Опасное знание

19. Бруберг

В субботу Харальд зашел ко мне около шести часов вечера. У него был немного усталый вид, но садиться он не стал.

— Ну, как дела? — спросил я.

— Не могу пожаловаться, — ответил он. — Кое-что мы уже узнали, кое-что осталось узнать.

— Что же вы узнали? — спросил я.

— Узнали, что в четверг вечером в двадцать один час тридцать минут доцент Хофстедтер действительно сел в седьмой автобус и проехал от Большой площади до здания филологического факультета, — сообщил Харальд весьма торжественно.

— Неужели водитель запомнил его?

— Нет, он его, конечно, не запомнил, но он сказал нам, что в автобусе ехала одна молодая девушка, его знакомая. Она обратила внимание на Хофстедтера и запомнила его.

— От Большой площади до филологического факультета всего несколько минут езды, — сказал я. — А оттуда можно за несколько минут дойти до «Каролины». Так что алиби Германа еще не доказано.

Харальд кивнул головой.

— Я хочу дать тебе одно важное задание, — сказал он.

Я почувствовал себя польщенным и нетерпеливо смотрел на Харальда, пока он расстегивал свой больший портфель и доставал из него маленькую тонкую книжицу в невзрачном коленкоровом переплете темни коричневого цвета. На ней стоял штамп королевской библиотеки — три короны.

— Прочти ее, — сказал он, протягивая мне книгу.

— И только-то? — вздохнул я разочарованно.

Я взял книгу и взглянул на титульный лист. Это был старый немецкий трактат «Учение о причинной связи в гражданском праве» доктора Эбенгарда Винцлера, изданный в Тюбингене в 1916 году.

— Ничего не понимаю, — сказал я.

— Тем более тебе надо вникнуть в содержание этой книги.

— Допустим, что я как-нибудь ее осилю, — сказал я, — но откуда я знаю, на что здесь надо обратить внимание? Ты ожидаешь, что я сделаю потом какие-то выводы. Но тогда я должен знать хотя бы, в каком свете мне следует ее изучать.

— Ничего я не ожидаю, — ответил Харальд. — Эта книга, — возможно, одна из нитей, которая приведет нас рано или поздно к преступнику. Далеко не всегда эти нити ведут в одном направлении. Но может быть, ты прав и тебе надо иметь какие-то исходные данные. Она должна была бы стоять на одной из полок в библиотеке Манфреда Лундберга, но ее там не оказалось. Между тем он купил ее совсем недавно у одного немецкого букиниста.

— Но может быть, он сам дал ее кому-нибудь почитать? — предположил я.

— Вполне возможно, но госпожа Лундберг ничего не знает об этом.

— Ладно, — сказал я покорно. — Придется сегодня же вечером влезть в эти дебри.

— Только не сегодня, — попросил Харальд. — Думаю, что сегодня тебе будет полезнее принять приглашение Улина.

— Ни в коем случае, — возмутился я. — Со стороны Улина просто бестактно устраивать сегодня вечеринку. Ведь за одну эту неделю мы потеряли двух наших товарищей. Вечеринка будет не из веселых. Биргит категорически отказалась ехать к Улину. Она была у Эллен Бринкман, и та заявила, что ни она, ни Стина Рамселиус не примут приглашения.

— Но если ты не пойдешь, то и мне не удастся попасть на эту вечеринку, — сказал Харальд усмехнувшись. — А мне очень хотелось бы побывать у Улина.

— Значит, мне придется принести себя в жертву правосудию, — сказал я и снова вздохнул.

Мы взяли такси и подъехали к вилле Улина ровно в восемь часов. Въезд Хильдинг привел в порядок, расчистил дорогу, которая вела от ворот к дому и к гаражу. На лестнице стоял сам хозяин и встречал гостей. Он широко улыбался и сердечно приветствовал нас, но на нас не смотрел. Взгляд его был устремлен в сад, который остался у нас за спиной. Потом он вдруг заметил, что мешает нам пройти, и попятился назад. Мы поднялись по лестнице и вошли в переднюю. Он взял вешалку, чтобы повесить пальто Харальда, и сбросил на пол две другие вешалки. Громко рассмеявшись, он нагнулся и стал поднимать вешалки. Нам показалось, что он уже немного выпил. В это время в дверь позвонили. Он уронил вешалку, которую держал в руках, и пошел открывать. На лестнице стоял Юхан-Якуб Рамселиус. Хильдинг приветствовал его точно такими же словами, какими встретил нас. Юхан-Якуб усмехнулся и подошел к нам. А Хильдинг все еще стоял в дверях, не сводя глаз с сада. Возможно, пришел еще какой-нибудь гость.

— И ты здесь? — сказал я Рамселиусу.

Эта фраза, очевидно, прозвучала не очень любезно. Дело в том, что я не ожидал увидеть здесь сегодня Рамселиуса. Я надеялся, что он проявит такт и так же, как и его жена, не примет приглашения Хильдинга. Прищурившись, он иронически посмотрел на меня.

— Ведь другого такого случая может и не представиться, — сказал он тихо. — Значит, его ни в коем случае нельзя упускать. Кого я вижу? Прокурор!

Гость, который пришел следом за Рамселиусом, уже стоял в передней спиной к нам и терпеливо слушал разглагольствования Хильдинга. Это был Эрик Берггрен. Рамселиус повернулся, поднял руку и похлопал Эрика по спине.

— Привет, старая галоша, — сказал он.

Эрик даже подпрыгнул от неожиданности, повернулся, поморгал глазами и уголком рта изобразил нечто похожее на улыбку.

— На твоем месте я не стал бы распространяться насчет галош, — сказал он.

Юхан-Якуб выразительно надул губы и искоса взглянул на него.

— Пока еще ты не на моем месте, — сказал он. — И едва ли ты когда-нибудь получишь его.

— Кто знает, — заявил Эрик весьма агрессивно.

— Вот именно, — рассмеялся Рамселиус.

Нас было уже пять человек, и все мы толпились в узкой, маленькой передней. Я посмотрел, где Харальд. Он стоял у высокого стенного зеркала и дольше обычного поправлял галстук. За всем происходящим он, видимо, наблюдал в зеркало.

Юхан-Якуб направился в гостиную. Мы последовали за ним, а Хильдинг долго еще собирал разбросанные по полу вешалки.

В тщательно прибранной гостиной уже сидел Филип Бринкман и терпеливо ожидал начала трапезы. Его дочь и Урбан Турин разговаривали с Ёстой Петерсоном. Рамселиус налил себе аперитив. Мы поздоровались со всеми присутствующими и обменялись с ними дежурными приветственными фразами. Герман Хофстедтер был достаточно благоразумен, чтобы отклонить приглашение Хильдинга.

Как и следовало ожидать, вечеринка получилась не из веселых. Беседа шла туго. Каждый старался нащупать безопасную тему, и это слишком уж бросалось в глаза. К тому же Хильдинг вдруг произнес прочувственную и патетическую речь, посвященную памяти Мэрты. Даже у Юхана-Якуба настроение явно испортилось. Один лишь Филип Бринкман был совершенно невозмутим и жадно поглядывал на еду. Вероятно, за свою долгую жизнь он уже привык к застольным речам и не обращал на них внимания.

Мы сидели в гостиной и пили кофе и коньяк. Я не заметил, с чего началось. Но когда я стал прислушиваться, разговор об убийстве был уже в полном разгаре. Кто-то из присутствующих — кажется, Ульрика Бринкман — попросил Харальда объяснить таинственную историю с галошами.

— Право, не знаю… — нерешительно сказал Харальд.

Однако Филип Бринкман и Рамселиус стали упрашивать его, и он согласился. Хильдинг предложил Харальду сигару, сам обрезал ее и зажег спичку.

— Дело обстоит следующим образом, — начал Харальд, задумчиво посасывая сигару. — Прецептор Лундберг пришел во вторник в университет в своих галошах с меткой «М. Л.». Профессор Рамселиус, доценты Берггрен, Хофстедтер и мой брат утверждают, что тоже пришли в галошах. Лундберг и Рамселиус оставили галоши в преподавательской, возле четвертой аудитории, а остальные — в вестибюле.

Харальд сделал небольшую паузу, открыл спичечную коробку и вынул из нее пять спичек.

— Каждая спичка — это пара галош, — продолжал он, положив три спички прямо перед собой и две — немного поодаль. — Прецептор Петерсон утверждает, что он был в ботинках на каучуковой подошве. На такие ботинки невозможно надеть галоши. Если верить словам нашего хозяина, то он пришел в университет в ботах. Кстати, едва ли имеет смысл лишний раз подчеркивать, что и все остальные показания еще нуждаются в подтверждении.

— Это верно, — ухмыльнулся Филип Бринкман.

— Когда профессор Рамселиус уходил из кафе «Альма», он по рассеянности надел галоши Лундберга.

Харальд взял одну из двух спичек и положил ее между указательным и средним пальцами левой руки.

— В этих галошах он и пришел на следственный эксперимент, что засвидетельствовал комиссар Бюгден.

Харальд снова зажег сигару. Пока он говорил, она успела потухнуть. Он задумчиво затянулся.

— После следственного эксперимента профессор опять ошибся и по рассеянности надел не галоши Лундберга, в которых пришел в «Альму», а другую пару, стоявшую рядом с галошами Лундберга. Как оказалось впоследствии, эта пара принадлежала профессору Карландеру и исчезла из «Каролины» в этот же день около четырех часов пополудни. Что же касается собственных галош профессора Рамселиуса, то они нашлись в четверг вечером в «Каролине». Следовательно, теперь речь должна идти вот об этих галошах.

Он показал на одинокую спичку, которая обозначала галоши, оставшиеся в преподавательской.

— Вернемся к четвергу, — сказал Харальд. — Мой брат, доценты Берггрен и Хофстедтер утверждают, что из «Альмы» каждый из них ушел в своих собственных галошах.

Харальд взял три спички и положил их между средним и безымянным пальцами. Теперь с левой стороны у него лежало четыре спички.

— Вы заметили, что об одной паре галош мы все еще ничего не знаем? — продолжал Харальд. — Я имею в виду галоши профессора Рамселиуса.

— Их мог надеть любой, кто зашел в преподавательскую, а потом пойти в них в «Каролину», — заметил Ёста Петерсон.

— Такой возможности я не исключаю, — сказал Харальд. — Но это маловероятно. Я хотел бы обратить ваше внимание еще на два важных обстоятельства. Во-первых, пока вы сидели в «Альме», температура воздуха поднялась на несколько градусов. Это означает, что на улицах стало больше грязи и слякоти.

Он выпустил клуб дыма.

— А во-вторых? — нетерпеливо спросил Турин.

— А во-вторых, полицейская машина подъехала к университету почти одновременно с каретой скорой помощи, которая увезла труп Манфреда. Полицейские действовали настолько осмотрительно, что немедленно опечатали семинарскую аудиторию и составили опись всех вещей, принадлежавших Лундбергу. Но никаких галош не было.

— Это вовсе не исключает того, о чем говорил Ёста, — сказал Эрик.

— А я и не говорю, что исключает, — ответил Харальд. — Но я предлагаю вам рассмотреть другую версию. Ведь кто-то пришел на следственный эксперимент в галошах Карландера, похитив их в этот же день из «Каролины». Перед закрытием библиотеки в гардеробе не осталось ни одной пары невостребованных галош, если не считать нескольких пар, забытых там раньше. Наверное, можно предположить, что кто-то из вас, господа, пришел в «Каролину» без галош и там ему приглянулись галоши Карландера. Но мне представляется гораздо более вероятным, что один из вас надел во вторник галоши Рамселиуса, спутав их с галошами Лундберга. Очевидно, он знал, что Лундбергу они больше не понадобятся.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Ее нарушил лишь голос Харальда, чуть торжественный, как у проповедника.