Сказки Бурого Медведя

— Ну, как знаешь. Я же тебя до доменки провожу, покажу её, а там решишь, как быть.

— Что ж, быть по сему, — согласился Вешка.

Показал барин Вешке доменку. Тот посмотрел на печь, на хозяйство, на места вокруг. Всё хорошо вроде. И землянка хорошая, и ледник есть, чтобы продукты хранить, и сарай крепкий. Руда тоже недалеко, много ходить не надо, заправляй доменку да вари железо. Да и опять же при деле, а дело, оно всегда прокормит. Согласился Вешка и отправился в Рудню к мастеру Крице.

Долго ли, коротко ли он до Рудни ходил, только пришёл туда к ночи уже. Спросил мастера Крицу. Указали ему на крепкого старика с короткой, опалённой бородой.

— Здрав будь, Крица!

— И ты здрав будь, отроче. Откуда знаешь меня?

— Да барин, что в усадьбе с другой стороны Топлюги живёт, тебе поклон передал. А я прошу рудному да железному делу меня научить.

— В ученики, значит, метишь? А примет ли тебя Топлюга? Да и Яр Пламень-батюшка ласков ли будет?

Удивился Вешка речи такой, но вида не подал. Коли учить его будут, так расскажут, что к чему, а коли нет, так и спрашивать нечего.

Старик же продолжал:

— Сейчас поздно уже, ложись-ка спать, вон там, между доменкой и болотом. Там ложбинка есть, вот там и устраивайся. У меня же дел ещё невпроворот, железо доварить надо, а на рассвете и выпущу его на свет белый.

— А может, помогу чем тебе, дедушка?

— Помошников у меня и так хватит. А от тебя сейчас вреда больше будет, чем помощи. Ты ложись, ложись, завтра и решим, как с тобой быть.

Повернулся Вешка, нашёл ложбинку, улёгся, положил котомку под голову и решил всю ночь смотреть, что мастер Крица делать будет. А тот ничем особым и не занимался, сидел себе у доменки да иногда трогал её, поглаживал. Бормотал что-то себе под нос. Смотрел Вешка, поглядывал, да и заснул…

И снился сон ему странный, будто бежит чудище огромное, а из ран его кровь-руда льётся да на землю проливается. Вот и на Топлюгу пролилась. И вроде немного её с чудища капнуло, а как в топи плюхнулось, так вся Топлюга ходуном заходила, из берегов вышла да на много дней вокруг разлилась. И хранит она с тех пор кровь-руду чудища того от глаза чужого, никому не даёт прикоснуться к сокровищу этому. И ходит она старухой белою да косматою — глаз чужой отводит. А коли кто поближе к сокровищу подойдёт, так и вовсе в топи затащит, и поминай как звали любопытного. Вот и сейчас она рядом с Вешкой встала, смотрит на него — глазом не моргнёт. А Вешка в глаза ей глянул и увидел пустоту мертвенную, а за ней ничего. И затягивать его эта пустота стала куда-то. Но опомнился он и крикнул:

— Неправильно это! Не пустота за смертью, а новая жизнь! Жизнь в другом свойстве! Отринув отжившее, умирает прежний человек. На новую стезю становясь, заново рождается.

И потеплели глаза у Топлюги, и улыбнулась она. И помолодела даже, превратившись в деву красивую. Повернулась — и пошла к себе на болото. И чем дальше она уходила, тем жарче Вешке становилось. Вот уже терпеть мочи нет. Оглянулся Вешка, а рядом Яр Пламень стоит да спалить его пытается жаром своим. Уже и одежда на нём дымиться начала, и волосы на голове трещать стали… Опомнился тут Вешка и крикнул:

— Неправильно! Не сжигает и убивает огонь, а переплавляет он! Через горнило пройдя, руда железом становится, а под молотом да водой калёная — в булат превращается! Сквозь труды и лишения пройдя, человек подобно железу закаляется, и знание обретя, мужем достойным становится!

Отступил Яр Пламень. Стал просто тёплым и ласковым, но слепил светом солнечным. Потом повернулся, и в доменку пошёл.

Проснулся Вешка — вокруг светает уже. А мастер Крица всё у доменки сидит, рукой её гладит да прислушивается. Подошёл Вешка к нему, поздоровался.

— Как спалось на новом месте? — спросил дед.

— Хорошо, дедушка! Только сон странный снился.

— И что же снилось тебе?

Рассказал Вешка Крице сон свой, ничего не утаил. Задумался дед, а потом и говорит:

— Ну что же, просился ты вчера мне помочь, так помогай. Железо готово уже. Будем его на волю выпускать. Свету являть!

Стал он Вешке говорить, что и как делать, и сам делал всё быстро да споро, будто и не старый совсем. Вроде и старается Вешка за ним успеть, а не получается. Но дело у них шло, и похоже, как надо, ибо железо на свет появилось в тот же миг, когда Солнце таким же красным комом из-за дальнего леса в наш Мир переливаться начало. И так радостно Вешке стало! Так светло на душе, как никогда ещё не было!

И встал мастер Крица к Солнцу лицом, и простёр руки к нему. И сказал Слова могучие, Слова сильные:

— Слава тебе, Тресветлый, лик свой в наш Мир явивший! Прими железо, с твоим приходом родившееся! Напои его светом твоим! Напитай его силой могучею! Дабы служило оно людям светлым, по Прави живущим! Помогало, хранило и защищало!

И показалось Вешке, будто слова эти в каждую былиночку впитались, каждую веточку тронули. И покатилась волна по Миру всему до самого Солнца светлого! И засияло оно светом нестерпимым, от которого и глаза слепнут, и оторваться не хочется!

— Вот и родилось железо наше. Теперь давай уплотним его, пока не остыло.

Взял Мастер клещами большими крицу железную, на наковальню бросил, а Вешка молот тяжёлый схватил и бить по ней начал. Кряхтела крица, искрами сыпала, мялась, окалину и шлаки выплёвывая, пока не стала куском настоящего твёрдого железа. После окончания дела сидели Вешка с Мастером Крицей, отдыхали. Любопытно Вешке, как он с делом справился и будет ли его Мастер дальше учить. Так любопытно, что язык сам вот-вот слова скажет. Но негоже нетерпение проявлять, старшего от дум отвлекать, потому сидел Вешка, с вопросами своими боролся. Мастер же, видя борьбу Вешкину, нарочно время тянул, испытывал — справится он с любопытством своим или нет? Справился. Успокоился.

— Ну, что же, отроче, Топлюга тебя приняла, Яр Пламень приласкал, и железо с твоей помощью доброе родилось. Уважение же к старшим в привычке твоей. Будет из тебя мастер. Так что не могу отказать тебе в учении, даже если бы и захотел. Вот только помнишь сон свой? Когда ты Топлюге про смерть говорил?

— Помню, дедушка.

— Значит, мальчишка, что сейчас рядом со мной сидит, умереть должен, а завтра парень родится. Готов ли ты через смерть пройти, самой Маре в глаза глянуть?

— Готов, дедушка.

— А готов ли своей волей под мою волю идти?

— А для чего так нужно, дедушка?

— Коли знания принять решил, нужно самому этим знаниям соответствовать. И чем больше знание, тем тяжелее его нести. Это как малому ребёнку здоровенное бревно поднять. Вот и надо тебя к знанию тому подвести и подготовить. Чтобы не сломало оно тебя, а радость доставляло, да на пользу людям шло. Подготовка же эта тяжёлая будет. Многое тебе добровольно терпеть придётся. Но ты вольный человек, можешь в любое время уйти, никто тебя держать не будет. Для этого только и надо сказать, что не надобно тебе моего знания, и воли моей над тобой больше нет.

— Тогда готов я волю твою принять, дедушка.

— Добре. Сегодня к вечеру и начнём.

Весь день Вешка к вечернему действу готовился. С Лесом прощался, с Водой, с Солнышком. Мылся да одежду стирал, чтобы в самый ответственный момент чистым и светлым быть. Крица же в деревню ушёл и до вечера не приходил. Когда солнце на ладонь до макушек деревьев не дошло, мастер снова появился, и с ним пришли ещё четверо мужчин.

— Готов ли ты, Вешка, со старой жизнью проститься да в новую жизнь вступить?

— Готов, мастер.

— Ну, значит в путь пора.

Отправились они на болото. Долго шли, сначала по гатям, потом по топям, да таким, что всё под ногами ходуном ходило, а жижа болотная у пояса булькала, смрадом трупным обдавая. Наконец, уже почти в темноте на остров пришли. Совсем небольшой. Весь травою покрытый да деревьями корявыми поросший. На краю острова яма вырыта, а в самом центре столб стоит с ликом женским, и тишина вокруг такая, что в ушах звоном звенит.

— Будешь в яме, молчи, — сказал Крица. — Что бы ни случилось, молчи. Кто бы ни приходил, молчи. Кто бы ни звал, молчи. Как бы плохо ни было, молчи. Выхода тебе из этой ямы нет.

Страх тут Вешку взял, а помошники Крицыны схватили его за руки, за ноги и в яму бросили. Не успел он на ноги вскочить, как сверху крышка деревянная опустилась, заперев его на дне.

Обошёл он яму. Кругом земля сырая, а под ногами жижа хлюпает. Темно совсем стало, лишь отблески огня от костра, что Крица с помошниками разожгли, в немногих щелях крышки слабыми проблесками посверкивают. А снаружи гудение раздалось да бормотанье, и трудно разобрать, что бормочут. Только ясно, что к Маре — древней Богине смерти обращаются. На Вешкину жизнь её зовут. Присел Вешка да стал ждать, что дальше будет. Достал свой чёрный камень, что в лесу дед ему дал. В руке держит, а тот тёплый, да не совсем чёрный, а весь в пятнах белых… И откуда они взялись? Прав был тот дед. Много Вешке досталось, да всё не то, что хотелось. Думал он как лучше делать, а получается, что не нужно это людям. Потому и в ямы его сажали, и батогами били, и голодом морили, и травили по-всякому…

Долго он так сидел, жизнь свою вспоминал, коротко ли, только заметил, что жижи в яме прибавляется. Вот уже по колено её стало. И темнота вокруг какая-то густая собирается, плотная. И ощутил Вешка, что в яме ещё кто-то есть. Кто-то невидимый и страшный. И вот выступила из тьмы женщина да к Вешке подходит. А ямы-то уж и нет совсем! Вокруг хоть и тьма непроглядная, а чувствуется, что пространство огромное во все стороны простирается, ни верха, ни низа нет, и лишь где-то там далеко островок малый среди болота, яма накрытая, где он, Вешка, находится, костерок небольшой, да люди вокруг него сидят. А вместо столба та женщина стоит и о чём-то с ними разговаривает.

Вдруг окликнули его, звать стали, но молчал он. Потом чудища приходили разные, напасть и съесть хотели. Хоть и страшно Вешке было, но ни звука не издал он. И открылась ему точка светлая, и стала расти, и притягивать его к себе. Страха совсем не было, и погрузился он в этот свет, и понял, что умер…

Мягкие мамины руки смывали с него что-то. Что-то липкое, грязное, неприятное. Вокруг было жарко и влажно. Вот она окатила его тёплой водой и стала снова смывать это липкое. Он пока не открывал глаз, а просто наслаждался прикосновениями этих рук. Маминых рук. Они были и ласковыми, и тёплыми, и требовательными. От них в него вливалась сама Жизнь. Она наполняла всё тело! Каждый его уголок, каждую косточку и каждую жилку. Он, наконец, открыл глаза и увидел её лицо. Лицо своей мамы.

А Мякишка тем временем на бревне сидел, вроде за работой холопов смотрел, а на самом деле думу думал. Да дума та больно каверзная. Раньше не сомневался он, что всё как барин говорит делать надо, да вот не совсем так оно оказалось. Вешка поперёк воли барской пошёл, и вон как дело обернулось. На заимку барин его отправил, железо варить, да не просто, а с долей в деле. Целую десятину ему отвалил! Это же надо так? Так ведь можно лет за десять-пятнадцать и свою доменку построить да жить-поживать — сам себе голова. Эх, жаль, не Мякишке такое счастье досталось. Он бы уж развернулся так развернулся! И не одну, а три доменки поставил… да чего там три? Пять в самый раз будет! И холопов себе накупил бы или закупов, и работали бы они у него день и ночь, руду плавя да Мякишку обогащая. Вот жисть-то пошла бы! А тут всё этому непутёвому Вешке досталось. Да ведь не сможет он всё как надо сделать! Не сможет! Эх, несправедливо! Решил Мякишка барину в ноги упасть да просить его дать ему эту доменку. А как решено, так и сделано. Вечером барин в благости после ужина пребывал, вот Мякишка к нему и подошёл со своей просьбой.