Свет на исходе дня

— Не верю. Не думаю, что надо навредить в одном месте, чтобы где-то была польза, — сказал Родионов. Лицо его было нахмурено, и было видно, как он волнуется. — А здесь вред будет. И такой, какой потом не исправить. Если процесс…

— Я читаю прессу, — уже с досадой перебил его Вербин.

Родионов осекся, умолк и посмотрел на него растерянно.

— Вам… безразлично? — спросил сбивчиво после некоторого молчания.

— Я не могу брать на себя ответственность за судьбу мира, — холодно ответил Вербин. — Дай бог с собой разобраться.

— Одно другого не исключает, — с горькой усмешкой заметил Родионов.

— Николай Петрович, я просил вас и прошу снова — не втравляйте меня в ненужные споры. Это словоблудие и сотрясание воздуха. Сочувствия во мне вы не найдете. Мы с вами все равно ничего не можем изменить. Было время псовой охоты, сейчас время технологии. Надо трезво смотреть на вещи, вы просто опоздали родиться.

— Какой смысл в технике, если мы… — начал Родионов, но Вербин перебил его:

— Долго нам так идти?

— Устали?

— Я не устал, но не вижу смысла.

— Смысл очень простой: вы должны полностью осмотреть объект и определить свое мнение. Письменно.

Вербин посмотрел на него с иронией:

— Письменно?

— Обязательно. С некоторых пор я стал образцовым бюрократом. Завел специальную папку и вношу в нее все суждения.

— Хорошо, я напишу. Но работу придется начать, есть производственный план.

Родионов посмотрел на него, но ничего не сказал, и некоторое время они шли молча. Густо пахло сыростью. Мягкий мох пружинил под ногами, в низких местах сквозь мох проступала вода. Это был унылый пейзаж: островки тростника, высокой травы, тальника, одинокие низкие сучковатые сосны, некоторые из которых уже отмерли, но продолжали стоять, словно окаменев; в непогоду они скрипуче и жалобно постонут и рухнут, не выдержав ветра, чтобы превратиться в скользкие черные коряги.

— Здесь короче, но если хотите, можно идти верхом, по дороге, — Родионов показал на холмистую, поросшую, лесом гряду, огибающую поодаль болото. — Местные жители в одиночку сюда не ходят. По здешнему поверью на болоте обитают души грешников.

— Неужели до сих пор верят?

— Верят, — буднично сказал Родионов. Он глянул на Вербина и улыбнулся. — Это от уровня техники не зависит.

Вербин пожал плечами: «В наше время…» — но Родионов заметил добродушно: — Поживете — сами увидите…

— Вряд ли у меня будет возможность, — сказал на ходу Вербин.

— Вы по-прежнему надеетесь уложиться в три дня?

— В три — нет, в четыре.

Они вышли на твердое место и по узкому заросшему оврагу стали подниматься вверх. Вербин услышал в зарослях отчетливый треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку; он посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел и вопросительно глянул на Родионова — тот шел, не обращая внимания.

— По-моему, там кто-то есть, — сказал Вербин.

— Почудилось, — спокойно ответил Родионов.

— Я слышал…

— Оборотни ходят бесшумно, — улыбнулся Родионов. — А людей, я думаю, вы не боитесь.

Вербин раздвинул ветки: склон оврага круто уходил вверх, поросший высокой травой, осиной и можжевельником; никого не было видно.

Они продолжали подниматься, овраг скоро кончился, и открылся высокий, просторный солнечный лес, наполненный светом, легкой подвижной тенью, прозрачным воздушным дымом и кажущийся после болота праздничным и веселым. Они вышли на пятнистую от бликов дорогу, которая живо петляла среди невысоких холмов и как будто играла с ними в прятки: то выбегала на открытое место, то снова пряталась в лес.

Дорога уткнулась в новый овраг, по дну его бежал ручей, над которым висел мостик — три бревна без перил, переброшенные с одного склона на другой. Они перешли мостик, и вскоре за деревьями показался рубленый дом с постройками.

— Что здесь? — спросил Вербин.

— Лесник живет. Передохнем немного.

Вербин увидел гуляющих кур, поленницы дров, сложенное аккуратно под навесом сено — дом и двор были ухожены и выглядели опрятно. Навстречу с лаем выбежала собака, но, узнав Родионова, умолкла и завиляла хвостом. Из сарая на лай вышел хозяин, коренастый бородач, возраст которого было трудно определить, ему можно было дать и сорок, и шестьдесят.

— А, Петрович!.. — Он пожал руку Родионову, потом протянул ладонь Вербину и вежливо произнес: — Здравствуйте.

— Передохнуть зашли, болото обходим, — объяснил Родионов.

— В дом проходите, — предложил хозяин.

— Спасибо, Кирилл, мы здесь посидим. — Родионов сел на бревно.

— Ну, здесь так здесь, — согласился хозяин и, обернувшись, позвал: — Даша!

На пороге дома появилась девушка; нельзя было сказать, что она красавица, но она была миловидна и хороша просто своей молодостью, от нее исходило ощущение свежести и прохлады. У нее были светлые, лежащие свободно волосы, серые глаза, короткое домашнее платье открывало руки и шею, взгляд был спокоен и ясен, и как-то сразу, само собой, было понятно, что от нее не приходится ждать подвоха, обмана или насмешки, но так же очевидно было, что невозможно обманывать и ее. Ни тени кокетства, ни намека, ни смутного отголоска скрытой игры или тайного хлопотанья не было в ней, она держалась просто, ровно, свободно, с незамутненным спокойствием и в то же время доверчиво и в каждом движении, в каждом взгляде была естественна и чистосердечна.

Быстро, но без спешки она ловко разожгла самовар и накрыла на стол. Налив всем чай, она повернулась и направилась в дом. В это время в кустах что-то треснуло, собака зарычала, ощерилась и кинулась в заросли, но вскоре вернулась и легла. Даша ушла в дом, а хозяин и гости принялись пить чай.

— Давно я не ел брусничного варенья, — сказал Родионов.

— Дочка варила, — ответил лесник. — Как какая ягода поспевает, она тут и варит.

— Смотри ты… А я думал, молодые теперь не умеют…

— Мать-покойница научила.

Они продолжали говорить о разных ягодах и вареньях, Вербин не слушал, рассеянно пил чай.

— Петрович, как съездил? — спросил наконец лесник. — Отстоял?

Родионов потускнел и молча покачал головой.

— Жаль… — сокрушенно сказал лесник. — Ежели это болото свести, все прахом пойдет. И лес, и реки… — Он посмотрел на Вербина. — Это же дураку ясно. Ягод не станет, птицы отлетят, зверь оголодает, уйдет…

— Я все это сказал, — хмуро заметил Родионов.

— Так что ж они, не понимают?

— Проект есть, — ни на кого не глядя, мрачно ответил Родионов.

— Так ведь проект в городе составляют! — горячо сказал лесник. — Что им наша жизнь! Приедут на день-два, посмотрят и пишут: это — туда, то — сюда. И пустят все под бульдозер. А через год-два руками разводят, ошибка, мол, вышла, извините. Для них ошибка, а для нас… — Он умолк, помолчал тяжело и сказал угрюмо: — Из рук все валится. Вроде ни к чему теперь. Знаешь, Петрович, что я тебе скажу? Если тебя уберут, пиши пропало.

— Ну, почему… — вяло возразил Родионов.

— Болото нам без тебя не отстоять. Я тогда подамся отсюда. Нечего тут делать.

— А дом… хозяйство? — с какой-то виной спросил Родионов.

— Снявши голову, по волосам не плачут, — жестко усмехнулся Кирилл. — Брошу! Как узнаю, что тебя убрали, так и снимусь.

Они молча пили чай. Из дома вышла Даша и принялась развешивать для просушки пучки какой-то травы. Когда она поднимала руки, ее и без того короткое, почти детское платье задиралось, высоко открывая ноги. Лесник перехватил взгляд Вербина и сказал твердо:

— Дарья, иди в дом.

Она покорно прервала работу и ушла. Все посидели в тишине, потом Родионов встал:

— Спасибо за угощение, Кирилл, нам пора.

Вербин посмотрел на окна дома: створка одного из них была приоткрыта, он увидел в темной глубине комнаты Дашу, она неподвижно смотрела из полумрака во двор, — на мгновение они встретились взглядами, ее светлые глаза смотрели спокойно и серьезно. Вербин почувствовал смутное, глухое беспокойство, она не отвела глаз, он неловко отвернулся, пробормотал хозяину: «До свидания» — и, чувствуя на себе ее неотрывный, внимательный взгляд, пошел прочь.