Девочки, кто с нами?

ДЕД С БАХЧИ И ГАЛЯ

Дед Перепелочка окинул взглядом окрестность, прижмурился от ударившей в глаза желтизны. Налилась пшеница! Того и гляди, колос брызнет зерном. Пора убирать, а ведь только-только с рожью и просом справились. Ну и пекло! Солнце будто нарочно жарит, испытывает человеческое терпение. Ковыль совсем высох, стружкой шелестит. Потрескалась земля, пить просит. А люди терпят! Упорствуют, стоят на своем, трудятся. Даже по ночам машины снуют и рокочут на загонках.

Старик расстелил в меже рогожу, поглубже натянул соломенную шляпчонку, поудобнее устроился. Любил с этого места наблюдать, как по дороге машины бегут. Иную остановит, поговорит с водителем, узнает, что творится на участках, кто впереди идет. Вон показалась пятитонка, не мешало бы остановить и наказать, чтобы в поселке купили самосаду. Проскочила мимо — видно, торопится. За поворотом затарахтели колеса телеги, вынырнула лошадиная голова — в поселок за водой погнали. Нет, остановилась лошадь. Дед насторожился, прижался к рогожке поплотнее, догадался, зачем пожаловала девчонка, сползшая с телеги. Понятно! Оглядывается, в руке мешок. Присела, и змейкой-змейкой к бахче… Сизая бородка старика задрожала от негодования! Среди белого дня! Разбой да и только!

Сторож налетел на Галю в тот самый момент, когда она старалась закатить в мешок громадный арбузище. Схватил за руку, потащил с поличным к шалашу. Усадил на опрокинутое ведерко, ткнул носком опорка в пучившуюся мешковину, гневно спросил:

— Это как называется?

— Кавуном, — помедлив, ответила перепуганная Галя.

— Воровством называется. Твоему кавуну грош цена, а позору на весь век хватит. Знаешь, что за такие дела бывает?

— Люди пить хотят! Вода теплая, вонючая. Тошнит с нее… — Передернула худенькими плечиками, черную тощую косичку заправила под платок. Дед поугрюмел, нескладно затоптался, защипал бороденку.

— Катерина послала?

— Сама я. Тетя Катя не знает…

— Так. Теперь сиди. Велено задерживать, протокол составлять, — и заворчал по-стари-ковки с огорочением: — Все даром хотят. Нет чтобы купить по-честному…

— Деньги еще не получали. Вернем. Я ведь не себе, — загорячилась Галя, — думала по кусочку каждому разделю. Больные у нас есть. Фая утром ничего в рот не взяла, и Юрка, помощник комбайнера, все кашляет. Спасибо, Люся ему помогает, у штурвала управляется. А все просо виновато! Когда убирали, пыль

столбом стояла, не продохнешь. Сорная трава с коробочками, та, которая просяные метелки душит, замучила всех. Срежут ее, вместе с просяной метелкой, раздавят коробочку, а из нее— пылища, да едкая…

— Пшеницу-то начали убирать? — неожиданно перебил старик.

Галя кивнула. Помолчав, с беспокойством глянула на часики. Опоздает с обедом на участки. Вот тебе и обрадовала ребят! За такое дело, чего доброго, могут и домой отправить…

— Сиди-сиди! — прикрикнул дедка. — Не отпущу.

— Дедушка! Я никуда не сбегу. Вечером приду, тогда и протокол составите…

Неожиданно старик рассмеялся, подобрел:

— Ишь ты, всем по куску! Значит, пятьдесят кусков, если не больше.

Галя оторопела, глянула на странного деда, робко поднялась и, нагнув голову, сделала несколько шагов в сторону дороги.

— Погоди! Куда застрекотала? Ведь кавунов люди ждут.

Спустя несколько минут ничего не понимающая девушка укладывала с дедом Перепелочкой на телегу полный мошок арбузов. И выбрал-то каких! Самых зрелых, и штук пять дынек впридачу дал для больных Юрки и Фаи…

— Передай привет Александру Петровичу. Знатный комбайнер! Что и говорить… — сказал дед на прощанье.

Проводив девушку, старик снова устроился на рогожке, снова начал подсчитывать пробегавшие мимо по большаку машины с зерном…