Доказательства существования жизни после смерти

Значение веры в бессмертие души для жизни человеческой

Истина бессмертия души человеческой не есть только отвлеченная, теоретическая или мистическая бесплодная истина. Нет, это вместе с тем самая жизненная истина, сопровождающаяся величайшими практическими последствиями. Мы имеем полное право и основание сказать, что вся жизнь человеческая – как личная, так и общественная – в своем последнем, глубочайшем основании зиждется на вере в бессмертие души.

«Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна – идея бессмертия души человеческой. Ибо все остальные высшие идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают» (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя, 1876. № 12. С. 320.) Поэтому-то вера в бессмертие души есть повсеместный спутник каждого человека и каждого народа на жизненном пути. Верой обуславливается и определяется направление и цель всей жизни человеческой. «Знание того, – говорит Блез Паскаль, – смертна душа или бессмертна, касается целой жизни» («Il importe a toute vie de savoir si l’ame est mortelle ou immortelle». B. Pascal. Pensies. Chap. I. P. 116. Ed. Par Charles Louandre, 1866.)

«Бессмертие, обещая вечную жизнь, тем крепче связывает человека с землей. Тут, казалось бы, даже противоречие: если жизни так много – то есть, кроме земной, еще и бессмертная, – то для чего бы так дорожить земной-то жизнью? А выходит именно напротив, ибо только с верой в свое бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше». (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. Там же. С. 321.) В самом деле, если жизнь моя есть не более как «дар напрасный, дар случайный», если она есть только миг, если я не сегодня-завтра должен обратиться в нуль, точно так же, как и все прочие люди – мои собратья, – то какая же может быть разумная цель, какое необходимое назначение мое на земле? Я только случайный гость, безучастный зритель на одной из бесчисленного множества планет во Вселенной, не связанный никакими целями, никакими обстоятельствами, никакой ответственностью.

«Для чего, – говорит у Достоевского в исповеди самоубийца, не признающий будущей жизни, – для чего устраиваться в обществе людей праведно, разумно и нравственно правильно? На это уж, конечно, никто не может дать мне ответа» (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя, 1876. № 10. С. 260.) С какой сокрушительной, убийственной силой действует на человека мысль о смерти при отсутствии веры в бессмертие – характеристический пример этого представляет нам знаменитый критик В. Белинский.

Приведем несколько отрывков из его писем по поводу смерти его друга Станкевича. Вот что он писал к Боткину: «Станкевич умер! Боже мой! Кто ждал этого? Не был ли, напротив, каждый из нас убежден в невозможности такой развязки столь богатой, столь чудной жизни? Да, каждому из нас казалось невозможным, чтобы смерть осмелилась подойти безвременно к такой божественной личности и обратить ее в ничтожество. В ничтожество, Боткин! Увы! Ни вера, ни знание, ни жизнь, ни талант, ни гений не бессмертны! Бессмертна одна смерть: ее колоссальный и победоносный образ гордо возвышается на престоле из костей человеческих, смеется над надеждами, любовью, стремлением…»

И далее в том же письме: «Мысль о тщете жизни убила во мне даже самое страдание. Я не понимаю, к чему все это и зачем: ведь все умрем и сгнием. Для чего же любить, верить, надеяться, страдать, стремиться, страшиться? Умирают люди, умирают народы – умрет и планета наша, Шекспир и Гоголь будут ничто…» Почти то же самое писал Белинский Ефремову: «Мысль о том, что все живет одно мгновение… Эта мысль превратила для меня жизнь в мертвую пустыню, в безотрадное царство страдания и смерти. Смерть, смерть! Вот истинный бог мира… Зачем родился, зачем жил Станкевич? Что осталось от его жизни, что дала ему она?» (цит. по: Свт. Филарет, митрополит Московский. Слово в день воскресный и святителя Алексия. 1848).

Теперь возвратимся еще раз к Левину, герою романа графа Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Размышляя о сильно, безотвязно занявшем его вопросе о последней судьбе человека, он ясно увидел, что если не признавать бессмертия, то «для всякого человека и для него впереди ничего не было, кроме страдания, смерти и вечного забвения; и он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться» (Л.Н. Толстой. Анна Каренина. Ч. VIII. С. 76.) И действительно, «самоубийство, при потере идеи о бессмертии, становится совершенной и неизбежной даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами» (Ф.М. Достоевский. Дневник писателя, 1876. № 12. С. 321.)

Теряя веру в бессмертие, человек может впасть в одну из двух противоположных крайностей: он должен или отчаяться в жизни, не видя в ней никакого смысла, и потому отказаться жить; или же, если и жить, то одной животной жизнью, держась правила: «станем есть и пить, ибо завтра умрем» (1 Кор. 15, 32). А к чему приводит следование этому правилу?

«Сие правило, – пишет один из знаменитых наших проповедников, – от лица не знающих или не хотящих знать воскресения мертвых апостол приводит в поругание им. Оно очень годилось бы для нравственной философии бессловесных, если бы они имели преимущество философствовать. В самом деле, оно вполне составит и у людей всю мудрость, всю нравственность, все законы, если удалить от них мысль о будущей жизни. Тогда не прогневайся, ближний и брат, если и ты сделаешься пищей людей, которые любят есть и пить. Ибо, если не стоит труда благоустраивать собственную жизнь, потому что утром умрем, точно так же не стоит труда щадить и жизнь другого, которую завтра без остатка поглотит могила. Так, забвение будущей жизни ведет к забвению всех добродетелей и обязанностей и превращает человека в скота или зверя» (Свт. Филарет, митрополит Московский. Слово в день воскресный и святителя Алексия. 1848.)

А вот еще слова одного оратора-демократа на Брюссельском съезде интернационала в 1874 году: «Кто отнимает у народа небо, тот должен дать ему землю. Вы, жалкие фарисеи-либералы, отняли у народа утешение религиозной веры и не хотите снять с него железное иго ваших железных машин; где же ваша логика? Логика всемирной истории строже вашей логики. С потерей неба народ всегда настойчиво требовал земли в полное владение. И он логически прав: если нет Бога и загробной жизни – дайте нам пожить в полное удовольствие на земле; такова логика народа».

Такова, скажем мы со своей стороны, неизбежная логика здравого, нормального человеческого рассуждения. Без веры в свое бессмертие человек только лживыми, обольщающими умозаключениями может навязывать себе высшие, истинно человеческие побуждения, стремления и цели. В наше время материалистический социализм, «отрицая в человеке человека с душой, с правами на бессмертие, проповедует какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям, не замечая, что все это делается ненужным при том, случайном порядке бытия, который указывает он.

При подобном порядке люди толпятся, как мошки в жаркую погоду в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтобы завтра дать место другому такому же столбу. Если это так, не стоит работать над собой, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее. Зачем? Кому это нужно на несколько десятков лет? Чтобы существовать при таком миропорядке, надо запастись, как муравью, зернами на зиму, обиходным умением жить, такой честностью, синоним которой – ловкость, столькими зернами, чтобы хватило на всю жизнь, иногда очень короткую, чтобы было тепло, удобно… Какие же идеалы муравьев?» (И.А. Гончаров. Обрыв, 1870. Т. II, c. 487–488.)

Нам могут возразить, что и среди людей, не верующих в загробную жизнь, есть очень много истинно благородных, выполняющих свое человеческое назначение ничуть не хуже, если еще не лучше тех, кто верует в бессмертие. Притом люди, признающие земную жизнь пределом всего своего существования, не находят никакого резона тяготиться ею и искать насильственного выхода из нее. Мало того, некоторые проповедуют даже, что «только тогда, когда у всех исчезнет вера в бессмертие, каждый будет правильно пользоваться действительной жизнью, исполнять, как следует, свои обязанности и наслаждаться истинным блаженством».(Дуэ. Азбука знания для мыслящих. – Лейпциг, 1875. С. 16.)

На это мы должны сказать следующее. Природа человеческая иногда исполнена неуловимых противоречий, и эта противоречивость ее служит порой во благо человеку. Скажите, много ли существует людей, действительно не верующих в свое бессмертие или, по крайней мере, вполне последовательных в своем неверии? Пожалуй, очень мало. Иной, по-видимому, и вправду не верит в будущую жизнь – во всяком случае, старается уверить себя в этом. Между тем, сам того не сознавая, он живет теми духовными истинами, которые всосал с материнским молоком, теми верованиями, в которых был воспитан. Но от него ускользает это глубоко коренящееся внутреннее противоречие, раздвоение его существа.

Таким образом, невыносимая, убийственная мысль о собственном ничтожестве парализована в человеке иными, противоположными началами, живее и сильнее говорящими, составляющими истинный источник жизни человеческой. Что же касается того, будто общество людей, решительно отказавшихся от веры в бессмертие, должно было бы представлять собой вполне нормальное человеческое общество, то утверждать это, по меньшей мере, довольно трудно до осуществления такого идеала человеческого существования.

Но если позволительно судить по представляемым историей образчикам приближения к такому идеалу, то действительность скорее опровергает, нежели подтверждает такие утопические, бессмысленные теории. К счастью, вера в человека, каков бы он ни был, дает право надеяться, что он никогда не дойдет до совершенного забвения и отрицания Бога и бессмертия.

Итак, вера в бессмертие души, через которую проявляется нормальное, здоровое состояние человека, составляет основание нравственной разумной жизни. Ею же держится и весь строй общественной жизни человеческой: она связывает между собой людей во имя общих интересов, во имя высшего назначения, не оканчивающегося здешней жизнью. Смертный сын земли должен сделаться вечным гражданином Неба. Имея это постоянно в виду, человек сообразно со своим высоким предназначением располагает и устраивает первую, подготовительную ступень своего существования – земную жизнь. Забыв же о вечности, он ходит во тьме и не знает, куда идет (Ин. 12, 35), потому что путь его не озаряется светом веры в бессмертие, потому что он стоит на ложном пути, приводящем к ложному концу.