Основы человечности для чайников

Глава 18. Узловая точка

Людвиг и Тимур могли конфликтовать сколько угодно, но в одном они были солидарны: ребёнка надо выгнать из комнаты, а лучше и из квартиры. И они честно пытались — уговорами, угрозами, красноречивыми взглядами, нецензурными мыслями и воззваниями к гласу рассудка.

Не сработало.

Ксюха догадывалась, что потом пожалеет, но всё равно упрямо осталась сидеть рядом с Людвигом, наблюдая, как Тимур расписывает маркером его грудь и живот.

— Я могу хоть как-то помочь?

— Голову ему придержи, а то там и так на затылке шишка, а под глазом синяк, — велел Тимур. — Если вдруг превратится в волка — сразу убегай. А так… ну, следи, чтобы не отключился.

— Не дождёшься, — заверил Людвиг. Хотя на самом деле отключиться он явно был не против, возможно даже прямо сейчас: последние несколько минут он оставался в сознании разве что благодаря силе воли, взгляд всё чаще делался мутным и расфокусированным. — А превратиться я не смогу. Ты же блок поставил?

— Поставил. — Тимур на всякий случай проверил нужные символы. — Но сам же знаешь, что некоторые заклинания при наложении могут давать странные эффекты. Лучше перестраховаться.

— Хорошо.

— Ничего хорошего. Ладно, я начинаю, а ты… ну… постарайся выдержать.

— У меня выбора нет. Если я умру — Ксюха расстроится. Да и ты тоже, наверное.

— Я всё ещё тебя ненавижу, — напомнил Тимур, но скорее сам себе. А потом накрыл одной ладонью густое скопление кровавых трещин на ноге Людвига, а другой — метку на его животе. — Но я не хочу тебя убивать.

Дальнейшее запомнилось Ксюхе очень смутно.

Тимур с бледным и совершенно бесстрастным лицом творил магию, но внешне это почти никак не проявлялось. Иногда он шевелил пальцами, сверялся с лежащей на полу шпаргалкой или шептал вполголоса что-то неразличимое. По татуировкам на его руках изредка пробегали искры, символы на полу и на коже Людвига вспыхивали и гасли, кровавые трещины пульсировали.

А Людвиг выл.

Совершенно беззвучно, зажмурившись, сцепив зубы. Иногда хрипел — и это уже вслух. Дёргался всем телом, но невидимая магия ограничивала его движения, более-менее свободно он мог двигать только головой, а её держала Ксюха.

Пыталась удержать.

Пыталась удержаться.

На самом деле ей тоже хотелось выть. Отголоски чужой боли ввинчивались в мозг, и от этого дыхание перехватывало, в ушах гудело, а глаза слезились. Если Ксюхе во время подобной процедуры казалось, что в позвоночник ей вкручивают штырь, то Людвигу этот самый позвоночник дробили кувалдой. И рёбра тоже. А потом склеивали и дробили снова. И всё это без анестезии.

Телесный контакт только усиливал ощущения. Ксюха знала, что если отдёрнет руки, то станет легче, но продолжала держать. Под пальцами ощущались вздувшиеся от напряжения вены на висках и на лбу. Кожа Людвига была горячей и влажной, и у Ксюхи тоже быстро вспотели ладони от волнения, а спина, напротив, замёрзла и покрылась мурашками.

Мысленный вой вскоре перешёл во вполне реальные, только очень уж слабые стоны. Тимур на них не реагировал, так и сидел с совершенно непроницаемым лицом.

Ксюха не реагировать не могла, но старалась всхлипывать как можно тише, почти бездумно гладила Людвига по голове и осторожно промокала краешком рукава пот и слёзы. Не свои, конечно, слёзы.

Лучше бы платком, но тот остался в школьной сумке. В Доме. Почти в прошлой жизни.

— Тимур… — «Игоревич» тоже потерялся где-то в прошлой жизни. — Он больше так не выдержит. У тебя нет в запасе какого-нибудь магического обезболивающего?

— Третьей руки у меня в запасе нет, — бросил Тимур. — Он сам велел делать на две точки.

— Ты его убиваешь!

— Я его лечу. И я предупреждал!

Толку от лечения было немного. Ксюха следила за алыми линиями в надежде, что они вот-вот начнут бледнеть или хотя бы истончаться, но ничего не происходило. Кажется, они мерцали даже сильнее, чем раньше.

Тимур с тоской смотрел на них — и выше, на маркерную отметку, похожую на змею, свернувшуюся в районе солнечного сплетения. Она единственная выглядела совершенно обычной — не сияла, не меняла цвет, не бледнела, впитываясь в кожу. Просто рисунок без капли магии, до которого невозможно дотянуться.

Мысли Людвига, и до того не слишком чёткие, превратились в совершенный хаос. Он уже не пытался строить из себя терпеливого героя. Вообще ничего строить не пытался, просто не мог: дёргался, скулил, силился вырваться из пут боли, которая прошивала тело насквозь, захватывала каждый орган, каждую клеточку.

Ксюха тонула в этой боли вместе с Людвигом. Захлёбывалась ей, задыхалась, барахталась почти вслепую, но чувствовала, что этого недостаточно. Она хотела бы забрать эту боль. Не просто ощущать её отголоски, а впитать хотя бы часть, поделить ощущения на двоих.

Она ведь уже выдерживала это — значит, сможет выдержать снова!

Да, тогда заражение было не таким обширным, Тимур вылечил его намного быстрее и легче, ну и что с того? Ксюха знала, что может вынести гораздо больше. Пусть ей будет плохо, зато Людвигу — хоть немножко легче. И, возможно, именно это «немножко» спасёт ему жизнь, поможет не свихнуться от болевого шока.

«Отдай мне. Поделись со мной», — мысленно попросила она, сжимая его голову в ладонях.

В глазах потемнело, дыхание перехватило, но вместо ожидаемой боли Ксюха ощутила нечто совсем другое. В пальцах закололо, потом руки словно одеревенели, стали на мгновенье чужими и непослушными. Вдох — и в лёгкие ворвался поток свежего воздуха — и ещё чего-то, тоже свежего, острого, пузырящегося, как газировка, — и это было одновременно жутко и прекрасно. Нестерпимо прекрасно, до восторга жутко.

Как полёт.

Как близкая молния в грозовую ночь.

Как сбывшаяся мечта.

Как магия!

— На змею надо просто нажать или ещё что-то сделать? — быстро спросила Ксюха, боясь, что наваждение вот-вот развеется.

— А? — вскинулся Тимур.

«Это не змея, а самех», — обречённо мелькнуло в мыслях.

И одновременно туда же ворвалось яростное: «Жми!»

Ксюха даже разбираться не стала, кому какая фраза принадлежит. Просто перегнулась через голову Людвига, дотянулась — и нажала.

Символ под ладонью нагрелся почти мгновенно. Тимур так же мгновенно напрягся. Руку свело. Людвиг коротко выдохнул — и обмяк.

А одна из кровавых линий, конец которой находился совсем рядом с рукой Ксюхи, вдруг побледнела и истаяла без следа.

— Есть! — воскликнул Тимур и облизнул губы. — А ну давай, скотина, ползи обратно.

Ещё одна линия начала бледнеть.

— Ты просил следить, чтобы Людвиг не отключился… — Ксюха запоздало подумала, что надо было сперва усесться поудобнее, а потом уже врываться в чужое заклинание. Потому что сейчас она едва сохраняла равновесие в не самой устойчивой позе и даже опереться ни на что не могла. А руку тем временем сводило всё сильнее. — Так вот, он, кажется, вырубился.

— Ещё бы… Сердце бьётся?

— У него? Вроде да.

— Вытянем. Главное — не отпускай.

— Я не знаю, что я делаю… Я же ничего не делаю, просто держу.

— Вот и держи.

— У меня голова кружится, — созналась Ксюха. Она бы, конечно, перетерпела, но очень не хотелось внезапно грохнуться прямо на Людвига, не доведя дело до конца.

— Держи, — не то велел, не то взмолился Тимур.

Что делать, пришлось держать.

Держать.

Держать.

И ещё немножко…