В те холодные дни

7

…Ранним утром, как всегда, на площадь к трубному заводу со всех концов города собирался народ. Бесконечный людской поток устремился к воротам проходных, теснился, бурлил, клокотал говорливым гомоном и шумом обычных приветствий. Людские волны набегали одна на другую, выплескивались, кружились, как водоворот перед створом плотины. Люди шли на работу, вслушиваясь в гремящие над площадью и над городом слова «Последних известий». Все улыбались, весело перекликались. Всем было приятно, что по радио из Москвы диктор четким голосом говорил на всю страну о славных делах коллектива трубопрокатного завода, который «с большим энтузиазмом трудится над выполнением заданий пятилетки, успешно осваивает выпуск новой продукции высокого качества».

Голос репродукторов разносился далеко и торжественно, люди ловили слова, с задором покрикивали, шагали бодрее, смеялись. Шутливо подталкивая друг друга, текли к заводским проходным.

— Слыхал, Прокофьич? Про тебя на всю Россию.

— Да и про тебя тоже. Про всех нас.

В заводские ворота проехала машина секретаря горкома партии Астахова. В кабинете директора его уже ждали Косачев, Водников, Поспелов, Уломов, Квасков.

— Ну что, товарищи, слушали радио? — спросил Астахов с порога. — Вижу, весь штаб на ногах. Приветствую вас! Здравствуйте! — он пожал руки всем присутствующим. — Приятная штука похвала. Согласны?

— Наверняка Алексей Степанович организовал, — сказал Косачев. — И правильно сделал, подбодрил.

— Если не возражаешь, Сергей Тарасович, пойдем сразу в цех. Чего в кабинете засиживаться?

— Хочешь чаю? — спросил Косачев, наливая густую заварку в стакан, где плавали два золотистых кружка лимона.

— Чай не водка, много не выпьешь, — пошутил Астахов.

— А я после бессонной ночи заряжаюсь крепким чаем. Прекрасный напиток, бодрит. Мы вот тут с Водниковым и Уломовым всю ночь не спали, приходится чаем спасаться. Подожди, пожалуйста, одну минутку.

Пока Косачев допивал чай, Астахов перебросился несколькими словами с другими товарищами. Спросил главного инженера:

— А что вы думаете о взрыве? Нет ли слабины в заводских сварных швах?

— Это исключено, товарищ Астахов, — уверял Водников. — Мы каждую трубу подвергаем такой проверке, что малейший дефект не может остаться незамеченным. При нашем методе сварки разрывы швов вообще невозможны.

— Почему же все-таки произошел взрыв на трассе? — допытывался Астахов. — У них такой же метод сварки?

— В том-то и дело, что они варят по-другому, отстают от мировой практики.

— Да что нам на мировую практику оглядываться! Забыли разве, «что может собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов российская земля рождать!».

— Совершенно справедливо. Мы это учли, а газовщики — нет. Для нашего завода это уже в прошлом.

— Что в прошлом? Слова Ломоносова?

— Вы не поняли меня. Я говорю не о словах Ломоносова, а о старых методах электросварки. Для нас это прошлое, и говорить не стоит. И вообще, теперь ясно, что наша новая труба уже у нас в руках, как говорит Сергей Тарасович. Он решил эту проблему блестящим образом, — сказал Водников, поглядывая на Косачева, довольный тем, что директор не слышал их разговора, а то, чего доброго, мог бы принять слова Водникова за подхалимаж.

— Значит, вы и в вопросах электросварки тоже новаторы? — сказал секретарь горкома.

— Безусловно, — ответил Водников. — В этом деле у нас первейшие специалисты, например, инженер Поспелов, многие сварщики, это известно.

— Я готов, товарищи, — громко сказал Косачев, отодвигая в сторону стакан и чайник. — Пойдемте в цех.

— Да, да! — подхватил Астахов. — Пошли.

Косачев надел шубу и шапку и, пропустив вперед секретаря горкома, вышел из кабинета. За ними пошли все остальные.

В цехе все были на своих местах. Лица рабочих и мастеров были деловито озабоченные, движения живые и точные, взгляды острые и внимательные. И гул и шум цеха был какой-то особенный, непривычный, все собралось, напружинилось, как перед ответственным стартом.

Косачев, наверное уже в сотый раз, придирчиво осматривал специальный, сконструированный на заводе стан для зажима полуцилиндров. Подвижные рамы медленно захватывали стальные заготовки, плотно соединяя края, зачищенные для сварки. Все подходило с идеальной точностью.

К стану собрались рабочие. Подошел Федор, потом Николай. Всем было приятно видеть, как директор с увлечением и азартом бегал вокруг стана, приседал, заглядывая под раму, постукивал то в одном, то в другом месте, выхватив ключ из рук наладчика.

— Отлично, ребята! — кричал потный Косачев. — А ну-ка еще разок, разведем и сведем. Давай! Так. Так. Хорошо!

— В аккурат влепили! — радовался Никифор Шкуратов. — Теперь не промахнется, все точно, как в аптеке.

— А вот здесь, на середине? Плотно прижимает? Проверь, Никифор.

— Сто раз проверял, — ответил мастер. — Не сомневайся.

— Смотри, Кирилл Николаевич, — сказал Косачев главному инженеру. — Как считаешь? Порядок?

— Комар носа не подточит.

— Есть гарантия? — спросил Астахов у рабочих.

— Все в наших руках, — уверенно сказал старший Шкуратов. — Как обещали, так и будет.

Косачев вытер потное лицо широкой ладонью, победно посмотрел на своих товарищей и почему-то задержался взглядом на Поспелове. Тот понял директорский взгляд, как ожидание его мнения, и вдруг смущенно сказал:

— Отлично, Сергей Тарасович. При сварке схватывает намертво.

Косачев кивнул Поспелову.

— Продолжайте, товарищи. Проследи, Никифор, лично тебя прошу. И сварщики чтобы были готовы в любую минуту. Правительственную комиссию ждем.

— За нами дело не станет, Сергей Тарасович, — сказал Николай. — Все наготове, ребята ждут команду.

— В три смены работаем, — поддержал Федор. — День и ночь на заводе, не спим.

Прилетев в Москву, Пронин позвонил домой из аэропорта, но ему никто не ответил. Значит, жена на работе. Позвонил к ней на службу. Она обрадовалась, хотела немедленно бежать домой, но Пронин сказал, что сейчас поедет к министру с докладом и, вероятно, сможет приехать только к концу дня.

— Обязательно позвоню тебе, Таня. Как только освобожусь, сразу же приеду.

— Звони домой, пожалуйста. Я сейчас отпрошусь, мне положен отгул. Буду ждать тебя дома.

Она договорилась с начальником, торопливо собралась и ушла, решив забежать в магазин, купить что-нибудь к обеду. Шла по улицам Москвы легкая, переполненная радостным чувством.

Татьяна Анатольевна была энергичной, деятельной женщиной, но, как многие жены ответственных работников, часто поддавалась меланхолии, попадая в полную зависимость от «жизненного расписания» мужа. Уже много лет ей приходится прилаживаться к Пронину. Только разбежится по своей дорожке, жизнь внезапно останавливает ее, поворачивает в другую сторону.

Она была моложе Пронина на шесть лет. Вышла замуж за него, когда училась на втором курсе института, а когда родила сына, ей было всего девятнадцать. Пришлось на год уйти в отпуск и оставить учебу. Через год, когда она могла снова вернуться в институт, Пронина перевели на работу в Москву. Татьяна Анатольевна поехала с мужем.

Не желая оставлять учебу, она перевелась в столичный институт, сына поместила в детский сад. Разрываясь на части между домом, детским садом и институтом, доходила до изнеможения, чуть не падала с ног, но не сдавалась. Пронин сочувственно относился к жене, помогал ей, как мог, ободрял. Татьяна, смеясь, говорила:

— Вот выполню свою пятилетку, кончу институт, жизнь пойдет по-другому, легче будет.

Получив диплом, она пошла работать в проектный институт, энергично взялась за дело. Ее включили в бригаду проектировщиков, работавших над проектом нового химического завода. К тому времени Пашка уже подрос, пошел в школу, и Татьяне Анатольевне стало легче справляться с делами. По вечерам она с увлечением рассказывала мужу о своем проекте, он вникал в детали, высказывал свои соображения, и ей было интересно слушать его и говорить с ним.

Потом наступило время, когда нужно было ехать в долгосрочную командировку на строительство завода, дорабатывать проект с учетом местных условий. И тут-то опять жизнь свернула Татьяну Анатольевну на новую дорожку. Бригада проектировщиков уехала, а Татьяна осталась в Москве, так как не с кем было оставить сына, да и с мужем не хотелось расставаться на такой срок. Пришлось ей заняться другой работой. Бригада тем временем отлично завершила проект, по которому построили знаменитый химический завод. Об этом проекте много писали в прессе, говорили на ответственных совещаниях и конференциях, называли фамилии его творцов, а о Татьяне Анатольевне даже не упоминали, так как она к моменту завершения проекта отошла в сторону.

Постепенно она втянулась в новое интересное дело, приняла участие в проектировании завода по заданию СЭВа. Но и тут не суждено было ей дойти до завершающего этапа. В тот момент, когда работы приближались к концу, стало известно, что Пронина посылают за границу по линии Внешторга на длительный срок. Надо было ехать с семьей, Татьяне Анатольевне пришлось взять расчет и оставить работу над интересным и перспективным проектом.

Надо было срочно уезжать, и Пронин отправился за границу один, оставив жену и сына в Москве. Татьяна Анатольевна не терпела длительных разлук, вскоре определила сына в интернат, а сама отправилась к мужу. За границей она прожила более трех лет и, конечно, не могла работать по своей специальности. Часто приезжала в Москву то с мужем в отпуск, то одна, чтобы проведать сына, проследить за его учением. На время каникул они с мужем брали Пашку с собой за границу. Пашка жил с родителями каждое лето, иногда приезжал к ним и зимой.

Подчинив свою жизнь «мужниному расписанию» и оказавшись за границей, Татьяна Анатольевна оказалась «не у дел». Чтобы заполнить свободное время, она принялась изучать иностранный язык, преуспела в этом занятии, вскоре стала читать книги, смотреть фильмы без перевода, посещать театры, где играли современные пьесы. Тем временем Пашка совсем вырос и решил идти учиться в военно-морское училище. Парень был с характером, как сказал, так и сделал, уехал в Ленинград.

Еще год супруги Пронины прожили за границей, и Татьяна Анатольевна очень скучала без сына. Ей все казалось, что вот вернутся они в Москву и снова вся семья будет вместе. Но жизнь опять распорядилась по-своему.

Возвратившись в Москву, Татьяна Анатольевна не обрела равновесия и покоя. Прошли первые дни встреч с родными и друзьями, отшумели праздничные обеды и ужины, и в доме наступила тишина, стало пусто. Пронин все дни допоздна был занят на работе.

Однажды она поехала в Ленинград, пожила там две недели у приятельницы, каждый день навещала сына. Пашка вымахал с версту, стал совсем взрослый, и посещения матери, ее забота о нем смущали парня. Мать почувствовала это, деликатно прекратила свидания, уехала в Москву.

Вернулась на свою прежнюю работу и едва успела заняться делами, как мужа неожиданно послали на трубопрокатный завод каким-то важным уполномоченным.

Надолго ли? И что это значите Как строить свою жизнь дальше?