Тирания Я: конец общего мира

В этой неспокойной атмосфере существует другой характерный фактор – персоны, склонные к авторитаризму и пришедшие к власти как благодаря программам, будто бы удовлетворяющим униженные слои населения, так и благодаря линии поведения, выражающей неограниченную антагонистическую позицию. Отличает их прежде всего нежелание доверять порядку, – который, как они заявляют, презрел и погубил не одну судьбу, – и намерение полагаться только на себя, выбирая образ действий, воплощающий реваншистский дух и недоверие ко всему и вся – чуть ли не паранойю, – что свойственно авторитарному складу. Дональд Трамп – наиболее типичное тому подтверждение: с самого начала предвыборной кампании в 2016 году ему, несмотря на изрядное состояние, которым он обладал, удалось лихо внушить аудитории, что он ниспровергатель целой системы и олицетворяет архетип «белого американца», такого же, как его обведенные вокруг пальца соплеменники. Едва попав в Белый дом, он поспешил объявиться в Twitter и стал пользоваться им постоянно, представляя в выгодном свете собственные действия и в невыгодном – промежуточные инстанции, считающиеся узурпаторскими, особенно прессу, а в результате дошел до того, что, вторя чувствам масс в личных интересах и делая ставку на раздувание собственной значимости, в твите от 6 января 2018 года заявил: «Я гений». Под такой вывеской Трамп становится образцовым воплощением «патологического нарциссизма», о котором говорил Фрейд, то есть индивидом, который, сочтя себя уязвленным, следует лишь собственному закону и, забыв о тормозах, дергает за все реальные и предполагаемые рычаги власти.

Для подобных «полуавторитарных» личностей – в отличие, например, от более откровенных тиранов 1930-х – характерно следующее: они, конечно, умеют гипнотизировать массы, но в то же время выступают отражением статуса, которым иллюзорно обладают или к которому стремятся немало их последователей. Речь идет об исторически уникальном явлении: «исключительные фигуры» как отражение масс, многократно увеличенное. Люди чествуют своего двойника, но есть нюанс: его власть бесконечно шире. Возникает своего рода резонансная связь, порука снизу доверху – между всеми, кого достал «установленный порядок», кто отстаивает приоритет своей воли по модели, которая в перспективе должна благоприятствовать передаче ответственных постов трибунам, сделавшим иконоборчество и утверждение собственного всесилия главным оружием массового убеждения. Однако им не следует полагать, будто они защищены от явления перманентной неуправляемости, ведь при малейшем признаке уязвимости или чувствительном просчете легионы оказавших им – благодаря харизме – безграничное доверие непременно дадут понять, что теперь это доверие иссякло, и, кроме стрельбы, ничто не остановит толпу, считающую, что в конечном счете она во всем права – и это не обсуждается.

Мы живем во времена, когда исчерпывает себя понимание политики как упорядочивающего начала: с одной стороны, в ней есть люди, которые при любом строе, что бы ни говорили, остаются пассивными наблюдателями решений, принимаемых где-то вовне, а с другой – те, кто наделен властью либо через установленные процедуры делегирования, либо де-факто и так или иначе чувствует собственную значимость и могущество. Сейчас составляющие этой формулы скрыто меняются местами: те, кто «внизу», ощутили себя в сильной позиции, а положение «верхушки» – при всей кажущейся прочности ее основания и степени признания власти – отныне всегда нестабильно. Осознание собственной обделенности и бесполезности также перевернулось и стало противоположным желанием: раз и навсегда отвергнув все компромиссы, подчинить вещи собственным взглядам. Удовлетворение своих и ни чьих иных требований сделалось эталоном – основным инстинктом. И конечно, он знаменует конец долговременного укоренения любой власти, какой бы она ни была. Характерно, что такая конфигурация с оглядкой на нанесенный ущерб подрывает в корне всяческую возможность совместной жизни, построенной на объединенных – и неразделимых – принципах свободы выражения для каждого, права возражать и необходимости достичь в итоге согласия в какой-либо форме. Составляющие этоса, опирающегося на инстинктивный приоритет собственных целей, нужно рассмотреть в более широком контексте, – а именно на уровне цивилизации, – когда каждый индивид все настойчивее стремится избавиться от любых ограничений и когда это желание сочетается с нынешним состоянием техники, призванной снова и снова подчинять реальность нашим запросам и обеспечивать в дальнейшем полное господство над течением наших жизней – индивидуальных и коллективных. Всесилие – вопреки подтверждениям нашей уязвимости и фактору индуцированного страха – становится явлением, более или менее четко прорисовавшимся на горизонте человечества.