Тирания Я: конец общего мира

Графическое решение – также в пользу этой иллюзии. Каждый пост словно ждет репостов, лайков и комментариев, порождая «экономику» слов, создающую одну непрерывную глоссу вокруг персоны автора, подобно страницам Талмуда, священный текст которого, размещенный в центре, окружен россыпью толкований, оставленных с течением времени великими мудрецами. Было почти естественно, что на втором этапе компания ввела в эту умело разработанную среду важное новшество: хештег. Предполагалось, что с помощью знака «диез» с присоединенным к нему именем или обозначением кто угодно, – бросив лозунг или мобилизующую идею, – получает возможность объединить массы ради какого-то дела, внушая откликнувшимся чувство, будто каждый из них олицетворяет общественное сознание или является потенциальным Че Геварой. Нетрудно догадаться, что в пространстве, внутри которого сотни миллионов индивидов будут страстно наслаждаться публичностью, без конца утверждать свою точку зрения, «тегать» кого захотят и будоражить толпы, неизбежно, как в исключительно благоприятном питательном растворе, начнутся столкновения, ругань, оскорбления, неприятие другого – вплоть до линчевания в сети.

В чем платформа сыграет заметную роль, так это в установлении абсолютного приоритета слова. Мы живем во времена, когда все только и делают, что говорят – будь то во Всемирной паутине, на радиостанциях или информационных телеканалах, где с начала двухтысячных годов стало больше дебатов в форматах, придуманных для подогрева дискуссий. У нас на глазах разливаются словесные реки, неуклонно выполняя катарсическую функцию при встрече с тревогами нашего времени – их успешно капитализирует индустрия экспрессивности. Twitter – значительное, но не единственное ее направление, зато создатели не ошиблись при выборе названия, означающего на английском «щебет». Именно это и производит социальная сеть – не сладкие трели луговых птиц, которым могли бы уподобиться участники, а гомон голосов, набирающий звучность в масштабе планеты. Полноводная и вездесущая, эта бурная стихия оглушает нас изо дня в день, заставляя каждого поверить, что он существует, только пока продолжает высказывать свое мнение.

Возникает расхождение между словом и делом, которого в такой мере, видимо, еще не знала история. Увлечение экспрессивностью теперь не только во главе всего, но оно еще и отодвигает на задний план любые обязанности, связанные с участием в общественных делах. В 2010-х годах Twitter будет верным спутником общества, возвращающегося к политике, но в основном в формате высказываний – других конкретных начинаний, которые развивались бы параллельно и с такой же отдачей, не появится. Как следствие – растущая асимметрия: с одной стороны, усилия, затраченные на то, чтобы средствами языка обозначить свою точку зрения, а с другой – желание соответствующе изменить положение вещей в повседневной жизни. Сегодня разрыв между одним и другим столь велик, что влияет непосредственно на характер политической ситуации, которая, как учил Аристотель, определяется их устойчивым равновесием, – об этом двойном императиве напоминает Ханна Арендт: «Из всех видов необходимой деятельности, существовавшей в человеческом обществе, лишь два считались деятельностью политической, составляющей то, что Аристотель называл bios politikos: а именно дело (praxis) и слово (lexis)»[90]. В этом уравнении praxis – величина, обладающая хронологическим, – но также и моральным – приоритетом и требующая, хотя и во вторую очередь, комментария, индивидуальной и коллективной оценки того, что удалось осуществить, в качестве источника, побуждающего к новому действию. Это запускает динамический процесс с двумя неразрывными составляющими – делом и словом, – ради согласованного и непрерывного движения к возможному улучшению ситуации, в котором должен участвовать каждый гражданин. И вот слово начинает воспроизводиться ad nauseam, взращивает само себя, развивается, как тепличная культура, и главное его свойство – все менее осязаемая связь с общественными делами.

Вместо обязанности участвовать в политической жизни, которая в теории возложена на каждого и требует высказываться, укрепляя таким образом стену Града, ныне главное – благие намерения. Это когда вы оглашаете свои взгляды, довольствуясь тем, что сформулировали их, и не заботясь о том, чтобы претворить их в жизнь. Классический случай – неблагоприятные изменения климата: столько людей без конца произносят правильные вещи, переживают, протестуют, но почему-то – в сравнении с потоком слов и тем более обозначенных целей и задач – такого же шквала инициатив, будь то частных или коллективных, не наблюдается. Практика неиссякаемых громких речей словно подтверждает, что ты морально чист и занял «верную сторону», хотя остаешься при этом, – как подавляющее большинство, – на обочине: происходящее вроде бы тебя касается, но в конечном счете пользы от тебя мало.

Идея подобной агоры призрачна: любое собрание нуждается в формальных процедурах, которые позволят его участникам высказываться, защищать позиции и приводить аргументы по принципу справедливого распределения. Такая структура фактически подразумевает взаимную оценку качества участия и сделанных предложений, после чего некоторые из них могут быть приняты, – если окажутся подходящими с учетом, что «факт человеческого плюрализма, основополагающее условие поступка, равно как и речи, проявляется двояким образом, как однородность и как разность»[91]. С другой стороны, отсутствие структурирования, стимулируя свободу самовыражения и «горизонтальность», предполагающую, что все равны, – и восходящую к утопическим дискуссионным форумам, которые стали возникать в конце 1980-х, – оборачивается непродуктивностью связей и оставляет фасад, за которым нет никакой практической ценности. Этот недостаток неизбежно ведет к общему релятивизму дискурса; пользователи стремятся лишь настоять на собственном мнении, часто пренебрегая чужим или отдельными фундаментальными ценностями, которые все разделяют – и на которых при этом зиждется конструкция любого жизнеспособного государства.

Большое коллективное заблуждение – считать по-прежнему справедливым знаменитое утверждение Грамши о том, что сначала следует «победить в битве идей»[92], чтобы затем получить возможность дать им конкретное толкование. Этот период пройден. Он относился к тому формату современной политики, который для части аудитории – политических деятелей и интеллектуалов – состоит в разработке теории и плана – его надо распространить в массах и вовлечь их в процесс, итогом которого должно стать завоевание власти посредством избирательных бюллетеней либо в результате народных волнений. И тогда, если все рычаги уже в руках, открывается путь для продвинутых решений. В такой конфигурации держатели власти, исполнительной и законодательной, находились с одной стороны, а граждане, которым положено соблюдать меры и законы, – с другой. Мы все еще думаем, что эта схема – основная. Ведь в столь сложный период начала 2020-х годов, когда избыточность либерализма, всеобщая неустойчивость, обострение неравенства, ослабление общественных служб, экологическая катастрофа, вызванная беспрерывной бешеной гонкой за ростом показателей, уже не оспариваются, люди, встревоженные, подавленные, рассерженные, хотят высказаться, доказать ценность своей точки зрения и часто делают это с таким напором, что, осознанно или нет, стараются навязать ее, чтобы это перешло в соответствующие действия. Все полны решимости вступить в своеобразный бой за собственное мнение на фоне повсеместной атомизации, разрушающей принцип идейной борьбы вокруг нескольких доктрин, и вспыхивает множество таких битв, а точнее – дрязг на почве микроидей, кишащих тут и там, так что им не видно конца.

Отсюда неиссякаемый – и такой бесполезный – поток слов. За напрасной тратой сил скрываются два больших заблуждения. Во-первых, это предположение, что у языка системно-перформативное действие, и если бить словами в одну точку, настойчивость может принести плоды, тогда как существующие способы воздействия выполняют лишь катарсическую роль. Во-вторых – устойчивое представление, будто прежде всего следует полагаться на институты и только тогда можно надеяться, что однажды положение вещей станет другим: не случайно критика и упреки звучат в основном в адрес политических деятелей. Парадокс в том, что мы продолжаем движение, придерживаясь концептуальных схем XX века, но пользуемся при этом средствами века XXI, основанными на сетевом соединении конечных устройств и субъективных взглядов.

Мы кое-что не учли, а именно силу множеств, которые в отдельных случаях приходят в согласие, чтобы действовать. Мы не продвинулись дальше коммуникативного использования устройств, не сумев понять, что на глубинном уровне они свидетельствуют о новом этосе, приглашая коллективно и многообразно осуществлять различные начинания, которые изменят к лучшему общие и частные условия нашего существования. При таком понимании мы констатируем, что имеем дело отнюдь не с сущностью, призванной устанавливать связи, а с разогретым механизмом, притягивающим множество человеческих монад, ищущих утешения и желающих привлечь к себе внимание. У нас абсолютно неверное представление: в такой динамике нет отдельных действующих индивидов, вместо них – мириады существ, тщетно вопиющих что есть сил и словно запертых в стеклянных клетках, где ничего не слышно, где невозможен продуктивный обмен и сколь-либо плодотворный союз. Зная, что платформа собирает сотни миллионов пользователей – и определяет глобальный дух эпохи, – трудно представить больший триумф человеческого самодовольства или более глубокое политическое и цивилизационное заблуждение, чем те, что скрываются за ее кажущейся благотворностью.