Волосы циннвальдитового цвета

Но опасения мои оказались совершенно напрасны. Мы просто гуляли, ходили по тропинкам, бродили по лесу, бегали друг за другом в сосновом бору, он рассказывал мне, как ходил в детстве в походы. Рассказывал, что далеко на востоке растут громадные деревья с шишками, больше головы, из которых можно достать орехи. Я не верила в эти глупости, смялась так, как, наверное, не смеялась с детства. Потом он пригласил меня прокатиться по городу. Только тогда я впервые поняла, что он небедный человек. Как же, небедный. Да он богач! Ну, кто при нынешнем-то компенсационном взносе на автомобили в состояние разъезжать по городу на машине?! Только миллионер!

Поэтому когда он стал расспрашивать меня кто я и откуда, я стала стесняться, стыдиться себя, старалась замалчивать или приукрашивать правду. Он помрачнел. Невероятно, но догадался, что я вру!

— Не стоит стыдиться своего происхождения, — сказал он мне. — Да, мы из разных районов, а значит и из разных слоев общество. Но это ничего не меняет. Ты мне нравишься, Юля. Очень нравишься. Может быть, даже… — тут он запнулся, но я догадалась. Он собирался признаться мне в любви! Неужели, неужели люди бывают такими счастливыми, какой я была тогда, когда он чуть не проговорился о своих чувствах!

Никогда не забуду этой минуты, даю себе слово!

Домой он привез меня в половине первого. Всё бы было хорошо, но родители… Нет, я их ценю за всё, что они для меня сделали, но то, как они на меня смотрели, то, как со мной разговаривали… Холодно, отчужденно, мне даже показалось, что с презрением. Я не могла понять, чем это вызвано, трогать их не стала и, пожелав доброй ночи, ушла спать. А уже с утра обнаружила, что он звонил мне два или три раза. Снова пригласил гулять. Я согласилась без раздумий. Захотелось стать красивой. Раньше такого никогда не было, я и косметикой-то толком пользоваться не умела. А теперь думала о том, чтобы мне надеть, какую бы помаду подобрать. Решила сходить в магазин, попросила деньги у отца (сегодня у него выходной). Он хотел что-то сказать, но раздумал, поцеловал, сказал, что любит, сказал, что я не должна приносить себя в жертву ради него и матери. Я не поняла, что он имел в виду, попрощалась и побежала в магазин. Истратила всё до копейки, но результатом осталась довольна. В салоне в самом центре города мне сделали шикарную прическу, помогли подобрать краску для волос, сделали макияж, выбрали шикарное платье.

Когда он меня увидел, просто обомлел. Так приятно было поменяться ролями: он точь-в-точь зеркальное отражение меня, когда мы только повстречались. Восхищенные взгляды, которые он бросал в мою сторону, льстили моему самолюбию. Во время прогулки мы забрели на какую-то поляну, страстно целовались, обнимались, снова бродили по тропинкам, наткнувшись на лавочку, целовались… Как бы я была счастлива, если бы это могло продолжаться вечно! Но, увы… стало совсем темно и он отвез меня домой. Мы попрощались, он пообещал завтра же за мной заехать. Дома меня снова дожидались родители. Мать заплаканная, отец мрачный, как туча. Я ничего не поняла, хотела их расспросить, но отец мне нагрубил, сразу же извинился и попросил не задавать вопросов.

Хоть я и счастлива, но волнуюсь за родителей. Что с ними происходит, почему они такие расстроенные? Нет, эти мысли не могут долго меня занимать. Пусть это и эгоистично, но я хочу думать о нем, мечтать о нашей новой встрече, писать его имя…

Егор, Егорушка, Егорка…»

Следующая запись была обведена черной ручкой.

«18 мая. Как, почему, зачем? Тщетно пытаться найти ответы на эти вопросы теперь. Мои родители, они знают меня всю жизнь, они учили меня, наставляли, обещали поддерживать. За что же они меня так возненавидели, почему поверили сплетням, но не родной дочери? Да я безработная, да, не могу прокормить себя. Но неужели это преступление? Я не лентяйка, просто никому ненужная. А ведь раньше, когда я это писала, то никогда не понимала смысла этих слов. Ненужная! Нет, я стала ненужной тогда, когда мои родители отвернулись от меня.

Тогда, теперь кажется вечность, а на самом деле всего три дня назад, я проснулась счастливая, бодрая, веселая, он мне позвонил, назначил время встречи. Я порхала на крыльях, так легко было на душе. Но родители… Они оставались хмурыми. Если бы я только могла догадаться, в чем причина этого! Может быть, всё удалось бы сгладить, они бы не сказали тех слов, которые произнесли вчера… Но я не догадалась. Егорушка встретил меня букетом цветов, повез в дорогой ресторан. Мне стало неловко, ведь я не могла за себя заплатить. И тогда он сказал это впервые, пусть и не прямо, намеком, но сказал.

— Любимым незачем считаться, — так он меня утешил. Это был первый раз, когда он признался мне в любви. От счастья хотелось плакать. Но тяжелые мысли о родителях не давали мне покоя и, похоже, отразились на моем лице, потому что Егор стал спрашивать, всё ли хорошо. Тогда я соврала, не хотела грузить его своими проблемами, но теперь червь гложет меня. Что если бы я поделилась с ним и он, такой умный, такой честный, смелый, непременно что-нибудь придумал. Но я соврала…

Вечер прошёл прекрасно, он подвёз меня домой, поцеловал на прощанье и пообещал заехать завтра. Отец был пьяный, что шокировало меня. Он никогда раньше не пил. Матери дома не было. Когда я начала расспрашивать его о маме, он нагрубил, хотел дать мне затрещину. Я испугалась, убежала к себе и заперлась. Утром обнаружила мать спящей под дверьми моей комнаты. Она выглядела какой-то поникшей. Егор позвонил, назначил встречу, но бросить родителей в таком моменте я не могла, никогда бы себя не простила, хоть и хотелось встретиться с ним больше всего на свете. Он, замечательный, любимый, все понял, не стал настаивать, пообещал позвонить завтра и попрощался. Весь день я приводила мать в чувства. Отец, красный от стыда, подавленный, помогал мне, время от времени просил прощения. Мать же плакала всякий раз, когда видела меня. Я пыталась ее утешить, шептала ласковые слова ей на ушко, но все было бестолку. Она заливалась слезами, просила у меня прощения, и повторяла одну и ту же фразу много раз. «Я найду тебе работу, только брось заниматься этим», — вот что говорила она. Я не поняла, что она имела в виду. Видимо счастье — а, не смотря на горе родителей, я была тогда счастлива — притупляет. Только попросила успокоиться и ложиться спать. Отец же снова сел пить.

— Папа, а почему ни ты, ни мама не были сегодня на работе? — спросила я, разговором надеясь отвлечь его от рюмки.

— А зачем нам работать, когда наша дочь блядью выросла и сама нас прокормит? — сказал он заплетающимся языком.

Я знаю, сегодня говорят, что нет ничего постыдного в предоставлении такого рода услуг, но мне больно было слышать это из уст отца. Он тут же заплакал, стал просить прощения, но я не хотела его слушать, убежала к себе в комнату и, глотая слезы обиды, легла спать. Утром я поняла, что мне срочно нужно вырваться из дома, сама позвонила Егору, попросила за мной заехать. Он, не колеблясь, выполнил мою просьбу, мы катались по городу, разговаривали, потом я не выдержала и заплакала. Как же он тогда испугался!

— Я тебя обидел? Я тебя чем-то обидел? — только и твердил он. — Прости, прости, если сможешь.

Его слова, искренность, которой они сквозили, ещё больше меня расстроили. Я разозлилась на родителей, просто в бешенство пришла, когда подумала о том, что напугала своего любимого из-за них. Это помогло мне успокоиться. Он ласкал меня, успокаивал, расспрашивал, слушал. Когда я закончила, он нахмурился и долго молчал, но приняв решение, говорил быстро и четко. «Постарайся помириться, — советовал он мне. — Я думал, следует ли мстить, злиться, проклинать, но потом задумался, а как бы поступил сам, если бы так со мной обошелся мой отец и понял — родителям можно простить всё. Даже не можно, нужно. Без них некому было бы дуть губы. Узнай, почему он так сказал, объяснись, и вы обязательно помиритесь». Тогда его слова подействовали на меня, как хорошее успокоительное. Я поверила ему. Папина фраза какое-то недоразумение, он никогда меня не обижал, просто его кто-то подговорил. Я твердо решила помириться с родителями, в моих мечтах отчетливо отразился образ нашей семьи на старых фотографиях, оставшихся на давно утерянном жестком диске.

Когда я уходила на встречу с Егором, казалось, ничего не сможет меня утешить, но у него получилось. Однако дома меня ждало разочарование. Отец снова был пьян, мама громко плакала в спальне. Я попыталась поговорить с ней, но она меня прогнала. Отца я трогать не стала — по лицу было видно, что он не в настроении. «Значит завтра», — заключила я. Но наутро … Как же сложно об это писать. Не думала, что придется прилагать столько усилий. Больно вспоминать, но наутро родители ждали меня на кухне. На лицах обоих отпечаталась решительность и подавленность.

— Дочка, — начала мать. — Я не могу судить тебя, я не буду. Понимаю, у тебя была уважительная причина. Уже несколько месяцев ты не можешь найти подходящую работу. Понимаю, сегодня нас убеждают, мол, нет в этой, если так можно выразиться, профессии ничего постыдного. Понимаю, что так, как ты зарабатываешь там, ты больше нигде не будешь зарабатывать. Прости, но не с твоим умом.

Я переводила взгляд с отца на мать, не в состоянии понять, о чем она говорит.

— Мама, какая работа? — спросила я.

— Не перебивай мать! — рявкнул отец, хлопнув ладонью по столу, да так сильно, что кружка с чаем, стоявшая перед матерью, подскочила.

— Я всё понимаю, — продолжила мама. — Но не могу этого принять. Ты бы видела, как косо смотрят на нас люди. Так, мол, и так, кого воспитали. Вон, отцу чего заявила эта старуха, что как гриб на лавочке сидит!

— Проститутку, говорит, воспитали! — рявкнул отец. — Да я ее пришибить был готов за такие слова.

— Тихо-тихо, — успокоила его мать. — В общем, дочка, ты живи, как хочешь, совершеннолетняя уже, имеешь на это право, но я мириться с твоей профессией не хочу и не буду. А прислушиваться к перешептываниям — уж не обо мне ли говорят — я не стану.

— Мамочка, да ты что? — я, наконец, поняла, к чему они ведут, заплакала. — Да как вы могли обо мне такое подумать?

— А что я могла подумать?! — разгорячилась она. — Домой возвращаешься поздно, каждый раз на новом автомобиле! Слезки свои не роняй, раньше нужно было думать, прежде чем залезать под денежные мешки. Платят тебе, должно быть, хорошо, потому жильем ты себя обеспечить сумеешь. Нам твоих денег не надо, но и содержать тебя мы больше не намерены. Раз уж решила зарабатывать таким способом, отвечай за поступки сама.

— Мама, да как ты можешь?! — взмолилась я. — Я с ним даже не переспала, ни разу в жизни, нам просто хорошо вместе!

— Не ври, сука! — заорал отец. — Брешешь ведь! Старуха все видела, как ты ластилась к нему, как вы целовались, а потом он тебе денег давал.

— Папа, — я не могла сдерживать обиду, зарыдала в голос. — Почему ты так со мной разговариваешь?!

— Привыкай, дочка, — сказала мама. — Теперь многие будут с тобой так разговаривать. Решила превратить свое тело в товар, будь готова понести за это наказание. Мне тебя жаль, но помогать мы тебе больше не будем. Подыскала себе профессию, не спросив, не посоветовавшись, твое право, но и в дальнейшем на нас не рассчитывай. Поэтому, дочка, съезжай. Ни видеть, ни знать мы тебя больше не хотим.