Чудесно, волшебно, божественно...

Шестой крестраж

Здесь было прохладно. Здесь царил зеленый полумрак. Тихо шелестела вода в двух продолговатых бассейнах, играя желтыми полосами бликов по стенам, потолку и колоннам. Тускло мерцали пыльные рубины и изумруды в глазах каменных змей, обвивших циклопические опоры.

Сам хозяин сего логова спокойно спал, плотно свернув гигантские кольца, уютно расположившись в круглом помещении внутри статуи. Чуть поколебавшись, Минерва спустилась и села на крайний отросток рога красной костяной короны, аккурат над глазом. Посидев и набравшись храбрости, Минерва тихо позвала:

— Господин Василиск, проснитесь, пожалуйста…

Древний исполин гулко вздохнул, пробуждаясь от дрёмы. Пробуждался он нехотя, лениво-тягуче, как долго пролежавшая на холоде клубничная патока, но пробуждался. Наконец, после непродолжительной борьбы со сном, чуть шевельнувшись, василиск приоткрыл правый глаз и скосил его вверх, на симпатичную опрокинутую головку смешной совушки.

— Привет, маленькая Птица Счастья… — негромко выдохнул реликтовый Змей.

— Это я? — мило удивилась Минерва.

— А кем ещё может быть птица, несущая в сердце радость и дарящая миру улыбки? — мягко спросил Змей.

— Я радостна потому, что у меня замечательный друг, — подумав, сообщила Минерва.

— Ну, значит, настало время и мне познакомиться с этим удивительным ребёнком, — вынес вердикт василиск и принялся разворачивать гигантские кольца, собираясь покинуть логово. Минерва покрепче сжала лапами рог и распахнула крылья, чтобы удержать равновесие, и пока василиск полз, она робко глядела на мрачные своды подземного зала.

— Сэр, разве вам здесь нравится? — поколебавшись, спросила сова.

— Не особо, — отозвался Змей. — Но это единственное, что Салли мог придумать, чтобы хорошенько спрятать меня, он знал, что василиски не везде в почете. Но ты не переживай, маленькая Птица Счастья, здесь я только сплю, остальное время в моем распоряжении замок и прилегающая к нему территория, а лес огромен, как и Кабаньи горы, дичи мне хватает. К тому же милейший Хагрид догадался снабдить меня отличным рационом — очень вкусными и питательными акромантулами, за чьим поголовьем я вот уже полвека тщательно слежу. Уговор у нас с Рубеусом только один — не трогать его любимца, Арагога, но он весьма приметен, так что я его не забываю и нипочем не спутаю с прочими пауками.

— Вот это да… — впечатлилась Минерва. — А как вы пришли к такому соглашению, сэр?

— Ну, познакомились мы при весьма печальных обстоятельствах, в день, когда погибла школьница. Один не в меру ретивый вьюноша поднял меня с ложа, возжелав заполучить мою силу и мощь, призвал к себе и начал в уши дуть, сулить мне всевозможные блага от нашего с ним сотрудничества, а в кабинке юная мисс затихарилась, плакала-жалилась на судьбу свою неминучую-горючую. Наконец ей надоело слушать наше шипение, и она высунулась из кабинки, да слишком резво, знаешь ли… Меня увидела да и шарахнулась назад, поскользнулась на мокром полу, в туалете-то, и виском прям об унитаз приложилась. А Том, поганец мелкий, за шкурку свою затрясся, решил вину с себя на кого другого скинуть, и ведь нашел козла отпущения — третьекурсника Рубеуса Хагрида. Подловил его да и обвинил со всех сторон. Паучонку удалось сбежать, но Хагрида невинного, как есть невиновного, из школы исключили, никто не пожелал разбираться. Как же мне это было огорчительно. Нашел я мальчонку-переростка, представился ему чин по чину, про паучка его поведал, что жив-здоров он, приветы передает, то, се… Рубеус-то послушал, слезки утер, да и заулыбался весь, солнечный такой… Меня, чудище старое, любит-обожает, как же тепло-то стало от искренней улыбки его, ну словно обнял меня, в одеялко закутал, старика замерзшего… Любовь Хагрида — это… это дорогого стоит. Настоящая она у него, от всего сердца.

Говоря всё это, василиск проползал туннели за туннелями, каким-то чудом ориентируясь во множествах ответвлений бесконечных ходов. Минерва то и дело пригибала голову, чтобы не стукнуться о низкий свод, и взмахивала крыльями на резких поворотах. Но слушала молча, не перебивая.

— А потом Хагрид прочел где-то, что молодые василиски пауками питаются, посмотрел на меня, сопоставил мои размеры с размерами Арагога, да и вдохновился: сгонял в Грецию за самочкой акромантула, привез и давай разводить, благо что Арагогу и выбирать не из чего было. А паучиха оказалась страшно плодовитой: в первой же кладке произвела на свет около тысячи акромантулят. Их Хагрид и преподнес мне в дар. Я, конечно, не молодой, но и не старый в физическом смысле, так что с удовольствием ими подзакусил, сочной паучьей молодью. Те, что пошустрей, разбежались и дали жизнь новым поколениям акромантулов Запретного леса. Так у нас и появилась знаменитая паучья колония вместе с Паучьей лощиной. Арагога, как я и говорил, не трогаю, и более того, у меня у самого среди пауков любимцы завелись, Одиссей, например, он плетет самую прочную серебряную паутину, не один волколак в ней запутался, украсив мой скромный стол. Так… Ну, птичка, приехали, вот выход.

Заслушавшаяся Минерва встрепенулась, подняла голову и посмотрела вперед, в тенисто-лиственной овал дневного света. Вылетев сквозь него, сова обнаружила, что вход скрывается в пологой лесной горушке, совсем рядом с Паучьей лощиной. Радостно ухнув, Минерва полетела над головой василиска, ведя его на встречу с Гарри.

Ощутив дрожь под ногами и завидев, как качаются верхушки деревьев, Ранкорн присвистнул, легко представив себе размеры приближающегося бронепоезда, встал и подманил к себе детей. Тем повторных приглашений не понадобилось — вмиг скучковались за надежным дядей Альбертом.

В отличие от бронепоезда, василиск подъехал бесшумно, но и то земля гудела, пока он сворачивал свои гигантские кольца, покомпактнее собираясь перед кучкой детей и знаменитым драконоборцем. Шипеть никому не пришлось — Змей заговорил с людьми вполне по-человечески и даже на английском языке. Высоко вскинув голову и красиво изогнувшись латинской буквой «S», он вежливо обратился к Альберту:

— Наслышан о вас, высокочтимый сэр. Должен признаться, что я весьма горд тем, что такой великолепный ученик вышел из стен данного школьного учреждения. Редко, очень редко его стены покидают столь мастерски ограненные алмазы. Примите мое глубочайшее почтение и дозвольте присоединиться к вашим важным делам.

Гарри уронил челюсть. Очень хотелось разобидеться и заорать, а почему же он, гад, в прошлом так себя не вел?! Почему он шипел, слушался Тома из дневника и гонялся за маленьким мальчиком? Но тут ему на руку села Минерва, и Гарри вспомнил — почему. Потому что он был во власти темных сил, покоривших его волю, заставивших служить призраку, воспоминанию из дневника, которое выпустила на волю одержимая Томом маленькая девочка Джинни Уизли…

А сейчас василиск был в твердой своей памяти, над его волей ничто не довлело и он сохранил свой ясный рассудок. Сейчас он был настоящим, самим собой, и что интересно, отказывался назвать Альберту своё имя! Гарри встрепенулся и, отбросив размышления, прислушался, вникая в разговор.

— Ну зачем вам моё имя, уважаемый? Позвольте оставить его при себе!

— Оно какое-то секретное? — заинтригованно спросил Альберт. — Или слишком длинное, труднопроизносимое?

— Ни то, ни другое. Просто своё имя я предпочитаю доверять только другу. А то было один раз такое, с полвека тому назад… Повелся я на сладкие речи одного ретивого вьюноши, а он возьми да воспользуйся моей доверчивостью — попытался овладеть мною при помощи магии имени и подчинить меня своей недоброй воле… Повезло мне тем, что я не до конца ему поверил и назвал лишь часть своего наименования.

Вот оно что! Внутри у Гарри всё так и ахнуло: вот же оно, Том, видимо, знал имя василиска и тем самым сумел его покорить! И, к счастью, умница-змей назвал себя не полностью, раз сумел воспротивиться злой воле дневника. Одновременно Гарри охватила здоровая злость на подлеца Реддла, так коварно использовавшего честного Змея в своих корыстных целях.

Ведь змеи — это самые честные существа на свете, и странно, что кто-то считает иначе, приписывая ползучим гадам хитрость и коварство, холодную расчетливость и жестокость. На самом деле всё не так, змеи охотятся только на добычу, соразмерную себе — птиц, мышей, кроликов, удавы и питоны — соответственно на кабанов и косулей, анаконда — на пекари, агути, капибару… На человека змеи нападают только в виде исключения: в случае самозащиты, защиты гнезд, детенышей, при случайной встрече змея честно предупреждает двуногого о том, что нападет, если он её тронет. Яркой окраски порой достаточно, чтобы благоразумный хомо сапиенс убрался с пути змеи, а если нет, то клобук кобры и погремушка гремучки им в помощь.

Звери, вообще-то, не умеют лгать, только самые продвинутые да цивилизованные иногда могут научиться вранью: какая-нибудь хитрая собачка притворится хромой, чтобы хозяин пожалел её и остался дома. Кошки же ко лжи оказались не способны совсем…

От своих раздумий Гарри очнулся, когда услышал, как Ранкорн окликнул ребят, предлагая им назваться василиску. Отодвинув мудромыслия в сторону, Гарри назвался первым:

— Гарри Эванс.

За ним назвались остальные, причем девочки не забыли присесть в книксене, из-за чего Драко и Эверетт, назвавшиеся последними, изобразили поклон. Альберт времени зря не терял — послал Блэку и Снейпу Патронусов, двух андских душегреев. Василиск проводил взглядом серебристых змеев, посмотрел на башенки и вдруг пришел к выводу, что они слишком близко к замку. К чему и почему он так решил, Гарри не понял, но интуитивно поверил древнему реликту.

Тем временем подошли вызванные Альбертом Северус и Регулус, обошли хижину Хагрида, да и замерли, увидев детишек в такой… компании. Нет, конечно, Альберт им сказал, что прибыл василиск, но не такой же, прости Мерлин, исполин! Метров пятнадцать в длину и в пару тонн весом. Видя круглые глаза новоприбывших, василиск приосанился, страшно гордый собой. О да, трепещите, человеки, я — великолепен!

Гарри невольно заулыбался, глядя на горделивое самолюбование добродушного зверя. И чего люди так безбожно врут, сочиняя свои страшные бестиарии? Василиск убивает взглядом, это да, но вопрос-то в том, кого конкретно: врага, добычу и просто надоевшего соседа, на друзей и невинных он курок не спускает, иначе и смотреть-то не на что станет.

Блэк, к счастью, вспомнил, за чем пришел, и, выступив вперед, вынул из мешочка и разложил перед василиском пять предметов. Змей отставил позу и внимательно оглядел преподнесенные дары: чашу Пенелопы, диадему Когтевран, медальон Слизерина, кольцо Марволо Мракса и дневник самого Темного Лорда. И произнес фразу, из-за которой Гарри ощутил страстное желание расцеловать красавца.

— Одного не хватает.

— Как одного? — побледнел Регулус. — Мне сказали, что их пять! Да и сами вещи подтверждают, что нет среди них шестого…

— А я вижу! — упрямо набычился Змей. — Пять линий от них к основному тянутся! Приведите шестого, и всё будет в полном комплекте.