Нам здесь жить

— А теперь — бухнем нормально!

Оксана, крашеная блондинка, обвешанная золотом, в очередной раз рассказывает, что и полгода не пройдет, как станет налоговиком: «Моего дядю — вы знаете — повысили до замглавы по Москве. Он обещал помочь». Все внимательно, не перебивая, слушают. Стать налоговиком — мечта почти каждого милиционера.

Забегает оперативник с вытаращенными глазами: «Шухер! Шкловский!» Шкловский — это начальник отдела дознания.

Отработанным движением дознаватели прячут стаканчики за ножки стульев. Бутылку опер сует под куртку. Все торопливо закуривают и начинают травить анекдоты.

Шкловский, невысокий плотный мужчина, заходит:

— Развлекаемся?

Стоит посередине комнаты и нехорошо улыбается. Все, кроме Оксаны, идут на выход. За дверью слышен крик:

— Ты валишь нормативы! Вглухую! Я уволю тебя раньше, чем ты уйдешь на свое блатное местечко!

Через пару минут Оксана выбегает в слезах. За ней выходит довольный Шкловский:

— Что смотришь, стажер? Жалко ее?

— Жалко.

— А не жалей. Вкалывает она, видите ли, без сна и отдыха! Месяц, блядь, жопой крутила! Туда же — в налоговики!

Еще злой Шкловский отправляет меня и опера Женю на допрос пушера — распространителя наркотиков. Быть конвойными на допросе — очень неприятно, и Шкловский это знает.

Недалеко от допросной тусит компашка — двое парней и девушки. Пьют пиво и коктейли, слушают музыку с мобильных телефонов.

— Понятые наши постоянные, — поясняет опер Женя.

Постоянные понятые — это те, кто попался на каких-то мелочах. Есть еще добровольцы-фанатики, но их немного. К нам вразвалочку подходит пьяный парень. Заглядывает в глаза.

— Я ведь с ним знаком был, с пушером. Дружили. А потом он сел на наркотики, ссучился. По неправильному пути пошел, понимаешь? Друзей забыл. А сегодня прихожу в отделение — его уже взяли. Он меня видел, когда его опера работали. Он думает, я стукач.

— Так ты и есть стукач, — лениво бросает Женя. — Ты ж нам его и сдал.

— А че я мог сделать? Че я мог сделать? Он друг мне был. Все вы! Вы…

— Иди отсюда. Ну! Стукач уходит.

Сменяем прежних конвойных, занимаем места перед дверью. Там уже идет допрос.

Пушер — парень лет 30 с осоловелыми глазами. Руки закованы в наручники, и «злодей» пытается растереть запястья. Звенят. Пальцы длинные и тонкие — в свежих ссадинах. Рядом сидит дознаватель — маленькая брюнеточка с баночкой «Редбулла» и немолодой усталый адвокат. Адвокат бесплатный, приглашен по заявке отделения.

— Давление на меня оказывали. Моральное, — тихо говорит «злодей». — Оперативники сами показания написали. Сказали: «Подпишешь — отпустим под подписку о невыезде».

— Грубое нарушение, — комментирует адвокат.

— Да чего вы его защищаете, — улыбается следователь. — Ясно же уже все: за подписку о невыезде невиновный ничего не подпишет.

— У вас не подпишешь, — зеркально улыбается адвокат.

— Ну, я б не подписала, например. — И обращаясь к задержанному: — Оперативники что хочешь тебе могут говорить. Все суд решает. Да и потом, с чего ты взял, что это были оперативники. Ты их фамилии знаешь?

— А в декабре оперативников с Центрального посадили, кстати. Обманом выманивали показания, — задумчиво говорит адвокат.

— А в январе Маркелова убили, — парирует следователь. — Работаем или пиздим?

— Я не могу говорить, — вдруг выдыхает «злодей».

— Отказываемся, значит?

— Нет. Дайте воды.

Пол-литровую бутылку «Бонаквы» выпивает залпом. Просит еще.

— Ты сколько не пил? — спрашивает адвокат. Оказывается, «злодей» не пил, не ел, не ходил в туалет с тех пор, как его привезли в отделение — с 2 часов дня.

— Вы охуели? — интересуется адвокат спокойно. — А если у него лопнет что-нибудь?

Конвоируем злодея в туалет. Набираем еще воды в бутылку. У меня в кармане — печенье, даю «злодею» на обратной дороге. Жадно съедает, облизывает ладони. Женя шокирован:

— Стажер, ты ебнулась?

Вызываем понятых — в этот раз они играют роль свидетелей — на очную ставку. Дознаватель ругается — оба показания списаны слово в слово. Переправляет.

Понятые прячут глаза и на вопросы отвечают долго. Показания не сходятся.

Адвокат оживляется:

— Ты видел, как совершалась контрольная закупка? Глазами своими видел?

— Нет, — тихо говорит понятой. — Не видел.

— Он не видел!

— Чего-чего? — переспрашивает дознаватель и смотрит в упор на своего постоянного понятого.

Тот мямлит что-то невразумительное.

— Он не видел. Он сказал, что не видел.

— Да видел он все. Устали мы просто все уже. (Зачитывает показания, сделанные как под копирку.) Подтверждаешь?

— Подтверждаю.

Конвоируем «злодея» обратно в обезьянник.

В дежурке подгоняют отчетность за день — отсылать в округ, дописываются протоколы.

— Сань, дай мне понятых, — просит второй дежурный — Дима.

Из записной книжки имена-фамилии-адреса людей переписываются в бланки досмотра места происшествия. На суде эти мертвые души подтвердят версию следствия.

— А родственники у этого нарика есть?

— Мать, вроде.

— Допросили уже его? Тогда позвони.

Звонит. «Ваш сын у нас. Задержан. Можете подойти, только быстро — его уже увозят скоро».

Тут же начинает оформлять бумагу: «В связи с отсутствием родственников в Москве обеспечить задержанного сменой белья и одеждой по сезону не представляется возможным».

— Давайте перезвоним матери, — предлагаю. — Ска жем, какое белье, одежда.

Опера смеются.

— Это стандартная бумага, стажер, — говорит стар лей Дима. Заполняется на всех. Вполголоса говорит: «Не думай об этом, не задумывайся даже. Съедешь».

Через четверть часа прибегает мать. Конвоируем в комнату для свиданий с родными. Через пять минут приходит «Шахерезада» — дежурная ГУВД по Москве, ведающая перевозками «пленных». Высокая, черноволосая, изумительной красоты девушка в ватнике скуривает сигареты, жалуется на запару: квартальные отчеты, все как с ума посходили злодеев ловить. Увозит пленного.

Собираемся ужинать. Готовим стол — нарезаем колбасу, разбавляем коньяк колой.

Праздники на носу, и менты красочно рассказывают о своих подработках. На низовой должности не прокормишься даже на взятках. Оперативник Вася, который между сутками работает в цветочном магазине флористом, рассказывает, что самые красивые «большие» букеты составляются из мусора — цветов, которые никто по отдельности не купит. Основной вид подработки — охранник. Почти каждый мечтает сменить работу насовсем. Голубая, недосягаемая мечта — налоговая или таможня.

Дима, который в милиции уже 7 лет, делится самыми теплыми воспоминаниями:

— Помню, на одной стройке таджики работали. И пиздили сумочки у женщин. Регулярно. За ночь — одна-две к нам приходят. А мы все этих узкоглазых прищучить не могли. Начальник плешь ест. Ну, в один прекрасный день после суток переоделись в гражданку, позвали друзей, взяли дубинки — и отметелили их по-черному. Они, как тараканы, потом по стройке расползались. Все, ни одно го преступления в районе стройки.

Менты одобрительно ржут. Дима продолжает:

— Но это не то. Вот два года назад стояли на мосту в оцеплении. Обходит нас какой-то полковник из округа. Ну то-се: как мы плохо выглядим, какие мы бараны. Ноябрь, снег валит, но река еще не замерзла. И в этот момент с моста сиганула девушка. Я опомниться не успел — а уже бегу под мост и на ходу одежду с себя сдираю. Этот мудак орет вслед что-то. А я с разбегу — в воду. Думал, сердце остановится. Гребу изо всех сил, а ее головы уже над поверхностью не видно. Нырял, глаза холод обжигает, почти ничего не видно. Нашел ее все-таки. Она уже не дышала. Выволок за волосы. На асфальт положил — и рядом рухнул.

Меня и ее — в больницу. Говорят, что выжила, но я не знаю — она ко мне не зашла ни разу в палату, стеснялась, наверное. А мне объявили строгач — за то, что кобуру на землю бросил и не слушался приказов старшего по званию. Премию сняли. Молчим.

— Это самое-самое лучшее мое воспоминание, — говорит Дима.

Опера, хихикая, достают пакетик с травкой. Меня посылают к криминалисту — выпрашивать фольгу. Из пустой бутылки делают бульбулятор.

— Не боитесь?

— Да ладно, все люди.

С окружными дежурками есть договоренность — предупреждать о выезде проверяющих.

Что-то говорят принимающие вызовы телефоны. Не слышим. Наконец самый трезвый из нас подползает к телефону — и начинает ржать в трубку. Мы тут же подхватываем.

— Вы что там, опять обкурились, бляди? — орет трубка. — Вызов принимайте!

Честно пытаемся записать название улицы. Не получается.

На вызов никто не едет.

Мы с Димой тащимся в холл, к официальному стенду. Письмо Нургалиева к сотрудникам милиции кажется невероятно, фантастически, непоправимо смешным. Ржем до колик.

Через пару часов непрерывного веселья укладываемся спать в дежурке на диванах. Самый трезвый из оперативников остается дежурить на телефоне. Будят нас почти сразу же.

У окошечка дежурки стоит роскошная блондинка в деловом костюме. Только что на нее в подъезде напали и отобрали сумочку. Она спокойна как удав.

— Сумочка — это ерунда, phat, извините за выражение. Но там мой загранпаспорт. Мне улетать через два дня. Могу ли я получить новый паспорт завтра?

— Ну если только Пронину на мобильный позвоните.

— Владимиру Васильевичу? У него совещание в десять заканчивается, так?

Терпила оказывается менеджером «дочки «Газпрома»». На «Порше-Кайене» она подвозит нас к месту преступления. На подъездах к дому оперативники морщатся.

— Эээ… Дамочка. Вы бы это… Квартиру бы сменили.

— Почему?

— Тут в соседнем подъезде чурки держат точку. Ну, наркоту толкают. Нарикам деньги нужны. Они на жильцов нападают. Вы не первая такая. Смените квартиру.

— Indeed, придется. Спасибо за совет.

Она не спрашивает, почему бы просто не прикрыть точку.

Возвращаемся в семь.

На полу обезьянника — парень с окровавленной головой и безумными вытаращенными глазами. Две недели назад он получил за грабеж два года условно. А сегодня напился и вдребезги раскурочил арматуриной стекла на девяти машинах. На десятой его взяли. Начал отмахиваться — отметелили.

— Зачем тебе это? — вдруг спрашивает Дима, присев у «клетки». — Звейчик, зачем ты это сделал?

— Похуй.

— У тебя же невеста есть. Ты ведь в тюрьму пойдешь, Звейчик. Ты сдохнешь там.

— Похуй.

Дима бежит в дежурку за ключами и судорожно начинает отпирать «клетку» — с явным намерением Звейчику добавить. Дежурный его притормаживает:

— Нам сдавать его еще. Его и так вряд ли возьмут… А он тебе что, родственник? Че ты кипишь? Чистая хулиганка, молодец, Звейчик, красотуля, давай дальше раскрываемость повышать!

Звейчик пьяно улыбается.

За окном — светло.