гриффиндорцы то и дело лезли на рожон, а слизеринцы всегда старались избегать любых конфликтов, которые могли им навредить.

Гарри и раньше мог. Сейчас, возмужав, тем более.

— Если ты уйдешь сейчас с ним, — набрал полную грудь воздуха Гарри. — Считай, что нашей дружбе конец.

Гермиона тяжело вздохнула, сделала шаг за порог и обернулась, чуть улыбнувшись ошалевшему от происходящего Рону. Тот, похоже, вообще не понимал, что за спектакль он смотрит. Его взгляд так и говорил: «Дайте программку, я ничего не понимаю!».

Драко стоял уже возле двери. В его руках был её новенький красный жакет. Сегодня она выглядела как никогда хорошо. Благодаря Малфою, это верно, но ради Гарри. Всё только ради него.

— А была ли она? — спросила Гермиона, чувствуя, как щемит сердце от этой мужественной фигуры, всклокоченных волос и колдовского зелёного цвета глаз, что могли проникнуть в самую душу. Проникнуть и забрать её. Тут и дементора не надо. — Была ли? Эта самая дружба. Волновала я тебя хоть один раз? По-настоящему.

С этим она и вышла за порог, под жаркое майское солнышко. Закрыв дверь, она всё-таки смогла различить чёткое:

— Один раз — точно.

Она так его и не разлюбила.

Даже спустя три года, даже находясь вдали от острова, откуда уехала после того, как кто-то стёр память Драко и у неё не осталось никого.

Гермиона вынырнула из воспоминаний и провела по лицу рукой, стирая непрошенные слезы.

Негоже грустить в Рождество. Сегодня она должна показать всем и, главное, Гарри, что не страдает, что счастлива. Пусть и не с ним.

Раздался стук в дверь, и Гермиона, в последний раз взглянув на себя в зеркало, пошла открывать. Это был, конечно, Драко.

Когда они встретились спустя три года, он всё так же не помнил её, хотя ему часто говорили, что они были вместе. И чаще всех Гарри — его начальник в Аврорате и, по совместительству, друг.

— Привет, Драко, — улыбнулась Гермиона, открывая двери. — Вижу, ты выучил урок и больше не аппарируешь прямо ко мне в гостиную.

Драко обворожительно улыбнулся, и она снова пожалела, что ещё тогда не смогла его полюбить. Ничего не изменилось и теперь. Её сердце, словно проклятием, сковало чувство к Гарри. А с некоторых пор и похоть стала их верным спутником.

— У меня до сих пор затылок ноет, когда я вспоминаю, как ты меня приложила об стену.