Чудесно, волшебно, божественно...

Хомячок в наморднике

После памятного вторника шквал событий утих, и жизнь вошла в наезженную колею. В Хогвартсе, во всяком случае. После первых недель вводных лекций и пробных занятий начались по-настоящему практические уроки, те самые, с требовательностью учителей, диктантами, усидчивостью (а попробуйте усидеть на месте полных два часа!), терпением, неиссякаемым вниманием и домашними заданиями.

Переменки урывками, выходные и ценнейшие халфтермы стали просто на вес золота, самыми драгоценными и желанными часами в Хогвартсе, ради которых дети душу и родину продадут.

Особенно это касалось первокурсников и некоторых студентов со второго, третьего и пятого курсов. Джесси и Люциан были посвящены с самого начала и позвали в тайну Седрика, Чжоу, Оливера, Адриана и Кассиуса. Фред и Джордж узнали сами и привлекли своих друзей Ли Джордана, Кэти, Алисию и Анджелину. Пересчитывать их всех бесполезно, ибо я сама не знаю, сколько именно ребят бегали теперь на озеро и в Запретный лес на запрещенные, но такие желанные встречи с лесными обитателями. Пикники и свободные недели (халфтермы) стали просто обязательными, дети считали священным долгом собрать корзины снеди, набрать кучу одеял и пледов и утянуться всем скопом в лесочек или на бережок, в зависимости от того, где собирались лесовики.

Для тайных сборищ на берегу нашли укромное местечко, укрытое от посторонних глаз густыми зарослями плакучей ивы и осокоря. Вышеназванные деревья широким амфитеатром окружали пологий склон, языком выдающийся в озеро, где берег круто обрывался в глубину, что было очень удобно для Наутилуса. Русалёнок мог без риска для жизни пробраться к самому берегу, опираться и даже лежать на камнях и открыто беседовать с друзьями.

Если же Наутилус был занят и не мог прибыть на встречу, ребята уходили в лес, к знакомой нам полянке возле горушки с пещеркой. Сюда, предупрежденные ветром, приходили Бриз, Глоренс и Одиссей, а иногда, если возникало такое желание, к ребятам выползал и василиск, которого дети, недолго мудрствуя, прозвали Салли. Против чего Змей не возражал, прекрасно понимая, что друзьям надо хоть как-то его называть.

Это были восхитительные часы: звонко гудел и трещал костерок, неприхотливо вгрызаясь в полешки и выбрасывая в небо радостные фейерверки — искры, одуряюще пахли поджаренные на огне корочки хлеба, исходили душистым паром печеные дольки тыквы и куски топинамбура и громко лопались запеченные каштаны, распространяя сногсшибательный аромат жареных орехов…

Дети сидели вокруг костра, полностью очарованные огнем, запахами и тихим всепоглощающим счастьем. Было рассказано немало историй, баек, смешных анекдотов, спеты песни, поведаны легенды с притчами, причем их вспомнил василиск, оказавшийся кладезем старинных сказаний и преданий, некоторые истории сообщил и ветер, его рассказы переводили Глоренс и Одиссей.

Молодой акромантул умел говорить, чем окончательно убедил детей в том, что он не является чудовищем, кроме того, Одиссей оказался бардом: при помощи жвал, хелицеров и прочной, особой музыкальной паутины он довольно неплохо пел, завораживая слушателей волшебным ритмом. Натянув боковыми лапами серебряные струны, Одиссей ловко цеплял их крючкообразными коготками на передней лапке и виртуозно бренчал ими, порождая звонкую нехитрую мелодию. Импровизированная музыка плавно вплеталась в вибрирующий голос поющего паука, создавая невиданные образы далеких миров, порожденные фантазией этого во всех смыслах необычного певца.

Глядя в подсвеченное золотистым пламенем темное лицо, сияющие бликами черные бездонные глаза и слушая тихий щелкающий напев, дети как-то и забывали, что перед ними гигантский паук рода греческий арахнид, по-простому — акромантул… Песни Одиссея покоряли простотой и приятной фонетикой, той особой, неповторимой ритмикой, на которую был способен только сам автор песен, благодаря своей необычной для человечьего уха речи.

Поняв, что среди них имеется певец, двое ребят принесли свои музыкальные инструменты: Люциан притащил на сбор гитару, а Ли — африканский там-там, маленькие продолговатые бамбуковые барабанчики. После нескольких попыток с ошибками их удалось подогнать к лире паука, и, найдя ритм, у трио получился неплохой оркестр.

Учителя полётов всё-таки прислали, к радости любителей квиддича. Особенно сильно обрадовался Драко, твердо вознамерившийся вступить в команду на втором курсе. Эверетт это не одобрял, слишком хорошо помня «удачливость» Малфоя, но вредничать не стал, не желая портить настроение приятеля. Учить детей полётам вызвался Эйдан Линч, ловец сборной Ирландии по квиддичу, у которого в игровом сезоне настал перерыв, поэтому профессиональные квиддичисты решили «тряхнуть стариной» и слегка поднатаскать новую смену. С чем Линч и заявился, тем более что уроков немного требовалось — всего несколько недель для передачи базовых знаний первокурсникам.

Правда, Дамблдор и МакГонагалл были не согласны с таким раскладом и стремились затащить в квиддич Эванса, основываясь на понятно каких причинах. Пацан — сын Поттеров и должен перенять от отца должные таланты, но умничка Гарри считал это абсурдом и раскрывать их не планировал. Ну в самом деле, разве любовь к спорту передается по наследству, да ещё генетически, если это всего лишь личный интерес конкретного человека, а не память генома с хромосомами?

И что с того, что в прошлом он летал на метле? Он ведь тогда был наивным козлёнком и просто обрадовался тому, что хоть что-то умеет сам, чему совсем не надо учиться. Гарри прекрасно помнил эти свои первые восторги, ошалелую радость от того, что, оказывается, умеет летать! А когда его ещё и наградили зачислением в команду, счастья было, что называется, полные штаны.

А сейчас он слишком хорошо знает, что такое квиддич, накушался по самое не могу — спасибо, больше не хочется.

За пределами Хогвартса, как следовало из новостей «Ежедневного Пророка», жизнь тоже била ключом. Пита Петтигрю в кои-то веки допросили по всем правилам, полным составом и с применением Веритасерума, при этом выпроводив в коридор Дамблдора. Гарри аж поперхнулся, прочитав о том, что старика сочли предвзятым и на основе этого отстранили от участия в суде. Да господи ты боже мой! Гарри чуть не бросился с поцелуями на колдофото мадам Боунс, заявившей, что Дамблдор чересчур рьяно всех судил и приговаривал. Вспомните, как страстно он упихивал в Азкабан Сириуса Блэка и требовал, чтобы того приговорили к Поцелую дементора…

Нынешние члены Визенгамота вспомнили и покрылись подозрениями: а правда, зачем?.. Насколько помнили ветераны Визенгамота, Блэка приговорили к пожизненному заключению только на том основании, что он вел себя малость неадекватно, словно заимперенный, признал за собой вину, из-за чего у судей осталось ощущение недоговоренности. Неполным было то дело, мутным, не раскрытым до конца, потому Блэка и оставили в живых, вопреки заверениям Дамблдора в том, что убийца неадекватен и его следует казнить.

Теперь же, при наличии живого Питера Петтигрю, законопачивание Блэка в Азкабан стало казаться крайне подозрительным. Блэка ж засадили в тюрьму за убийство волшебника, а тут на-те вам, безвинно убиенный волшебник оказывается жив-здоров, и отсюда вытекает закономерный вопрос: а за что же тогда сидел Сириус Блэк? Всякий вопрос требует ответа, а чтобы его найти, надо хорошенько поковыряться в загадке, дабы выковырять из неё этот самый ответ.

С чем и отправили запрос в Азкабан. Начальник тюрьмы депешу принял, прочитал, ничего не понял, перечитал несколько раз, пока смысл не дошел до ума. Посидел, попивая коньячок и пытаясь уложить в заржавевших мозгах абсурднейшую новость — у них в тюрьме содержится невиновный человек, согласитесь, дико выглядит, всё равно что намордник на хомячка надеть…

Но приложенная к письму газета, в которой сообщалось о поимке Пита Петтигрю, примирила начальника с хомячком в наморднике, и он, откашлявшись, позвонил в колокол, призывая к себе Главного Надсмотрщика. Тот не заставил себя долго ждать — вплыл в комендантскую сквозь стену, ибо дверь для него была унизительно низкой, всего два метра против его, дементоровых, трех с половиной. А нагибаться дементоры не любят. Подпарил к столу, за которым восседал начальник тюрьмы, и вперил вопрошающий подкапюшонный мрак в глаза. Судорожно протолкнув в глотку к-комок, комендант сипло проговорил:

— У-уу нас приказ — доставить заключенного Блэка в Министерство.

Выслушав явный бред, Главный Надсмотрщик недоуменно пожал плечевыми суставами, воздел жуткую длань и щелкнул костяшками. Склизкая слизь нехотя сошла с руки от резкого движения и тяжелыми каплями плюхнула на черномраморный пол. Зашипела, въедаясь в камень и источая ядовитый дымок… Где-то в глубине здания загудели двери, подчиняясь жесту Владыки.

Вскоре появился Блэк, ведомый двумя конвоирами. Заключенный, как и положено, вошел в дверь, а вот сопровождающие его товарищи-дементоры просочились сквозь стены, милостиво пропустив свои руки в дверной проем, так как в них были зажаты цепи, прикованные к кандалам на запястьях сидельца.

Коменданту стало не по себе, ибо выглядел Блэк куда здоровее, чем положено. Прочие-то все давно с катушек съехали, утратили не только разум, но и человеческий облик… Икнув от неожиданной мысли, начальник потряс газетой и спросил, заикаясь:

— Это п-правда? Он н-невиновен?!

Подкапюшонные мраки повернулись к Сириусу, посмотрели на него и, поднявшись к лицу начальника, синхронно кивнули. В синих глазах Сириуса появилось удивление, и он с недоумением спросил:

— В чем я невиновен? Что случилось?

Подумав, комендант подал ему газету — не всё ли равно, когда и от кого арестант узнает новости? Сириус статью прочитал, не поверил, перечитал и офигел, взвыв на грани фальцета:

— Питер жив?!

Над его головой дементоры молча хлопнулись костлявыми дланями, приветствуя наконец-то восстановленную справедливость. Чтобы они да не знали, воплощение-то Правды магического мира… Они Сириуса не сосали, как прочих преступников, точно зная, что Блэк ни в чем не виноват, знали дементоры, стражи азкабанские, что сидит в их застенках безвинно осужденный человек. Поэтому и не трогали его, а лишь кормили да выносили горшок, деликатно делая вид, что не замечают в камере никакой черной собаки.

Но зато теперь… Не успел Сириус порадоваться будущей амнистии, как вдруг вокруг его шеи обвилась цепь и резко вздернула вверх. Думая, что на него нападают дементоры, Блэк на инстинктах перекинулся в волкодава, привычно надеясь отвлечь внимание от себя. Начальник поглазел на висящего в железной петле барбоса, побагровел и грохнул кулаком по столу.

— Почему не зарегистрирован, мать твою?!

Пёс поджал лапки и жалобно заскулил, умоляя спасти-защитить от страшных исчадий ада. Но тюремщик на красивые глазки не повелся, он поступил гораздо хуже: взял перо и старательно описал приметы черного ирландца. Для внесения в реестр, стало быть. Сириус, видя это, обреченно вздохнул и превратился обратно.