Девочки, кто с нами?

СЕВОЧКА ВЕРНУЛАСЬ ОБРАТНО

Если бы не дядя Ваня, то навряд бы Севка удержалась на агрегате — сбежала бы по Тонечкиному примеру. Много значит, с какими людьми приходится работать и делить трудности. В первый же день Иван Силыч заметил ее настроение, понял, чем может кончиться дело, решил приветить, ободрить. Когда привезли обед, усадил рядом, развязал узелок, разломил пополам белый каравашек, кислым молоком угостил. Расспросил о доме, похвалил Севкины толстые косы, посоветовал сменить платье на брюки.

— В мужском способнее работать, подол не плещется. А что трудно, не унывай, — успокоил он. — Это по первоначалу! Постараюсь своего рысака ровнее вести, потише, чтобы не так трясло…

— Лучше я уйду, — приуныла Севка. — » Из-за меня отстанете.

— Уйти не мудрено. От одного дела сбежишь, от другого отмахнешься, а от совести не уйдешь. Век будешь себя корить. О нас тоже надо подумать, как без тебя управимся…

С этого дня они сдружились. Перестала Сева бояться машины, трактор научилась водить, в свободные часы гостит у дяди Вани в поселке, его бабке по хозяйству помогает. Загорела, поправилась, о больном сердце забыла и думать. Все шло хорошо, и вдруг сваляла глупость: угораздило написать матери, как трудно работать копнильщицей, что закормили лапшой, а самое главное, без памяти влюблена в своего тракториста…

Отослала заказным» и испугалась. Переполошится мама, чего доброго, нагрянет, людей насмешит. Откуда ей знать, что у дяди Вани голова седая, в непогоду поясница болит, у него три внука, а самому уже за пятьдесят перевалило.

Девушки смеялись. Выдумала! Не поедет Анна Савельевна в такую даль из-за глупого письма…

— Вы маму не знаете, — заладила Сева. — Из мухи слона раздует. На край света помчится. У нас сосед летчик, до Челябинска самолеты родит…

…И приехала Севочкина мама. В тот час на стане было пусто — все на работе. Галя собиралась на участки обеды везти, когда Анна Савельевна заявилась. Спешит, платочком потное лицо вытирает. Вошла в палатку, увидела рас* кинутые матрацы, заволновалась. Кругом сквозняки! Верный вирус!

Уговаривала Галя ее отдохнуть с дороги— освободится Сева, прибежит. Не согласилась, на загонки отправилась. Идет, держится за край телеги, оглядывается по сторонам. И куда столько хлеба понасеяли! Разве можно такую махину убрать? Нет, Анна Савельевна представляла себе степь иной. В книгах пишут о лиловых цветочках, о голубом ковыле, а тут…

По дороге машины с зерном снуют, пыль столбом, жара! Бедные девочки, наверное, совсем измучились! Какое имеют право заставлять работать по двенадцать часов? Сева, конечно, не пишет, а наверняка совсем утомила сердечко!.

Галя молчит, усмехается. Нарочно не окликнула подругу, когда к загонке подъехали: пусть мамаша полюбуется на свою слабенькую дочку. В эту минуту комбайн как раз к повороту приближался. Сева торопилась спустить солому, жмет на педаль, злится. Соломы много, застряла, не идет. Севка подскочила, плюхнулась на нее сверху. Видит Анна Савельевна, как ее дочка в какое-то жерло провалилась, обомлела, а та уже на земле барахтается — жива и невредима. Вскочила, отплюнулась и, не замечая матери, помчалась догонять агрегат. На ходу запрыгнула на копнитель, снова принялась орудовать как ни в чем не бывало. Потная, грязная, в брюках на долговязого мальчишку похожа.

Здорово досталось от матери! После поцелуев пришлось наслушаться неприятных вещей. Хорошо, дядя Ваня догадливый, сел в сторонке. А тут еще, словно на грех, Галя миску с лапшой подала. Попробовала Анна Савельевна, чем кормят, сморщилась. Настоящий клей!

— Не клей, а крахмал, — промычала с полным ртом Севка. — Очень вкусно.

Впервые она с нетерпением ожидала. конца перерыва и обрадовалась сигналу. Но от мамы не скоро отделаешься. Прежде чем уйти обратно на стан, спросила шепотом, где тот самый тракторист. Недоверчиво окинула взглядом пожилого усталого человека с потными седыми волосами, рассердилась еще больше. Не поверила!

Утром Севку будто подменили. Поднялась унылая, бледная, с покрасневшими от слез глазами. Ни на кого не смотрит.

— Уезжаю! Пишите домой, захвачу письма, — сказала она. — Папа сильно болен…

— Ко мне не заходи, — отрезала Волька, — мама выставит. Она у меня вспыльчивая.

Что-то пробормотав насчет комсомольской чести и совести, Люся отказалась от услуг «посторонних». Больше всего боялась Сева объяснения с Лидой, но, к удивлению, обошлось благополучно. Та моментально накатала длинное послание, попросила передать отцу.

— Маме ни-ни, — предупредила она, чему-то усмехаясь.

…Конечно, дома было все в порядке, только у Мурки котята появились. Отец здоров, обрадовался ее приезду, но ни о чем не расспрашивал— будто не было месячной разлуки. Такой уж характер молчаливый. Зато мама старалась вовсю: суетилась, предупреждала малейшее Севочкино желание.

В этот вечер девушка отсыпалась, а на следующее утро вышла из дому. Город встретил по-будничному: пыльные улицы, духота, пожелтевшие от жары деревья и странное безлюдье. Сева поймала себя на мысли, что бригада, наверное, уже перебралась на другой стан— при ней заканчивалась уборка участков. Вздохнула — даже не успела проститься с дядей Ваней. Мать не отпустила от себя ни на минуту. Конечно, агрегат не оставят без копнильщицы, и все же…

Старалась отогнать неприятные думы, свернула в проулок к большому серому дому, где жила Галя. Долго стучалась в квартиру, пока какой-то мальчуган не объяснил, что все на работе, а дедушка во дворе.

Маленький, худой старичок сидел перед клумбой и неподвижными глазами смотрел на георгины. Он встретил Севочку радостно, осторожно ощупал ее руку. Беря конверт, заволновался.

— Как она там, наша ясочка? Скучаю без нее! Бывало прибежит, обо всех делах расскажет.

— Ее можно вызвать, — встрепенулась Сева, — хотите, зайду в институт, скажу декану. Она ведь была освобождена…

— Ни-ни, — старичок отодвинулся на край скамейки. — Разве можно такое дело бросать? Это я по привычке жалуюсь. Пусть живет, девонька!

Севочка уже звонила в квартиру Лиды, а в ушах все еще звучали слова слепого старика; «Пусть живет»…

Семен Ильич был дома. Лида здорово походила на своего отца: такой же выпуклый лоб, те же глаза и тонкие, строгие губы. Хозяин провел девушку в кабинет, заставленный книжными шкафами, усадил на тахту. Долго читал послание дочери, почему-то хмурился, теребил пуговицу на вороте полосатой пижамы. Отложив листки, заходил по комнате. Затем, неожиданно подсел к Севе, пристально глянул ей в глаза и рассмеялся.

— Хорошо! Правда, хорошо! — сказал он. — Счастливая вы молодежь. Лидуха пишет, что перебираются на новый стан. А что это за штука «стан», я и не знаю. И тушканчиков лишь на картинках видел, лис в зоопарке встречал. Всю жизнь в четырех стенах провел. С утра в клинике с больными, потом — домой…

Долго расспрашивал о целинных делах, попросил рассказать о комбайнах, поинтересовался, есть ли озера в степи и вдруг:

— Вы скоро обратно? Не засиживайтесь в городе. Можете пропустить самое важное для себя. Век жалеть будете. Езжайте, пока не поздно.

К остальным подругам Севочка не пошла, заспешила домой. И дома не лучше. Пусто — мать к портнихе ушла. Села обедать — и отставила тарелку с отбивной. Эх, сейчас бы кислого молочка холодненького, да каравашка кусочек, того, которым дядя Ваня угощал… Непонятная тоска подступила к горлу комом, захотелось разреветься. Показались противными лиловые портьеры на дверях, яркое китайское покрывало на кровати…

А тут, словно на грех, сосед заглянул. Вошел, дурашливо попятился, закричал на всю квартиру:

— Барышня Хныкса прибыли! Вы как, сами, или под конвоем? Много наработали? — насмешливо скривил губы, заерошил короткий ежик черных волос на макушке. — Вот, вот! Опять реветь! И что за характер овечий! — Нахмурился, выслушав, как мать увезла с собой Севочку. Вскипел, ругать начал — Надо было на своем настоять! Не поеду — и точка! Так всю жизнь и будешь за мамочкин подол цепляться?

Севочка опустила голову, слезы глотает.

— Теперь уже поздно…

— Ошибки никогда не поздно исправлять, — и тронул пальцем толстый узел каштановых кос на ее затылке. — Послушай, Севка, не поздно! Давай настоим на своем! Покажем характер…

— Не пустит. Денег не даст!

— В долг полетишь. В Челябинске сдам дружку, доставит в Кустанай, а там и дом рядом. Хочешь? Решайся, пока не поздно….

Мать наотрез отказать отпустить. Ради чего и кого ехать снова на мученье! Дома не плохо! С институтом она постарается уладить, чтобы конфликта не получилось. А впрочем, пусть решает отец. Он глава семьи, его слово последнее. Сева лишь вздохнула. Отец во всем и всегда слушается маму — бесполезно разговаривать.

Расстроенная, улеглась в постель спозаранок. Заснуть бы, а мысли сон гонят прочь. Видится стан, девчата, сидящие у костра. Видятся парни чумазые, усталые, даже пес Пинцет, даже копнитель, даже солома пшеничная и, конечно, дядя Ваня. Плохо, наверное, он думает о ней, наверное, сердится…

Давно затихло в квартире, а сна все нет и нет. За стеной расхаживает Сергей, через полчаса отправится на аэродром, и будет все кончено.

Сева отбросила душное одеяло, на цыпочках подобралась к двери соседа, послушала, затем быстро скользнула в спальню родителей. Спят… Лунный свет падает на худое остроносое лицо отца. Сева тронула его за руку, наклонилась:

— Папочка, дорогой! Уезжаю. Только не волнуйся. Не могу больше! — зашептала она быстро и страстно. — Папочка, миленький.

Отец открыл глаза, с минуту глядел на нее, стараясь разобрать ее шепот, затем осторожно придвинулся на самый край постели и тоже зашептал:

— Уезжай. Сейчас же, пока она не проснулась. Деньги в тумбочке…

Спустя какой-нибудь час с городского аэродрома поднялся самолет, унося в звездное необъятное небо счастливую Севочку.