Время перемен. Том 2

Жупен догнал его уже в коридоре:

— И всё? — тихо спросил он, толкая телегу рядом.

— Вы избаловали парня вниманием. Думает, что он пуп земли. Пусть немного охолонёт. Выглядит он бодро, как знать, может, и выйдет толк с него.

Легат оставил это паршивое место и устремился во дворец советов, встретивший его своим обычным великолепием. Свечи на стенах, люстра в приёмной, окна, ковры даже в коридоре — всё напоминало ему королевские залы. Вот только у королей полно слуг, а в Городе Древних каждый человек на счету. Александр сильно сомневался, что советники поддерживают это великолепие своими руками. Значит, кому-то приходится тратить на это время. Возможно, сделав дворец скромнее, они могли бы освободить пару лишних рук и употребить с большей пользой. Ему вдруг опять показалось нелогичным купаться в роскоши, когда у твоего народа столько проблем.

Такие мысли и раньше приходили в голову, ещё до кончины дочери. А потом никаких мыслей не стало. Он просто выполнял свою работу, пытаясь заглушить боль. Что это? Неужто, его излечило время?

В приёмной было всего два человека. Легат хотел подождать очереди, хоть немного перевести дух с дороги, но камергер пригласил его сразу, как только предыдущий посетитель вышел из зала. И вот он снова стоял напротив полукруглого стола, и на него взирали семь пар глаз Изначальных.

— Как прошло в Вудвинде? — покровительственным тоном осведомился Первый Советник Коэн. И, как обычно, стал выжигать легата взглядом.

— Всё как мы и планировали, разве что молодой княжич заколол отца и сам стал князем. Болеслав хотел воевать до последнего, но его приближённые оказались не столь терпеливы.

— Это мелочи. Главное — результат, а он блестящий. Хотим доверить вам кое-что помасштабнее. Вы ведь знаете Кантанию?

— Да, устранял там учёного.

— Тоже чужими руками, насколько я помню? — осведомился Оззрик, тучный человек, то и дело потягивающий из фляги.

Легат кивнул:

— Мне это показалось наиболее рациональным.

— Вот видите? — обратился Оззрик к остальным, — Он подходит.

Изначальные закивали, а Коэн так и не сводил глаз с Александра:

— Того, что вы сделали в Кантании, мало. С этой стороны прослеживается явная угроза. Причём, не от конкретного человека, а от системы, налаженной их королём и первым министром. Если так пойдёт дальше, они нагонят нас лет через триста и, очевидно, истребят. Такого нельзя допустить. Необходима максимально возможная дестабилизация в регионе с полной сменой власти и разрушением системы управления. Вы хорошо справляетесь с подобными задачами. Наши агенты предоставили подробные сведения о политических группировках внутри страны, с материалами ознакомитесь позднее.

— Кантания не заштатное княжество, понадобится минимум годовой запас амброзии. Работы на несколько месяцев, а ведь ещё путь туда и обратно.

— Совет санкционировал выдать запас на полтора года, и, при необходимости, пополнять столько, сколько потребуется. Важно выполнить работу. Цена — дело второе.

— Способ, как я понимаю, на моё усмотрение?

— Разумеется.

— Необходимые бумаги, как всегда, у камергера?

— Верно. Ещё вопросы?

— По поводу книг.

— Берите любые, какие вам нужны.

— Не для себя. Люди в караульной на воротах сходят с ума от скуки. Лука, их старший, ничего вам не говорил?

— Этот рыхлый заморыш, как всегда, слова не способен вымолвить. Иногда я думаю, некоторым следовало родиться крестьянами и помереть несколько веков назад. Решайте сами, раз влезли в это. Доступ к библиотеке у вас есть. Это всё?

— Да. Благодарю совет, что уделили мне время.

— Совет, в свою очередь, благодарит за службу. Всегда приятно работать с человеком, преданным своей стране.

Легат кивнул головой и вышел в приёмную, где получил бумаги от камергера. На выходе из дворца ветер швырнул ему в лицо пару листьев. Их, как всегда, не успевали убирать. Он направился вверх, к жилой улице: телеги из внешнего мира подождут до завтра, заодно и уточнит у часовых про книги.

Впереди замаячила знакомая фигура Фриды. Он обогнал её, походя бросив «привет», и уже хотел свернуть к своему дому, но лаборантка вдруг окликнула его:

— Постой…

— Да?

— Хватит убегать от меня, — она взяла его под локоть, — Просто пройдёмся, погуляем на свежем воздухе, я тебя не съем.

— С чего такая перемена?

— Невозможно вечно сжигать себя ненавистью. Нужно пройти это рано или поздно. Я страдала достаточно.

— Ты больше на меня не злишься? — легат внутренне напрягся, помня прошлые ссоры — яростные, стремительные, возникающие ниоткуда и взрывающиеся в мгновение ока.

— Я никогда не злилась на тебя. Я злилась на весь мир, на совет, на саму себя. На дочь, в конце концов, — она нервно повела рукой по длинным прямым волосам, поправляя их, и отвернулась в сторону.

«Ни капли не изменилась… Всё тот же аккуратный подбородок, красивые точёные скулы и глаза с хитринкой, как два бездонных синих озера… Так и хочется утонуть в них».

Он захотел притянуть её к себе и зарыться рукой в эти чёрные волосы, ниспадающие по её плечам, но подавил порыв:

— Мне так не казалось…

— Чего ты ещё хотел? Тысячу раз мне приходило в голову покончить со всем этим. Не могу понять, почему я сдерживалась. От меня все тогда отвернулись, не только ты, да и не удивительно, с таким-то поведением.

— Я хотел быть рядом, — он остановился и посмотрел на неё, — Не смог. Не выдержал. Здесь всё напоминает о дочери. Разорвите меня на части, или дайте убежать, куда глаза глядят — вот единственное, чего я хотел тогда.

— И ты выбрал второе. Мужчины слабее, чем кажутся.

— Да.

Она положила вторую руку ему на плечо и посмотрела в глаза:

— Я тебя давно уже простила, слышишь? Каждый из нас пережил это так, как у него получилось, и всё тут. Большего требовать нет смысла. Все эти «должен», «рамки приличия», «скорблю вместе с вами» — оставим это тем, кому никогда не выпадал наш с тобой жребий.

— Ты права. Горе отпускает всех по-разному. Кто-то не терпит чужих глаз рядом, кто-то бежит без оглядки, — Александр уставился в землю, вспоминая те безрадостные, тяжёлые дни после смерти дочери.

— Ты до сих пор бежишь. Удираешь отсюда, как только можешь.

— Набрал хороший темп…

— Знаю. Поговаривают, совет зовёт тебя самым результативным легатом…

— Лично мне об этом никто не заявлял.

Они вновь медленно зашагали вперёд, всё приближаясь к жилым домам.

— Новая формула приёма амброзии работает, я испытала на себе.

— Я не смог пройти через ломку, — он решил, что ей пока не стоит знать о его запасах зелья на чёрный день.

— Ты не смог? — она явно сомневалась.

Чего-чего, а терпеть легат всегда умел.

— Было важное дело, ломка могла помешать, пришлось отказаться от затеи.

— Вот как? Расскажешь?

Он так и не понял, поверила она или нет.

— Один князь зарвался, пришлось принять меры.

— И он послушал тебя?

— Он скорее бы умер, чем сделал то, что нам нужно, но я вынудил его ввязаться в безнадёжную войну.

— Его разбили?

— Нет. Убил собственный сын. Смышлёный мальчик, спас свой народ.

Несколько десятков шагов они молчали. Легат вспоминал всё, что делал в этом походе. Грязная, неприятная, подлая работа, которую не сделает больше никто, разве какой другой легат. Но, раз уж выпала его очередь, раз уж совет посчитал его наиболее подходящим для этой работы — не ной и приноси пользу.

— Представляешь, они уже забыли её. Напрочь. Не помнят ни имени, ни города, который она для них построила. Наверное, кто-то из наших постарался. Но мне хотелось плюнуть им в лица, когда я узнал, что ни один ничего не знает.

— Вряд ли они виноваты, — по её щеке медленно поползла слезинка.

— Иногда я думаю, что после того, как не получилось её отговорить, нужно было остаться с ней. Я бы лёг в тот же курган, знаю. Но это правильно.

— Хватит, — резко сказала она, — Это бессмысленно.

«Может, в этом как раз и был смысл моего существования? А бессмысленно всё, что я делал после».

Фрида чуть поостыла и добавила:

— Не смей так говорить. Если совет узнает… Георг.

— Это лишь размышления. Если в чём-то и остался смысл, так это в том, чтобы избавить наш народ от бремени зависимостей, так что у Совета нет причин волноваться — я лояльный человек.

— Надеюсь…

Она долго и протяжно выдохнула, будто только что избавилась от тяжкого груза. Легат с удивлением глянул на неё.

— Я ни с кем не говорила по-настоящему, кажется, уже полтора века… Те, кто здесь, общаются лишь формально. Впрочем, удивляться нечему — я сама их прогоняла миллионы раз в годы депрессии. Даже самые упорные сдались. Расскажи мне о Татмере.

— Там есть одна замечательная корчма. Мы с Байлом часто посиживаем в ней.

— Кто такой Байл?

— Это командир взвода наёмников, что болтаются со мной по всему свету…

…

— И что, княжич убил собственного отца? — Зебен подлил бренди во все четыре рюмки.

— Точно. Как догадался?

— Такое сплошь и рядом. Чем значительней наследство, тем вероломнее ведут себя наследники. Когда речь заходит о княжестве или королевстве, сыновья либо кристально честны, либо помыслы их темны, как зловещий лес ночью. Вторых обычно гораздо больше.

Одер зашевелил усами и пригубил горячительного:

— Уф. Вы не думали, что сынок затеял это не ради собственной выгоды? Ещё пару месяцев такого правления, и княжество превратится в край разбойников и мертвецов. Он просто спасал свой народ…

— Мы не знаем, что у него в голове. Он может относиться к людям, как к собственности, а может считать своим долгом правление страной и ответственность за людей, — легат обмакнул жареную креветку в соус.

— Может и то, и другое, — вмешался Михаил.

Александр застыл с креветкой у рта:

— Это как?

— За собственность тоже нужно нести ответственность. Многие это понимают.

Зебен поднял рюмку, призывая всех сделать то же самое. Раздалось звяканье, все четверо осушили налитое одним махом, и только после этого доктор подытожил:

— Вы все можете быть правы, но, думаю, Михаил ближе всех к истине. Учитывая пропасть в знаниях и жизненном опыте, плюс окружение княжича, думать он должен именно так.

— Но ведь встречаются правители, что ценят людей, — возразил легат, — Нойер из Холвинда мне показался как раз таким. И среди графов или баронов приходилось встречать тех, кто не относился к людям, как к собственности.

— Мыслящие всегда будут, — пожал плечами Зебен, — Всегда, в любой стране есть хоть малая горстка достойных людей. Осталось дождаться, когда они построят социальные лифты.

— Да… — Одер угрюмо глянул в пустую рюмку, — Пока все взбираются наверх исключительно по трупам.

— Какие лифты? — сморщился Михаил, — Они у нас-то не работают, чего говорить про остальной мир?

— Что за резкая смена риторики? — удивился легат, — Ты всегда верил в наш курс, и теперь у нас, получается, ничего не работает?

— Больше не верю, — холодно ответил Михаил.

— Осторожнее, друг, не бросайся словами. Совет…

— Да они всё и так знают, мумии проклятые!

Зебен и Одер притихли, никак не вмешиваясь в разговор. Легат обвёл всех взглядом. Медленно, внимательно.