Горячее сердце (повести)

Глава 39

Вера не помнила, как добралась до райкома. В узком коридорчике гулко стучали промерзшими ботинками матросы, красногвардейцы, работницы.

Она присела на диванчик передохнуть. И вдруг услышала голос Сергея. «Галлюцинация! Это пройдет. Сейчас пройдет!» Но голос за дверью все звучал и звучал. Вера машинально поправила волосы, взялась за холодную ручку и не решалась открыть...

Но голос продолжал звучать. «Кто так похоже говорит?» Вера потянула на себя дверную скобу. В лицо вдруг плеснуло жаром. Она отшатнулась.

Посреди комнаты стоял Сергей Бородин, худой, с обветренными скулами, и что-то доказывал низенькому бритоголовому председателю. Он был в черной кожаной тужурке и сапогах. Тужурка поскрипывала, как тугой капустный кочан. В таком наряде Вера еще ни разу не видела его. «Как он попал сюда?»

Чувствуя, что губы разъезжаются в дрожащей растерянной улыбке, подошла. Что-то сказала. Что — никак не могла вспомнить потом. Он что-то спросил. Она, кажется, ответила. А может быть, и не ответила...

Опомнилась на улице. У заснеженной садовой решетки Сергей жадно, вопросительно посмотрел на нее.

— Ты вспоминала обо мне?

Она слабо кивнула. «Конечно. Часто. Все время». Он бережно обнял ее за плечи, и близко-близко, у самых своих глаз, она увидела обрадованные глаза.

Потом опять чернотой заволокло голову. Сквозь шум и боль услышала встревоженный голос Сергея:

— Что с тобой?

— Домой, Сережа. Надо домой! Голова... — и закрыла глаза.

Когда пришла на мгновение в себя, Сергей сердито топтался около санок, держась за оглоблю. Лохматый извозчик, топорща заиндевевшую бородку, взвизгивал:

— Разбой называется! Разбой!

Из санок не хотел вылезать человек в башлыке и в шинели со споротыми погонами.

— Больной человек! Не понимаете? — с угрозой крикнул Сергей и сунул руку в карман. «Не надо. Зачем, Сережа?» — хотела сказать Вера, но голос не поддавался ей.

Револьвер подействовал на седока, и он быстро выскочил из санок.

Ворчал извозчик. Сергей торопил его. Вера забывалась, мысли путались. «Зря сели на извозчика. Высадили — нехорошо... Как приятно ехать! Наконец-то Сергей рядом!» Дорога звенела и пела туго натянутым бубном. А может быть, так звенело в голове?

Санки остановились, а в голове все продолжалось их плавное движение и звон. Вера поняла, что если выберется из санок, то не сможет устоять на ногах. Преодолевая боль, вылезла, сделала шаг и покачнулась. Сергей подхватил ее. Она постояла так. Опять пошла. Только бы добраться до стенки, только бы до стенки...

Вдруг она почувствовала, что отделилась от земли. Это он, Сергей, поднял ее на руки. Уперлась в грудь.

— Что ты, не надо, не надо, я сама.

Но он не выпустил ее, не говоря ни слова, стал подниматься по лестнице. Нет, он что-то говорил. Но слова не доходили до ее сознания... От скрипучей кожаной тужурки пахло табаком, паровозным дымом и холодом. Это было последнее, что запомнилось ей.

Потом снова на мгновение увидела Сергея. Только он был теперь не в тужурке, а в серой солдатской шинели. На столе лежал кусок хлеба. В стакане Бородин помешивал ложкой что-то белое. Он не замечал, что она смотрит на него. Лицо было сосредоточенное, словно он делал что-то важное.

Она опять забылась. Потом кто-то поил ее свежей, душистой, как березовый сок, водой. Наверное, он, Сергей. Вере было приятно оттого, что это делает он. Но она не могла ничего сказать... Голова кружилась, ее уносило куда-то в черноту.

Сколько часов или дней летала она в небытие? Казалось, все был один день... Она проснулась от стука. Просясь в комнату, царапалась о стекло закоченевшая тополевая ветка. Тело было легкое и слабое, невесомое. В голове уже не стало черной боли...

Рядом не было Сергея. Она забеспокоилась. «Неужели сон? Неужели все это приснилось?» Было молоко в стакане, был хлеб... А Сергея — не было...

Выплыла, шурша платьем, Агафья, Прохоровна. Сладко улыбнулась.

— Целых два дня вы без памяти находились, Вера Васильевна. Сергей Николаевич измучились, — и, понизив голос, прошептала: — На руках вас принесли! Помогите, говорит, уложить в постельку. Очень хороший! А я, да разве я для вас не сделаю...

Вере было немного не по себе оттого, что все это видела болтливая хозяйка. Она прикрыла глаза, но у Агафьи Прохоровны не было никакой охоты уходить так быстро. Щуря масляно таявшие глаза, она подпирала сдобную щеку точеной ручкой дамы пик и выкладывала новости.

— Очень приличный кавалер. А свою кожаную тужурку они продали, чтобы для вас купить... Молочка купили. Кофей сварили. Лекарства разные раздобыли. Только я вас очень прошу, как освободится кофейничек, верните, пожалуйста.

— Возьмите его, — сказала Вера и еще плотнее закрыла глаза.

Хозяйка ушла.

«Значит, все правда, значит, был он. Это не сон!»

На стуле под склянкой с лекарствами Вера нашла записку. Сергей обещал зайти вечером... «Замечательный, милый Сережа!»

Ей стало лучше. Она пощипала хлеба и выпила немного молока. Потом дотянулась до зеркальца, взяла его и долго рассматривала себя. Нашла гребень и старательно причесала волосы. «Сергей тужурку продал! Ох, Сергей!» — улыбаясь, с восторженным удивлением думала о Бородине.

Она умилялась ветке, разбудившей ее, морозу, расписавшему окно, и ждала, ждала Сергея.

Прокрался в комнату серый вечер, за ним вползла и улеглась в углах ночь, а Сергея не было. «Он, наверное, задержался. У него много дел. Его послали с Урала. Но он еще зайдет», — успокаивала себя Вера, стараясь до мельчайших подробностей вспомнить встречу с ним.

В окно заглядывали низкие зимние звезды. Смотрел узким кошачьим глазом месяц. «Сергей, наверное, тоже видит звезды и месяц и думает обо мне».

Внизу хлопал дверями ветер. После каждого удара Вера напрягала слух, желая услышать шаги Бородина. Но их не было.

Сергей так и не пришел. Не пришел он и на другой день, и на третий...

«Что же случилось? Что же случилось?»

Покачиваясь от слабости, на четвертый день встала. В голове еще был шум, но она оделась и под укоризненным взглядом хозяйки ушла. Надо было искать Сергея...

Председатель райкома потер озадаченно подбородок, остро взглянул в полные смятения Верины глаза.

— Что с вами? Я вас ни разу такой не видел!

Вера дернула конец платка.

— Значит, вы не знаете, где Бородин?

Под его пристальным догадливым взглядом смутилась, но посмотрела прямо. «Да, если хотите знать правду, я люблю его. Хочу, видеть, хочу знать, что с ним».

— Кажется, он дежурил в штабе Красной гвардии. Впрочем, не знаю, — ответил председатель.

Она побежала в штаб. Задохнулась от слабости. По лицу катился пот. Болезнь совсем вымотала ее.

В штабе Красной гвардии в темных коридорах и комнатах толпились вооруженные красногвардейцы с алыми повязками на рукавах. Ее взяла под руку Фея.

— Ты разве не знаешь? Завтра утром отправляемся. Где ты была?

«Завтра? А Сергей? А как же?..» Да, второй Петроградский экспедиционный отряд отправлялся на другой день. Ей надо было ехать. Ехать, так и не найдя Сергея...

Она ходила по комнатам, отрывая от дел издерганных, очень занятых членов штаба. Те хмурились, вспоминали, но никто не знал, где Сергей Бородин.

Только один, в белой мерлушковой папахе, с нервно подмигивающим от контузии глазом, сказал, что Бородин руководил отрядом гельсингфорсских моряков по борьбе с винными погромами и был ранен, кажется, ранен на Крестовском острове. Во взгляде и словах была неуверенность. Ранен ли? Быть может, случилось что-нибудь страшнее?..

Вера утерла рукавом покрывшийся холодной испариной лоб.

— А где моряки сейчас?

— Они уехали на восток. Он должен был ехать с ними.

Вера вдруг почувствовала, что у нее, как во время болезни, застлало голову аспидной чернотой, и оперлась руками о стол. Комната качнулась.

Кто-то усадил ее на патронный ящик, подал жестяную кружку. Она не видела, кто. Хлебнула воды. Бессмысленно посмотрела кругом и пошла. Она должна найти его. Где бы он ни был! Что бы ни было с ним!

Вера шла по белым мостам, мимо заиндевевших мертвых трамваев, уснувших, со смеженными ставнями магазинов. Она видела Сергея то с восково-прозрачным бескровным лицом в бинтах, то неподвижным.

У пустоглазого фонаря стоял пьяный детина в распахнутой черной шубе. «Вот, наверное, такой стрелял в Сергея», — с ненавистью подумала она, отворачиваясь от налитого кровью лица пьяного. Такой сброд вылез наружу.

В первой больнице ей сказали, что ни одного Бородина у них нет. Во второй нашелся Бородин, но он был лет сорока.

Оставалась одна, последняя больница. «Если нет там, тогда все, тогда...» — он она оборвала ату мысль.

Вечерело. Синие тени от деревьев исполосовали сухой, визжащий под каблуками снег. Последняя больница... Мимо состарившихся дуплистых лип, замедляя шаг, она прошла к последней надежде.

— Здесь Бородин! — ударили праздничным благовестом слова сиделки. «Здесь он! Жив, здесь Сергей!» — подхватило сердце этот звон в груди.

Вера встала на пороге громадной палаты. Закат окрасил лица раненых, подушки в одинаковый багряный цвет. «Где Сергей? Который?»

— Верочка, ты? — услышала голос и, словно слепая, незряче вытянув руки, бросилась в ту сторону.

Припала к его груди, не в силах выговорить ни слова. Он гладил ее незабинтованной рукой по голове, по мокрым щекам.

— Пришла. Как ты?.. Как ты?.. Ведь ты больная.

Она качала головой. «Нет, нет, я не больна, нет».

Потом села на кровать, не отрываясь, смотрела влажно блестевшими глазами на исхудавшее лицо Сергея. Он взял ее тонкую, совсем детскую руку за запястье. Мягко сжал. Погладил. Счастливо улыбнулся.

— Ну, что ты? Что ты? Ведь никогда не плакала!

«Да, я очень редко плакала, но сегодня я не могу, не могу». Погладила Сергея по заросшим щекам.

— Я тебя очень ждала. Ты обещал.

Он прикрыл глаза:

— Да, обещал, но видишь... Рука и грудь...

Моргнул пушистыми ресницами. У него был сияющий счастливый взгляд.

— Верочка, милая, как же ты пришла? Ведь ты больна.

— Нет, я здорова.

— Вот встану на ноги, и мы поедем с тобой на Урал. Николай нас ждет. Он тебе передавал привет. Мы там еще поживем!..

Вера опустила глаза, начала быстро теребить ворсинки на одеяле. К горлу поднялся вязкий ком и застрял там. Сергей, все так же восторженно улыбаясь, говорил о том, как они будут работать на Урале, как хорошо быть всем вместе.

«Так уже было однажды: я не могла поехать... Так уже было», — с отчаянием подумала она.

Словно кидаясь с крутизны, сказала:

— Ты не сердись... Ты не сердись, Сережа, но завтра я уезжаю на калединский фронт. В отряде не хватает медиков. Ты понимаешь, Сережа?

Она не договорила. Улыбка поблекла на лице Сергея, угасли веселые светлячки в глазах. Он стиснул спинку кровати так, что побелела рука.

Вера дотронулась пальцами до его заросшей щеки.

— Когда я вернусь оттуда, я приеду к вам. Ведь это скоро. Наверное, через месяц.

На скулах Сергея ходили тугие желваки.

— Можно попросить, чтоб направили на Урал, — хрипло выговорил он.

— Нет. Там не хватает медиков, Сережа.

«А если действительно попросить? Ведь тогда вместе со всеми... Нет! Никак нельзя. Там нет людей... Как было бы хорошо на Урал!.. Нет, я не хочу быть трусихой. Надо ехать. Надо... Но ведь он ранен. Как он здесь один?.. Но ведь я уже сказала, что поеду. Иначе нельзя. Нет. Урал подождет».