Время перемен. Том 2

— Идти туда ты нам не советуешь?

— Я горцам не советчик. Говорят, с оружием вы мастаки, там такие могут сгодиться. Мне же ни сражаться, ни воровать не по душе, вот и живу тут.

Капитан, видать, знал всё это, а вот Олаф, как и горцы, слушал с интересом. Он давно наелся и сейчас опять подправлял камнем свой нож, как будто прикидывая что-то в уме.

Тром тоже задумался, как это так — кругом воры, но никто их не вешает, душегубы, но головы им никто не рубит. Что за город такой? Восемь главных и постоянно грызутся. Устроили бы поединки, да выяснили, кто самый главный, и никакой грызни не надо. Его уже разморило от выпитой браги и тепла костра, он клевал носом.

Бородач заметил это:

— Кровати я вам не предложу, но крышу над головой да пару шкур на каждого найду. Хьюи, отведи Трома в правую комнату.

Они побрели в одну из пристроек, и Тром только сейчас заметил, что все остальные охотники, кроме Хьюи и Кшиштофа, куда-то подевались. И бабы тоже.

— Где остальные? — спросил он парня.

— Боятся они. И так редко чужаков видят, а тут сразу четверо, да двое горцы к тому ж. Вот и попрятались по комнатам, небось, гадают, что на уме у вас. Вы ночью в двери не ломитесь, ладно? До ветру на двор выходите.

В комнате было тепло, хоть и нигде не горел очаг. Видно, весь дом натопили заранее. Свеча у стены бросала огромные тени, когда Хьюи подошёл к сложенным в углу шкурам и, схватив две из них, протянул Трому:

— Ложись где хошь, да укрывайся поскладнее, утром зябко будет.

Тром кивнул и устроился подальше от свечи. Он сразу закрыл глаза. Было тепло, тихо, уютно, и сейчас ему не хотелось никуда идти, а хотелось только лежать вот так в этом тепле, хоть всю жизнь, и очень скоро его сморил сон.

Он проснулся от того, что кто-то несильно, но, видно, уже долго, тряс его за плечо. Это был Марк. Когда он увидел, что Тром проснулся, то наклонился и зашептал на ухо:

— Не шуми. Мы с остальными поразмыслили, мало ли что у них на уме? Лучше будем дежурить по очереди. Сейчас твой черёд. Как совсем сморит, буди капитана. Тром кивнул вождю и сел, а Марк улёгся в другом углу и почти сразу захрапел. Они были правы — мало ли чего можно ждать от этих низинников? Тром разозлился, что сам не додумался до этого. Опять получалось, что всё справедливо, и лучший вождь из них — это Марк. Но шло время, и ничего не происходило. Со всех сторон всё так же раздавался мерный храп или сопение, шагов в доме не было слышно, да и на улице никто не копошился. Сон одолевал Трома всё сильнее, он то и дело клевал носом, и все мысли были о том, как хорошо бы сейчас лечь, положить голову на руки и заснуть в этой тёплой сухой комнате. В конце концов, он разбудил капитана и уснул, проспав до самого утра.

Сильный скрип двери и крик Кшиштофа вырвали его из сна:

— Эй вы, горе-мореходы, если кто хочет завтракать, сейчас самое время встать, — бородач покосился на сидящего бодрствующего Марка, — Так вы часовых ставили? Понимаю. Доверяй, но проверяй, да?

Верзила кивнул головой и поднялся на ноги. Остальные тоже успели продрать глаза и тяжело вставали. Трому не хотелось вылезать из тёплых шкур, но, раз все зашевелились к завтраку, один тут спать не останешься.

На дворе было зябко. Вчерашний костёр оставил после себя только угли и золу. Им дали по деревянной миске бульона с покрошенной в него зеленью. В последний раз Тром завтракал на корабле, и этот день казался таким далёким, будто минуло несколько лет. Горец неожиданно для себя открыл, как ценен простой завтрак, когда лишаешься его надолго. Он отдал миску бабе, что вчера командовала на кухне, и тихо произнёс «Спасибо», отчего Марк с удивлением воззрился на него.

— Что дальше, вождь? — ответил он на этот взор.

Марк тряхнул головой, прогоняя оцепенение:

— Пойдём в город и попробуем раздобыть денег.

— Не торопитесь, — сказал Кшиштоф, — Возьмите пару дней на отдых, город никуда не убежит. К тому же, у меня есть для вас дело. Вы ведь не откажете мне в помощи после такого гостеприимства?

Теперь уже Тров вопросительно посмотрел на Марка.

— Капитан говорит, сейчас у наших берегов шторма. Ты сам видел, что это такое. Если мы хотим вернуться и помочь, самое глупое — плыть туда в шторм, так что спешить действительно некуда, — вождь посмотрел на бородача, — Про какое дело ты говоришь?

— Мы задумали строить баню, навалили дубовых брёвен, да далековато они. Вот я и хотел, чтоб вы подсобили, потаскали брёвна эти. Вы уж явно посильнее моих, вам сподручней будет.

Марк задумался, ответил не сразу:

— Поможем, но попросим еды в дорогу и по шкуре для каждого.

— Хорошо, но шкуры я выберу сам.

— И топоры, топоры бы ещё нам не помешали, — поспешил добавить Тром.

— С топорами тут не так просто, — заметил Кшиштоф, — Это у вас на земле полно железа да руды, а мы где другие топоры себе раздобудем? В городе за них обдерут, как липку. К тому же, зачем воинам плотницкие топоры?

— Лучше такой, чем никакого.

— Извиняй, горец, но топоров тебе не дам.

— Переживём, — прервал торги Марк, — Веди к своим брёвнам.

Дубовая роща оказалась далеко, шагов за семьсот. Половину её уже вырубили — рядом высились две кучи брёвен, тёсаные и нетёсаные. И действительно, не так-то просто было таскать их по лесу. Когда они потащили первое бревно, длиной в два с половиной роста Марка, Тром живо представил себе корячащихся и ругающихся под этим бревном низинников.

Близился полдень, а горцы перетаскали только двенадцать брёвен. В роще осталось ещё три раза по столько же, когда Кшиштоф велел отдохнуть и махнул бабам, которые принесли каждому по кружке чая. Взгляд Трома невольно задержался на той, что по моложе, и это не укрылось от Марка:

— Знаю, о чём ты думаешь, дружище, только учти, здесь не то, что у нас в горах. Тут всякая баба чья-нибудь, и ты не можешь взять её просто потому, что пожелал и ранг твой выше остальных претендентов. Низинники на такое сильно обижаются, не тронь её.

— Хорошо, вождь, — Тром понуро уставился на свои видавшие виды сапоги. Кое-где кожа совсем истончилась и вот-вот протрётся насквозь. С этим нужно было что-то делать. Поединщик никогда не любил просить. Просители обычно холуи, или охотники, или бабы. Но не воины — воин берёт своё по праву. Всё с ног на голову в этих проклятых низинах.

— У вас кто-нибудь умеет шить? — спросил он Кшиштофа.

— Миру спроси. Это вон та, в сарафане с цветами. Вишь, как красиво вышито? Уж она иглой орудует получше всякого у нас.

Это было странно и унизительно — не просто подойти, кинуть ей сапоги и бросить «Почини», а потом убраться по делам и ждать, когда принесут. Нужно было разговаривать, и ещё ведь могла она не согласиться. Глупо. Но так уж у этих низинников всё тут устроено.

— Ваш главный сказал, ты умеешь шить…

— Умею, — она наклонила голову на бок и не спеша провела взглядом по Трому, — Чего тебе надобно пришить?

— Мои сапоги скоро протрутся в нескольких местах, нужно их подлатать.

— Вот что, варвар, — баба задумчиво потёрла рукой подбородок, — Сегодня банный день. Оставь мне сапоги свои вечером, перед помывкой. Посмотрим на твои места, — она подняла одну бровь вверх и улыбнулась.

Тром решил, что с ним заигрывают, но вождь не велел трогать чужих баб, поэтому он буркнул: «Хорошо», — развернулся и ушёл прочь.

До обеда они успели перетащить ещё шесть брёвен. Кшиштов сказал, пока хватит, и после обеда будем ставить то, что принесли. Потом двое мужиков засобирались на охоту, Тром же с остальными принялся подгонять новые брёвна к тем, что уже лежали на месте будущей бани. Когда очередное бревно точнёхонько встало на своё место, один из мужиков заметил:

— А ты мастак с топором. Мог бы быть хорошим плотником.

— Угу. В горах мы с детства вырезаем себе тренировочные мечи, это оттуда.

— Вы все дерётесь там с раннего детства?

— Нет. Только та половина, что прошла испытание на воинов в десять лет от роду.

— Что же остальным, совсем оружие в руки брать нельзя?

— Что они с ним будут делать? И ещё нужен кто-то, делающий разные дела, кроме военных. Им есть, чем заняться.

— Стало быть, шанс только один — испытание в десять лет? Но вдруг парень окрепнет позже и сможет стать воином что надо?

— Пока он окрепнет, остальные дети уже научатся сражаться.

— Как знать. Не всегда ведь тот, кто дольше занимается делом, лучше его делает. Небось, и ты побеждал тех, кто старше.

Тром задумался. Ведь действительно, он не раз одолевал бывалых воинов. В настоящем поединке, или на тренировке, это уж как получится. Он просто быстрее учился. Лучше видел, проявлял больше трудолюбия, держал своё тело в узде, не позволяя лишнего. Что, если они с Марком не занимались бы до испытания, и их побили бы какие-нибудь мальчишки, кто готовился? Двумя хорошими воинами меньше. Получается, их отбор неправильный. Или всё-таки верно они делают? А тот, кто желает воином стать, будет готовиться ещё до срока? А если не желает, но может? Что тогда?

— Ну и задачку ты мне задал, голову сломаешь, — Тром вновь взял топор и принялся тесать бревно.

— То-то я смотрю, ты аж застыл… Мой дед говаривал, лучше задумываться над тем, что нам нужно в сегодняшний миг. А другие сложные дела делать, когда их время придёт…

— Дед? У вас это, кажется, муж, кто зачал того, кто зачал тебя?

— Верно. Если дед дожил до рождения внуков, он передаёт им свою мудрость.

— У нас в горах есть мудрость воинов. Она передаётся десятниками тем, кого они учат с десяти до шестнадцати годов. Она общая.

— Ваш мир совсем другой. Жизнь везде разная и везде интересная. Иногда я жалею, что не стал моряком. Столько всего мог увидеть…

«Везде интересная? Ну нет уж. Ничего интересного у низинников тут нет. То ли дело в горах».

Настало время мыться.

«После заката в кухню приходи», — тихо ответила Мира, когда Тром вручил ей свои сапоги.

Все мужики собрались в протопленной комнате и отдали одежду бабам, а сами мылись холодной водой, натасканной в большие бочки из ручья неподалёку. Бабы мыли одежду в том же ручье, а потом вешали на верёвке, натянутой меж деревьев. После помывки мужики обернулись в шкуры и быстро засеменили через прохладные комнаты в кухню, где их ждал ужин.

Потом настала очередь баб мыться. И Тром, сытый и согревшийся под шкурами, в комнате, где спала их команда, лежал и ждал заката, стараясь не забыть, как через все эти двери пройти в кухню и не заплутать в потёмках. Наконец, он кое-как обернулся шкурой и пошёл. В кухне горела свеча, а Мира, нагнувшись над столом, дошивала его правый сапог.

— Иди сюда, почти готово, — не оборачиваясь, проговорила она.

Тром оглядел левый сапог. Она нашила новую кожу поверх старой. Аккуратно и надёжно. Горец предпочёл бы новые сапоги, но то, что есть, всё равно было лучше, чем оказаться с дырявыми посреди леса, хоть и делало их тяжелее.

— Готово, — баба поставила правый сапог к левому, встала и заперла обе двери на щеколды, — Теперь недурно бы заплатить за работу.

Баба приблизилась к нему, она уже скинула платье. В тусклом свете свечи он увидел огонь плотской страсти в её глазах. Стоило признать, она была не так уж и дурна, хоть и хуже тех восьмерых, которых Тром чаще всего брал в горах. Её лишь слегка портил живот, который был чуть больше, чем надо, да еле заметный волос над верхней губой. Но бёдра и сиськи — самое то, как и нежная шея, и покатые плечи… Он почувствовал, как быстро твердеет там: