Опасное знание

22. Бруберг

Я лежал и фантазировал. Ничем другим я теперь заниматься не мог.

Стены комнаты были белые, и она казалась почти пустой. Ночной столик, стул и аптечка светло-фабричного цвета, который я люто ненавидел. Потом еще кресло, обтянутое зеленой материей. И конечно, кровать. Она была главным предметом в этой комнате. Впрочем, иначе и быть не могло. Ибо единственное, без чего нельзя обойтись в больнице, — это кровать.

Итак, я лежал и фантазировал. В данный момент я принимал экзамен. Принимал экзамен у студента юридического факультета Урбана Турина. Сначала я задал ему несколько простых вопросов, связанных с недвижимым имуществом. Он отвечал довольно-таки гладко. Потом я перешел к земельному праву. Наши студенты относятся к нему легкомысленно. Турин начал запинаться. Я расставил перед ним ряд маленьких ловушек. Он тут же в них попал. И скоро показал свою полную беспомощность. Он даже вспотел, весь покраснел и стал заикаться. От удовольствия я мурлыкал, как кот.

— К сожалению, я не могу поставить вам удовлетворительную оценку, — сказал я.

Я вздохнул и отогнал от себя эти проклятые мысли. Увы, я никогда не смогу экзаменовать Урбана Турина. Потому что я к нему небеспристрастен. А мне не хотелось, чтобы кто-нибудь мог поставить под сомнение мою непредвзятость.

Доктор Лангхорн совершал свой обычный обход. Как и в прошлый раз, он казался давно небритым.

— Доброе утро, доцент Бруберг. По-моему, мы с вами уже встречались?

— Доцент поступил к нам сегодня ночью, — сказала сестра.

— Легкое сотрясение мозга, перебитая переносица… так, так. Боли есть?

— Лишь когда я смеюсь, доктор.

Он даже не улыбнулся. Возможно, он неправильно истолковал мою реплику.

— С сотрясением мозга лучше не шутить, — сказал он. — Постарайтесь не двигаться без крайней на то необходимости.

Легкое сотрясение мозга. Этого мне еще недоставало. Когда нормального человека избивают до потери сознания, то у него, естественно, происходит сотрясение мозга. Только янки ухитряются после такой взбучки помотать головой, налакаться виски и снова бросаться в бой.

Вернулась Биргит. Она выполнила мою просьбу.

— Вот эта книга, Эрнст, — сказала она, протягивая мне Винцлера. — Но тебе ни в коем случае не следует переутомляться и читать подолгу. Чаще отдыхай и больше спи.

Пообещав чаще отдыхать, я попросил Биргит вернуться домой и лечь. У нее был очень усталый вид. Когда я очнулся, она сидела возле меня. Возможно, она просидела так всю ночь. Мне удалось убедить ее в том, что сейчас в ее присутствии нет особой необходимости. Выходя из комнаты, она послала мне воздушный поцелуй. Этого не случалось с ней давно. Я ответил ей. И тут же начал штудировать Винцлера. Сначала читать его было необыкновенно скучно, но он поражал своей железной логикой. Интересно, почему доктор Винцлер больше ничего не создал, кроме этой книги? Под вступлением стояла дата: 1916 год. Он написал ее на фронте. И возможно, домой уже так и не вернулся. Я немного вздремнул. А когда проснулся, голова раскалывалась от боли. Я снова взялся за Винцлера.

Все началось со страницы восемьдесят шестой. Я уже читал книгу с огромным интересом. И смысл прочитанного становился все ясней и ясней. На странице сто двенадцатой я был уже настолько убежден в своей правоте, что мог не заглядывать в шведский текст. Идеи, развиваемые немецким и шведским авторами, были абсолютно идентичны. И то, что мы в Уппсале считали оригинальным и интересным исследованием в области права, оказывается, было исследовано в Тюбингене еще в 1916 году. Но потом интересы Германии сосредоточились на совсем иных вопросах. И маленькая книжка, вышедшая к тому же незначительным тиражом, была быстро забыта. Тем более что автор ее не трубил на каждом перекрестке о своих гениальных умозаключениях.

Я отложил книгу и закрыл глаза. Нерешенным оставался только один вопрос: прочитал ли он Винцлера или самостоятельно пришел к таким же точно выводам? Гадать об этом не имело никакого смысла. И я снова задремал.

11 часов. Время посещения больных. Вошел Харальд.

— Как дела? — спросил я.

— Теперь следствие буду вести я сам, — сказал Харальд.

— Это означает, что теперь вы подозреваете в убийстве какое-то определенное лицо? — констатировал я.

— Да, — ответил Харальд. — Теперь он попался. Сегодня ночью мы с Бюгденом пришли к одинаковым выводам. И у нас есть против него вещественные доказательства.

— Какие именно? — спросил я.

— Прежде всего отпечаток его каблука на подоконнике в «Каролине». Мы изо всех сил разыскивали этот каблук. И нам чертовски повезло. Правда, он малый не промах. Он, должно быть, сообразил, что разгуливать в тех ботинках для него небезопасно. А что делает человек с ботинками, от которых хочет отделаться? Бросает их в мусоропровод. И Бюгден предложил проверить содержимое всех мусорных ящиков.

— И вы нашли там что-нибудь? — спросил я без особого энтузиазма.

Для меня все это потеряло вдруг всякий интерес. Возможно, так же, как для Мэрты Хофстедтер. Ведь она-то знала, кто ее убил.

— Нет, — ответил Харальд. — Мусорные ящики опорожняются в пятницу днем. И он, вероятно, об этом знал. Но нам повезло. Машина для вывозки мусора вернулась на станцию перед самым концом рабочего дня. Все мусорные ящики из этого квартала остались стоять в кузове. Ребята Бюгдена проделали адскую работу. Но они нашли то, что искали. Оказалось, что на эти ботинки недавно были поставлены набойки. Бюгден, разумеется, нашел сапожника. И тот сразу сказал, кому они принадлежат.

— Да, теперь у тебя весьма веские доказательства, — заметил я.

— Думаю, что так, — ответил Харальд. — Кроме того, под ногтями у Мэрты остались крошечные обрывки ткани. Впрочем, к одним и тем же результатам можно прийти, изучая и сопоставляя самые различные данные. К сожалению, нам так и не удалось полностью раскрыть тайну галош.

— Вы взяли его? — спросил я.

— Нет. Бюгден разыскивает его. Его нет дома. И мы не знаем, где он.

— Я прочитал Винцлера, — сказал я.

— Да что ты? — воскликнул он. — Тебе не надо было утомляться. Теперь это не имеет особого значения.

— Не имеет? — грустно переспросил я.

Харальд не успел ответить. Дверь распахнулась настежь. И это было вызвано крайней необходимостью. На пороге появился некто в огромной шляпе, похожей на мельничное колесо. Впрочем, она могла бы надеть и колесо без всякого для себя ущерба. Это была Аврора фон Лёвенцан собственной персоной. Я сразу оценил, как это мило было с ее стороны — навестить меня в больнице. В руках она держала огромный букет цветов. Но цветы не пахли, ибо это могло повредить моей голове. Она и об этом подумала!

— Дорогой Эрнст! — воскликнула она. — Какой ужас! Тебе очень больно?

Я заверил ее, что не очень. Она вызвала медицинскую сестру и передала ей букет. Я представил Авроре Харальда. Потом она снова повернулась ко мне, сокрушалась и выражала свои соболезнования.

— Совершенно не понимаю нынешних студентов, — негодовала она. — Напасть на своего учителя! Это же неслыханно! По дороге в больницу я встретила Левисона. Он чрезвычайно возмущен. Он сказал, что факультет займется этим вопросом.

— Но Турин напал на меня по ошибке, — сказал я. Он просто обознался.

— Это не оправдание, — заявила Аврора фон Лёвенцан. И тем более для студента, желающего стать ученым. Это же нарушение самых элементарных методов научного исследования!

И ее ясные интеллигентные глаза, выглядывающие из-под огромной шляпы, засверкали гневом.

— Мы учим наших студентов критически относиться к фактам и не делать скороспелых выводов до того, как будут тщательно проверены все предпосылки. Между тем этот прохвост переходит в нападение, даже не оценив тщательно обстановку. Это не научные, а чисто военные методы, как метко охарактеризовал их Левисон.

Харальд незаметно усмехнулся.

— Военные методы тоже иногда бывают весьма эффективны, — сказал он.

— Разумеется, — согласилась Аврора фон Лёвенцан. — Но только на войне. В мире науки они совершенно непригодны. А мне всегда казалось, что люди, раскрывающие преступления, должны применять научную методику. Не правда ли, господин прокурор?

Харальд ответил, что она, безусловно, права. Она пробыла здесь еще каких-нибудь две-три минуты, я даже не успел устать. Потом она пожелала мне скорейшего выздоровления. И кажется, совершенно искренне. В дверях она снова остановилась.

— Совсем забыла, Эрнст, — сказала она. — Если ты не знаешь, где твои галоши, то они стоят у меня дома.

Ты забыл их, когда заходил ко мне во вторник. Я скажу Биргит, чтобы при случае она забрала их.

От удивления я даже приподнялся на постели. Харальд с глубоким интересом созерцал Аврору фон Лёвенцан.

— Мои галоши? — повторил я, заикаясь. — Но это невозможно. Я только вчера надевал их.

— Бедный Эрнст, — грустно сказала Аврора. — Ничего нет удивительного в том, что у тебя возникают небольшие пробелы в памяти. Не ломай себе голову. Это, безусловно, твои галоши. На них стоят твои инициалы.

Я снова откинулся на подушку. Аврора фон Лёвенцан сочувственно улыбнулась и уплыла. В голове моей шумело и жужжало.

— Во вторник… — пробормотал я.

Внезапно я все вспомнил.

— Ведь во вторник я вышел из дома без галош, — сказал я. — В двенадцать часов погода была чудесная, а мне надо было только перейти улицу. Примерно под моим пальто стояли чьи-то галоши. Поскольку мне надо было не упустить Ёсту, я летел как сумасшедший и в спешке напялил чужие галоши.

— Ведь в них даже стояли твои инициалы, и ты, видимо, решил, что это твои галоши, — заметил Харальд. — И обувь вы тоже носите одинакового размера.

— А после я, очевидно, забыл их у Авроры, — продолжал я. — От нее я уехал на такси. И возможно, перед самым уходом вспомнил, что из дому вышел без галош.

— Это мы еще проверим, — усмехнулся Харальд. — Людям никогда нельзя верить на слово. Даже когда показания дает твой собственный брат.

— Значит, это не убийца пришел в университет без галош, — простонал я. — Без галош пришел я сам.

В палату вошла сестра и поставила на столик вазу с цветами. В тот же миг в дверях появился Бюгден. Мне показалось, что он смотрит на меня немного насмешливо.

— Мне бы выскочить на минуту, чтобы купить сигарет, — пробурчал я.

— Понятно, — ответил он ухмыляясь.

Потом повернулся к Харальду и сказал:

— По-моему, я знаю, где они сейчас.

И оба они тотчас же вышли из палаты. Мне показалось, что они куда-то торопились.

— Они, — пробормотал я. — Кто они?

— Попытайтесь заснуть, — сказала сестра.

Я попытался, и мне это удалось. Это был единствен ими способ не думать о том, что произошло.