Время перемен. Том 2

Вернулся вождь. В руке у него болталась верёвочка — само огниво он сжимал в ладони. Капитан быстро и умело высек из него искры ножом Олафа, и очень скоро береста занялась. Он подкинул ещё, потом наскоро обстрогал ветку и положил туда же. Так, постепенно, пламя разгоралось. Когда дождь уже не мог затушить его, трясущемуся Марку отдали шкуру.

Небо светлело, и дождь вскоре совсем перестал. Они нашли ещё дров, и Тром уже почти согрелся, когда капитан сказал:

— Эй, герой штормов, поди, глянь, может, кого ещё на берег вынесло.

— Любой бы давно замёрз, пока мы тут добывали огонь, — ответил Олаф.

— Ты же не замёрз. Как знать, пусть посмотрит.

Горец брёл к берегу и глядел на почти уже спокойное синее море, и чувствовал внутри тёмную, затаённую злобу. Он ненавидел море так, словно оно было живое. И море, будто в ответ на суровый взгляд, как бы нехотя, выплюнуло волной Свена. Чуть сбоку, почти к его ногам…

Сначала Тром подумал, что мальчик мёртв: нога и рука сломаны, лежит лицом вниз. Но, когда он подхватил парня, тело слегка дёрнулось. Горец положил его на песок подальше от воды и перевернул на спину. И тут только заметил глубокую рану на голове, сбоку. Нога и рука тоже были совсем плохи. Тром сомневался, могла ли какая-нибудь баба боли вылечить всё это. Но Свен открыл глаза и завращал пьяными, гуляющими зрачками. Потом его взгляд, наконец, уцепился за Трома, и он еле слышно произнёс:

— Ты всё-таки спас меня…

— Да, — ответил горец, снимая шкуру и накрывая мальчика.

Ещё миг они глядели друг другу в глаза, а потом Свен затрясся крупной дрожью. Его руки и ноги стали биться о песок, голова сотрясалась, шея вытянулась, а зрачки закатились и глаза стали белые. Тром попытался остановить это, он хватался за руки, ноги ходили ходуном. Он опасался, что парень не удержит голову и ударится, подхватил затылок и держал. Он не знал, что делать, а парень всё трясся и трясся, и трясся, пока дрожь не стала ослабевать, пока он не вцепился рукой Трому в запястье, пока не перестал дрожать, и глаза его не стали вновь обычными. Тогда он посмотрел на Трома, сжал его запястье сильнее, отпустил, и глаза его остекленели.

Горец видел подобное не раз и не два. И, по большей части, с врагами. Поэтому он был совсем не готов к горечи, что неожиданно подступила к горлу, и к тому, что защиплет глаза, как от густого дыма. Он сжал кулак и три раза сильно ударил по песку, заставляя себя успокоиться, заставляя себя отдать все эти проклятые чувства морю, и оставить себе лишь тлеющую внутри злобу, что побуждает идти без устали, а, когда надо, разгорается пламенем внутри. Не получилось.

— Свен… Как знать, если бы я оставил тебя на берегу, может, ты всё ещё был бы жив, — проговорил непонятно когда оказавшийся рядом капитан.

И остальные были рядом. Горец выпрямился и поглядел на них. Уже спокойный, грозный и холодный. В тяжёлые времена нужно быть твёрдым, как меч. Пусть Марк и одолел его в бою, но, как сказал Свен, Тром был лишь чуть хуже. И пришло время доказать, что он всё ещё стоит многих.

— Вы оставили костёр…

— Ничего с ним не случится, — ответил Олаф, — Что будем делать с трупами?

— Моряков хоронят в море, — капитан присел около Свена и провёл ладонью по его глазам, закрывая.

— Мы не можем просто бросить их в воду, — помотал головой Тром, — Тела прибьёт обратно к берегу, и крабы станут обгладывать их, как дохлую рыбу. Ну уж нет! Мы похороним их, как воинов.

Никто не стал возражать, лишь вождь отозвался:

— Тогда нужно сделать большой костёр. Пошли, Тром, поможешь с дровами.

Они оставили Олафа и капитана, и ушли в лес. Молча собирали дрова, молча ломали слишком длинные об два растущих рядом ствола, молча оттаскивали к костру. Когда насобирали достаточно, Олаф и капитан успели перетащить с берега только Свена и ещё одного матроса. Они как раз только что опустили труп и, согнувшись, тяжело дышали. Тогда Тром пошёл к берегу, где слабые волны омывали ноги третьего моряка, взвалил его себе на плечо и отнёс к костру. Он не мог сказать, что это было легко, но так тяжело после этого горец не дышал.

Олаф усердно правил камнем нож, прищурив один глаз:

— Нужно собрать с них всё, что может пригодиться.

— Верно, мёртвым вещи ни к чему, — Марк подкинул в костёр пару веток.

— Да, снимайте всё, даже одежду. Сделаем из неё мешки, — ответил капитан, расстёгивая грубую куртку одного из моряков.

Тром хотел было возразить, чтобы не трогали Свена, но понял, что остальные правы.

Громила присел перед огнём, выставил ладони вперёд и, не оборачиваясь, спросил:

— Куда мы пойдём?

Тогда капитан расчистил ногой землю, взял палку и сказал:

— Идите сюда.

Тром присел рядом со всеми у расчищенного пятачка. Капитан провёл линию, которая изгибалась вверх, образуя отросток, похожий на топорище, потом спускалась вниз и продолжалась дальше.

— Это материк, — указал он на линию, затем ткнул в отросток, — Это полуостров, Топор Ветра. Мы здесь, — он поставил точку на правой части отростка, дальше всего от линии материка, — Единственный город здесь, — ветка ткнулась в то место, где топорище соединялось с материком слева, — Дыра та ещё, но какой выбор?

Олаф с сомнением поглядывал то на лезвие ножа, то на рисунок:

— И сколько туда топать? — в конце концов, он провёл камнем по кончику лезвия и убрал нож за пазуху.

Капитан задумался.

— По морю, при хорошем ветре — недели две. Пешком, да ещё через лес — не знаю.

Марк поднялся в полный рост, хрустнув коленями:

— Нам нужны запасы. Вода, еда и всё, что мы сможем добыть на этом берегу.

…

Когда мальчишку и ещё двоих объяло пламя, Тром спросил капитана:

— Ты говорил, парень мог остаться…

— Да. Это сын моей сестры. Он пришёл с горсткой остальных выживших из его деревни после набега. Родителей, братьев и сестёр его убили. Я хотел приютить его дома, но жена взбесилась. Мы пытались искать ему место среди знакомых, подмастерьем, но тщетно. Тогда я взял его юнгой за еду и место на корабле. Он хорошо работал и получил бы пол жалованья матроса по возвращению, коли не проклятый шторм…

— Как вы живёте с этим? Это ублюдочное море — его ведь не ранишь, не убьёшь, никак не отомстишь. С ним не возможно воевать, хоть оно и забирает жизни. Зачем вы рвётесь туда?

— Для некоторых просто нет другого пути. Мы выбираем лишь доступные дороги, а в деревнях бывает ещё хуже.

— Уж лучше я прорублю собственную, чем выбирать из дерьма и блевотины.

— Или сложишь голову, пока будешь прорубать.

— Или так.

— Пойдём, нам нужно решить, что делать дальше.

С этим было трудно спорить. Пока они разговаривали, минуло полдень. Погребальный костёр как следует согрел их, вся одежда высохла и пришло время подумать, как не умереть от жажды. С этим справились быстро — нашёлся ручеёк шагов за триста от берега. Ещё капитан смастерил что-то вроде сети из рубахи мёртвого матроса, и поймал ей двух рыбёшек в море, среди камней. Капитан боялся, что от воды из ручья у них заболят животы, но и тут им повезло — вода оказалась чистой, холодной и прозрачной. Оставалось только придумать, как унести её с собой.

А вот рыба без соли и трав не очень-то пришлась Трому, но что он мог поделать? Холуёв, или баб, что приготовили бы ему нормальный кусок мяса с печёными овощами, в этом лесу не водилось.

Солнце уже клонилось к закату, когда капитан решил, что лучше уж они пойдут вдоль берега, чем будут плутать в лесу. Марк счёл такое решение верным, а Тром с Олафом не спорили. Естественно, ночью они никуда не пошли, а насобирали лапника и дров побольше.

Когда Тром улёгся, он никак не мог заснуть — то в голову лезли всякие мысли, то лапник колол тут и там. Но, если не шевелиться, было сносно. Скоро тепло и усталость сделали своё дело — сон сморил его.

Они провели на этом месте ещё два дня — капитан не хотел отправляться в путь без запаса воды, и им с Марком пришлось выстругать короб из большого куска бревна, которое они пережгли в двух местах — рубить было нечем, хоть Марк и пытался найти острый камень, чтобы сделать из него топор.

Оба горца по очереди выковыривали ножом кусок за куском, и к концу второго дня короб был готов. Их руки покрылись волдырями от этой работы, а то, что получилось, вышло не очень-то удобным, но это было лучше, чем ничего.

Капитан наловил ещё рыбы, которая уже порядком надоела Трому, и на следующий день они отправились в путь. Им удалось привязать две рубахи к коробу, вместо лямок, чтоб не нести его в руках, но короб натирал спину, пока Марк не придумал обвязать его тряпьём полностью, и теперь Тром спокойно шагал, глядя, как впереди болтается рыба на шнурке из ботинка мёртвого матроса, который капитан держал в руке. Они то и дело заходили поглубже в лес в поисках воды, или останавливались, если видели заводь, где можно раздобыть рыбы. Вечером разжигали костёр от тлеющей чагги, которую Марк взял с собой ещё с первого их привала.

Через три дня Трома уже тошнило от этой пресной жареной рыбы без соли и трав, и от еловых иголочек, которые они жевали в пути, потому, что это было единственное, что можно жевать, кроме рыбы. Его раздражал и лапник, на котором они спали каждую ночь, и морская соль, что оседала на их шкурах и одеждах, и ветер, идущий с воды, и постоянный шум волн.

На пятый день Тром стёр себе ногу и им пришлось сильно замедлиться. Марк отыскал подорожник в лесу, и через два дня нога почти прошла.

Они то проходили по многу каждый день в поисках чистой воды, растягивая запас, то подольше отдыхали у какого-нибудь ручья, чтобы набраться сил. Ведь никто не знал, когда им попадётся следующий чистый источник.

На первый взгляд всё это напоминало обыкновенный поход. Только не хватало нормальной еды, нормальной одежды, хороших походных одеял, холуёв с охотниками и деревень по пути, в коих им так хорошо отдыхалось в былые дни. То есть, не хватало всего.

Все четверо похудели, глаза их ввалились, лица заросли и стали совсем дремучими — на корабле хоть как-то можно было за собой следить. Тром устал, но шёл вперёд. Он чувствовал себя голодным волком, несколько дней идущим по следу, чтобы настичь, наконец, добычу. И ещё часто вспоминались те самые слова, что не позволяли ему быть хуже капитана с Олафом: «Кроме вас двоих, я больше нигде не видел таких воинов. Ты был только чуточку хуже…»

После восьмого дня пути двое суток им не попадалась вода. В конце концов, Олаф отыскал захудалый ручей, из которого капитан побаивался брать воду, но делать было нечего — они пополнили запас и пошли дальше. На следующий день у Олафа заболел живот. Он быстро расстался с остатками пищи внутри и шёл вперёд зелёный, замедляя остальных. Им опять повезло — больше никто не заболел. Нужно было остановиться и дождаться, пока Олафу станет лучше, но без источника чистой воды рядом делать этого было нельзя.

И они так и брели у берега, а горцы то и дело отходили в лес искать ручьи. Чистый ручей нашёлся на следующий день. А ещё через день по Олафу в последний раз прошлась лихорадка, и он поправился.

На исходе второй недели пути береговая линия сделала поворот к материку, и тогда капитан сказал, что до города ещё столько же. В это время Тром жевал безвкусную рыбу онемевшими челюстями и жалел, что у него нет с собою лука, иначе бы давно научился охотиться, как Марк когда-то. Они видели зверьё на опушке — косули, волки, лисы или зайцы часто выскакивали из-за деревьев посмотреть на четверых неудачников, которые и сделать-то ничего не могут. Как нарочно, никто из них не умел ставить силки, и приходилось каждый день есть проклятую рыбу.