Сказы о древних курганах

Осенью 1721 г. ученый прибыл в Абаканский острог. Государственным указом было велено построить острог на реке Абакан. Между тем он был основан в 1707 г. «посланным из Томска сыном боярским Ильей Цицуриным и Красноярским сыном боярским Коионом Самсоновым с красноярскими служилыми людьми»{9} в 60 верстах от устья Абакана, на песчаном правом берегу Енисея. Очевидно, «красноярские служилые» нашли это место более подходящим, назвали же острог Абаканским в силу приказания построить его на реке того же имени. По этой причине многие до сих пор часто путают село Абаканское, или Абаканск, с расположенным в другом месте современным городом Абаканом. На самом деле Абаканский острог — это переименованное позже село Краснотуранское, ныне затопленное Красноярским морем. В 1721 г. село Абаканское, состоящее из деревянной церкви, крепости с медной пушкой и немногих жилых дворов, производило унылое впечатление, а незнание русского языка и непривычность быта местного населения усугубляли одиночество Д. Г. Мессершмидта, с нетерпением ожидавшего приезда своего помощника. Ф. И. Страленберг прибыл 22 декабря, и путешественники сразу же приступили к исследованию окрестностей и выбору кургана для раскопок. В канун Нового года к Д. Г. Мессершмидту явился казак Григорий с сообщением о том, что знает поблизости курган, вокруг которого стоят камни с выбитыми на них знаками и фигурами. Опасаясь приказного, казак не подъезжал близко к кургану.

По единогласному заверению здешних служивых, «могила до сих пор еще не была рыта». Д. Г. Мессершмидт послал с казаком слугу Петра удостовериться и 3 января 1722 г., с трудом выхлопотав у приказного трех лошадей, отправился следом на противоположный берег Енисея. С ним был Страленберг, переводчик Петр, повар Андрей, денщик Данила и 16-летний Густав Шульман, умеющий рисовать. Ночь все провели на берегу у разведенного костра. Утром ученые остались на месте привала, а их помощники отправились на «могильные работы». Вернувшись под вечер, они сообщили, что нашли большие камни и дерево, под которым, очевидно, лежит покойник. На следующий день Мессершмидт сам осмотрел место раскопки, но поскольку «при осмотре оказалось, что придется копать еще очень глубоко, чтобы добраться до настоящего места, а погода стояла очень суровая», вернулся в Абаканский острог. С рабочими остался Ф. И. Страленберг. В насыпи кургана над гробницей они прорыли шурф глубиной до 3 м и «после большого количества выброшенной земли нашли ясно различимые кости скелета» и несколько обломков серебра и меди, «что возбудило надежду найти там еще больше вещей». Но сколько дальше ни копали, ничего не нашли, кроме разбросанных человеческих костей, доказывавших, что могила уже была разграблена, а поэтому 6 января «бросили работу». Таким образом, сотрудники Д. Г. Мессершмидта раскопали курган тем же способом, что бугровщики: пробили шурф сквозь насыпь до могилы, что-то выбрали из земли, большую же часть найденного разбросали и ничего не приметили. Однако для самого Д. Г. Мессершмидта раскопка кургана имела и научное значение. Как потом объясняли участники поиска, «заставил же доктор копать здесь потому, что хотел узнать, каким образом эти язычники в старину устраивали свои могилы. С этой целью он набросал также небольшой эскиз могилы»{10}. С тех нор 6 января 1722 г. — день первой раскопки кургана— принято считать началом сибирской археологии. О других попытках раскопок Д. Г. Мессершмидта известно лишь, что 19 августа 1722 г. он еще раз направил «депыциков и служивых» раскапывать могилы в Усть-Абаканской степи, но те «вернулись, ничего не добившись». Итак, несмотря на слухи, экспедиция Мессершмидта золота в могилах не нашла, да и вообще «могильного» золота почти ни у кого не видела.

Все ученые, путешествовавшие по Сибири после Д. Г. Мессершмидта, собирали старинные вещи и раскапывали, где представлялся случай, древние могилы. Среди предметов, которые им удавалось приобрести, в частности, из курганов степей Енисея, золотых вещей не было, но между тем слухи о «могильном» золоте продолжали распространяться. Летом и осенью 1739 г. в этих местах побывали участники сухопутного отряда Второй Камчатской экспедиции Беринга — академики Г. Ф. Миллер и И. Г. Гмелин. Наряду с другими указаниями, они имели инструкцию о том, что «все и всякого рода камения, или развалены здания или палаты, старые гробы или кладбища, статуи, сосуды скульптурные или глиняные, ветхие и новые, идолы или болваны, славнейших градов виды и положения места крепости и прочие иные нарисовать прилежно должен, а иные ежели можно будет и сюда привести подобает»{11}. Герард Фридрих (Федор Иванович) Миллер, историограф, интересовался главным образом местными архивами, копировал древние надписи, приобретал для Академии наук находки из Курганов. Его спутник Иоганн Георг Гмелин был натуралистом, но он также производил раскопки, описывал встречающиеся на пути археологические памятники. В Красноярске путешественники узнали о множестве курганов, некогда вскрытых в местностях, прилегавших к Абаканскому и Саянскому острогам и. о привезенных оттуда вещах. По слухам, здесь когда-то находили столько золота и серебра, что лет 12–15 тому назад «золотник золота» в Красноярске и Енисейске можно было «купить за полтину». Серебро попадалось также очень часто, но в большинстве случаев оно было поддельным. «Из поддельного серебра встречали разные сосуды, при покупке которых иные были обмануты и заметили подделку уже впоследствии». Красноярск, по сведениям И. Г. Гмелина, «прежде был таким местом, где можно было приобрести изрядное множество древностей, да и теперь еще в этом отношении заслуживает предпочтения перед другими местностями». Это не удивительно, поскольку почти все равнины к востоку и западу от Енисея, «не покрытые лесами, до самого подножья Саянских гор изобилуют курганами». Некоторые из этих древних могил «прежних обитателей татар чингизханова царства» путешественники вскрыли и «нашли иные еще в таком виде, в каком они, вероятно находились в то время, когда были сооружены»{12}. Но вещей из драгоценных металлов в них не было. Зато ученым удалось купить бронзовые вещи, вырытые в абаканских и саянских степях: фигурки оленей, баранов на маленьких колокольчиках, кинжалы, ножи. Раскопав много могил на Иртыше, чтобы проследить их внутреннее состояние и положение костей, Миллер и Гмелин также не нашли ничего, по их мнению, интересного. Потеряв, надежду отыскать самому что-нибудь ценное, И. Ф. Миллер купил несколько золотых изделий на Колывапо-Воскресенском заводе и по возвращении из Сибири отдал их в Кунсткамеру. Исходя из собственных наблюдений, ученый пришел к выводу, что на Енисее «вместо золотых и серебряных украшений и сосудов, кои находят в других могилах, все состояло из красной меди». И тем не менее бугровщики продолжали верить в могильные сокровища. «Еще много людей застал я в Сибири, — отмечает И. Ф. Миллер, — кормившихся прежде такой работой; но в мое время никто больше на сей промысел не ходил, потому что все могилы, в коих сокровища найти надежду имели, были уже разрыты. Не инако как люди ватагами ходя на соболиный промысел, так и здесь великими партиями собирались, чтобы разделить между собой работу и тем скорее управиться со многими курганами»{13}. Видимо, действительно, при Миллере для раскопок курганов уже редко собирались «ватагами», опасаясь указа «дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрования не ездил», но бугровщики-одиночки продолжали заниматься этим промыслом. С одним из них И. Ф. Миллер и И. Г. Гмелин имели встречу.

1 октября 1739 г. путешественники вместе с двумя художниками переправились на лодке из Абаканского острога на левый берег Енисея, в место Копен-Кара-гас близ деревни Абакано-Перевозной. Здесь находилось множество древних могил, «издавна придававших этой местности немалое значение вследствие золотых и серебряных вещей», которые там «находили в довольно значительном количестве». К моменту приезда сюда И. Ф. Миллера почти все могилы были уже вскрыты. Па этом древнем кладбище ученые застали старика, жившего в подземной лачуге около могил и кормившегося «раскапыванием их». Старик-бродяга, некогда проживавший в Селенгинске, уже 30 лет «обитал» в здешних местах. Он был известен под именем Селенги и «считался почитателем этих остатков древности». Все 30 лет отшельник провел среди здешних могил, устроил себе тут землянку и отлучался лишь затем, чтобы променять в кабаке кое-что из своих находок на водку. Он копал беспрерывно могилы разных эпох. Киркой подымал большие камни, а лопатой выгребал из могил землю и золу. Под старость у него отсохла левая рука, тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю. Говорили, старик нашел большие сокровища, но «не зарывает их снова, опасаясь, может быть, что после него явится другой Селенга, которому они причинят столько же труда как ему самому». Бугровщик, оказавшийся человеком незаурядной наблюдательности, сообщил ученым много подробностей о том, как выглядят могилы под каменными и земляными насыпями, какие вещи сопровождают мертвых. Селенга утверждал, что под плоскими каменными насыпями среди пепла ему попадались золото и серебро, притом «большей частью в слитках». В это можно поверить. Видимо, речь шла о средневековых могилах древних хакасов, которые сжигали своих умерших в одежде и украшениях, а пепел с остатками несгоревших вещей захоранивали. Различные металлические украшения при сжигании превращались в «слитки».

Спустя 30 лет после путешествия Г. Ф. Миллера и И. Г. Гмелина степи Енисея посетил знаменитый ученый-путешественник Петр Симон Паллас, профессор естественной истории, ботаник, этнограф, участник экспедиции, снаряженной Екатериной II. П. С. Паллас также встречал людей, которые в прошлом были одиночками-бугровщиками. Они сообщали много «диковинного», но не скрывали, что находили в могилах главным образом медные вещи и значительно реже украшения из серебра и золота. П. С. Паллас сам произвел раскопки нескольких курганов, но «ценных предметов» не обнаружил{14}. Случай свел известного путешественника с ссыльным Дмитрием Васильевым. Тот рассказал древнее предание о монгольском Алтын-хане, кочевавшем на Черном и Белом Июсах. Перед бегством в Монголию хан зарыл клад около скалы Анло на левом берегу Белого Июса, к югу от села Ужур. Перед скалой лежали кости животных и Д. Васильев выдавал их за остатки специальных жертв, которые приносили местные жители духам-хранителям клада. Этим суеверием он пытался привлечь П. С. Палласа и других к поискам сокровищ под скалой. Видимо, ученый поверил в предание, так как послал к Д. Васильеву своего сотрудника, студента Зуева, но раскопки, очевидно, оказались безуспешными.

Описанный случай интересен тем, что в нем нет даже отзвука слухов о золотых могильных богатствах, вместо них появляются разнообразные версии о зарытых кладах, часто приводящие к сумасбродному кладоискательству. Молва о подобных «чудачествах» порой доходила даже до Петербурга. Так, уже в середине XIX в. ачинский чиновник Росляков узнал следующую легенду: 200 лет назад зайсан качинских татар, услышав о появлении русских, бежал под Ачинск, где для сохранности зарыл под одним из курганов клад, состоящий из серебряных и золотых вещей, монет, драгоценных камней. Для приметы у кургана на расстоянии 300 м друг от друга был поставлен ряд камней. Собрав все сведения, Росляков в 1853 г. нанял трех рабочих, отыскал курган и втайне разрыл его. Под земляной насыпью кургана кладоискатели наткнулись на плиты, образующие подобие ящика, закрытого плитой толщиной в 1 м. Раскопки были прекращены «по недостатку средств и дозволения». В течение последующих 10 лет чиновник добивался продолжения работ и категорически отказывался передать дело другому лицу.