Ржавое золото

Глава 4

* * *

Минуты этак пять де Спеле держался за голову и, закатив глаза под лоб, бормотал что-то жалобно-угрожающее. Потом опустил руки, оглядел округу, решил:

— Будем отдыхать, — и направился по едва заметной тропинке в чащу ежевичных кустов.

Контанель вел лошадей, следом брела Матильда, все еще шмыгая носом. Путь оказался недолгим — вскоре впереди темным прямоугольником обозначилось небольшое приземистое строение. Коней оставили под навесом, у кормушек с овсом.

— А не… — начала Матильда, но де Спеле ответил ей: «Не», — и пальцем начертал на лбу каждого животного какую-то загогулину. Загогулины засветились тусклым лиловым светом. Лошади отнеслись к этому равнодушно, только лошак вдруг взбрыкнул, но также внезапно успокоился и сунул морду в кормушку.

У крыльца стоял фонарь. Призрак плюнул в него — и вспыхнул яркий белый свет. Строение внутри состояло из одной единственной комнаты, которая, впрочем, выглядела опрятной и готовой к приему постояльцев. В камине горел огонь, у порога стояло ведро с водой, на столе располагалась посуда (впрочем, пустая). Широкая кровать без полога застелена свежим бельем. Ну, обычный тебе домишко!

Однако едва путники принялись его обихаживать, как домишко проявил свой норов.

Для начала в камине звучно затрещало и поднялось столбом пламя, из него выскочили две огненные ящерицы и, брызжа искрами, заплясали на полу.

— Саламандры, духи огня, — определил де Спеле.

Матильда услужливо схватилась за ведро, но призрак остановил ее:

— Зачем крайние меры?

И ловко прихлопнув первого и второго духа, поднял их за хвосты, в назидание пару раз встряхнул и бросил назад в камин. Духи, видимо, почуяв властную руку, угомонились, огонь теперь горел ярко и ровно, даже когда обратились в пепел дрова.

Контик и Матильда опасливо отошли к двери, ожидая от домишки очередного коварства, а от господина де Спеле предотвращения оного. Призрак проворчал под нос нечто вроде: «Ну, уж эти телесные!», но, видимо, решил полностью обезопасить пристанище.

Для начала встал на колени и запустил руку под кровать. Матильда заранее взвизгнула, но де Спеле извлек всего-навсего упитанную крысу.

— Это поставщик двора Его Величества крысиного короля, — пояснил призрак. — Тильда, не найдется у вас кусочка сала?

Тильда, проворчала что-то неодобрительное, достала из котомки и отрезала (правда, довольно большой) кусок просимого. Де Спеле сунул сало поставщику в зубы, тот встал на задние лапки, церемонно поклонился и скрылся в углу.

Де Спеле подпрыгнул раз и другой, сдернул висящих на стропилах нетопырей и, невзирая на возмущенные писки и злобные гримасы бурых мордочек, внимательно осмотрел.

— Вампиры обыкновенные, — поставил диагноз и вышвырнул нетопырей за окно.

Послышался звук падения тяжелых тел и неразборчивые проклятия — столь внезапно обретшие человеческий облик вампиры приземлились в ежевику.

Затем, обнажив шпагу, призрак ударил ею плашмя по воде в ведре. Вода забурлила, из нее поднялась девушка с зелеными волосами и в зеленом же платье.

— Проклятие! Я буду жаловаться! — потирала она макушку.

— Мадемуазель Ундина, я на вашем месте предал бы инцидент забвению, — строго произнес де Спеле. — В столь поздний час не пристало юной девице соваться в общество, где есть мужчины. Что скажут родители? Ваш отец Водяной весьма строг в вопросах морали.

Девушка смутилась и опала водой в ведро.

— Контанель, выплесните мадмуазель в колодец.

— Вот еще! Она там купаться будет, а мы — ту воду пей? — возмутилась Матильда. — В крапиву ее!

— Мадемуазель нe заслужила такой участи. Контанель!

Контик с опаской поднял ведро и отправился выдворять Ундину. Сия процедура прошла вполне безопасно, А, когда студент возвратился с пустой емкостью, призрак извлек из кармана аквамариновый стакан и наклонил его над ведром. Из стакана, словно из источника, заструилась вода.

Но тут негодующе вскричала Матильда:

— Рене, вы снова за свое? Это ваше? — указала на юбку, в подол которой вцепилось нечто вроде огромного черного паука.

Но это был не паук, а кисть руки. Де Спеле, не прекращая наполнять ведро, помахал второй рукой — я тут, мол, не причем.

Матильда замахнулась, и конец пришел бы черной руке, не отпрянь она. От могучего замаха взлетела пыль, на целую минуту опрокинулась тяга в камине, плащ де Спеле взметнулся на голову хозяину, а с Контанеля слетела шляпа. Но черная рука была уже в безопасности в углу, откуда показывала фигу.

— Бесстыжая! — откомментировала Матильда.

— Именно такая она и есть — Рука Черная и Нахальная, — подтвердил де Спеле, выпутываясь из плаща и вновь направляя струю воды в ведро. К тому же, воровитая, берегите кошельки и вещи.

— Поймаю — шею сверну… Тьфу! Поймаю, такую из тебя фигуру скручу, что вовек не раскрутишься! — шагнула вперед доблестная Матильда.

Рука приняла угрозу к сведению, метнулась к выходу и осмелилась только громко хлопнуть за собой дверью.

— Тильда, теперь выбейте подушки, — распорядился господин де Спеле, все еще прикованный к ведру.

Подушки пышные, наволочки белые, кружевами обшитые, на вид безобидные, но Матильда закатала рукава, сжала кулаки и принялась за работу. После первых же ударов раздались крики и стоны.

— Смелее!

Матильда старалась с азартом профессионального кулачного бойца. Из подушки сыпались какие-то полупрозрачные твари, ничто мохнатое, гибкое, пыльное. Растения, животные, даже человекоподобные карлики. Все они покидали пуховое пристанище и разбегались кто куда: в щели пола и стен, в окно, в дверь.

— Кошмары и сны, — пояснил де Спеле. — Хозяева очень любят сны ужасов. Довольно, Тильда сейчас пух полетит. Следующую.

Обезвреженную подушку водрузили на место и не менее жестоко обошлись со второй. Потом по собственному почину Матильда обрушилась на перину. Из перины никто не выскочил, но спать будет мягче.

Наконец де Спеле закончил роль водолея, сунул щедрый стакан в карман, еще раз подошел к камину, заглянул в дымоход, спросил:

— Есть у нас перец?

— Да этак мы скоро без припасов останемся, ежели каждого начнем угощать! — возразила Матильда.

— Но угостить придется, — мягко ответил де Спеле. — Ты же не хочешь, чтобы всю ночь завывало в трубе?

— Вот занесло в эту окаянную хату! Порядочного тут дома нет, что ли? Это хуже клопов! Развелись тут, дармоеды, нахлебники!

— Видишь ли, драгоценная Тильда, в сущности, они здесь хозяева, — примирительно заметил де Спеле.

Матильда так легко не сдалась:

— Хорошие хозяева! Это кто же так гостей встречает?! — но пошарила в котомке и достала мешочек с перцем.

Призрак мешочек, понюхал, фыркнул и высыпал на ладонь порцию по меньшей мере на два десятка обеда. Затем добавил пороха из пороховницы, для крепости что-то прошептал и сунул руку с адской смесью в дымоход. Блеснула вспышка, хлопнул небольшой взрыв, затем раздалась настоящая канонада чихов и кашля. Канонада быстро стихала, удалялась, последние ее раскаты прозвучали уже на крыше, и умолкла, видимо, обитатель дымохода убрался в более спокойное место.

Де Спеле внимательно осмотрел лавку и обнаружил, что все четыре ножки подкованы. Подцепил ногтями, отодрал серебряные подковы:

— Полуночный скакун, — объяснил профанам. — Несведущий человек заснет спокойно, а он поскачет по лесу, по оврагам и буеракам да и сбросит где-нибудь в терновнике. Без подков не побежит.

— А это? — Матильда указала на угол, где стояла метла с красивой резной эбеновой ручкой.

— Транспорт ведьмы. Послушный, без хозяйки не двинется, — успокоил ее де Спеле, поднял и встряхнул одеяло. — Одеяло женское. Матильда, вы можете им укрываться без опасения. Кажется все. Ужинайте. — И, не раздеваясь, плюхнуться на ложе.

Перекусили всухомятку и без аппетита.

— Контанель, ложитесь рядом, — любезно пригласил призрак. — Впрочем… Черт, на место! — и пес вскочил на кровать и простерся рядом с хозяином. — Говорят, я во сне лягаюсь, — пояснил де Спеле. — А Черт привык.

Контанель, тоже не разоблачаясь, пристроился около пса и даже не выразил протеста, когда тот дружелюбно лизнул его в нос.

Матильда разочарованно вздыхала, кажется, ее не утешило даже роскошное теплое одеяло. Фонарь, повинуясь призраку, угас, комнату освещал только свет саламандр. Де Спеле лежал тихо, закрыл глаза. К счастью, он теперь не походил ни на призрака, ни на мертвеца, даже грудь его, освобожденная от «символа профессии», равномерно вздымалась и опускалась. Черт безмятежно сопел, Контанель замер мышью. Ему хотелось устроиться поудобнее, примять перину, поплотнее завернуться в плащ, но он не смел даже шелохнуться. Однако усталость и сверхсолидный объем впечатлений взяли свое, и Танельок уснул.

Правда, вскоре забытье сменилась бурными сновидениями. Нельзя утверждать, чтобы неприятными, скорее даже слишком приятными, но весьма интимными, хотя, в общем-то, вполне естественными для молодого человека. Словом, во сны юного Контика проникли, вернее, ворвались прелестные девы, шаловливые соблазнительные… Ну, одна-две прелестницы — это куда ни шло, однако, девы валом валили, делались все откровеннее, бесстыднее, их ласки становились мучительными, объятия грозили удушением, поцелуи едва дыхания не лишали. Контик уже противился этому женскому бедствию, отбивался, пытался бежать… Наконец, чувствуя, что погибает в безжалостных объятиях и лобзаниях, закричал. Вроде бы помогло — роскошная опочивальня, зеленые кущи, сеновал и прочие подходящие для интимных встреч места, сменились комнатой колдовского домика. Но одна соблазнительница проникла и сюда: ее черные локоны касались щек Неля, зеленым огнем горели глаза, пальцы впились в плечи и безжалостно трясли, белые груди нависали, угрожающей колыхаясь, а соски горели алыми угольями. Правда, она кричала: «Контанель», — довольно-таки грубым голосом, но с Контанеля было довольно! Он оттолкнул хищные руки, вскочил с коварного ложа, сбросил одеяло, ринуться прочь.

— Черт, держи! — заорали позади.

Черт, ведьма, вампир, Вся сила нечистая! Спасите!

Контанель подбежал к двери, распахнул ее…

— Гы-а! — вздыбилась земля, и перед лицом распахнулась исполинская пасть. Залоснилась лиловым языком, алым небом, заблистали саблями зубами, дохнула гнилью и голодом. И влетел бы в нее несчастный студент, если бы пес не схватил его за жилет и не опрокинул навзничь. Таник почувствовал, как падает в чьи-то объятия, и потерял сознание.

— Я же отдал его вам! Зачем вы укрыли им господина студента? — услышал он, выплывая из забытья, мужской голос.

Контанель осторожно приоткрыл глаза. Он лежал на кровати, вокруг по-прежнему смыкались стены предательского приюта, посередине комнате возвышалась фигура в длинном белом одеянии. Но на сей раз он рассмотрел некоторые дополнительные детали и сообразил, что, конечно, усы бывают и у женщин, но не такого размера, и конечно, не столь холеные. И другие, так испугавшие его подробности, при внимательном рассмотрении обрели другой смысл: груди оказались длинными концами воротника ночной сорочки с вышитыми в уголках кокетливыми розочками, горящие глаза и черные локоны — законными уже видимыми ранее принадлежностями господина призрака. М-да, кажется, последняя сцена была вовсе не любовной… А вот раздался голос женский, но он не принадлежал нахалке из сновидений, а был расстроенным голосочком уважаемой Матильды: