Свободный торговец

7

Хенрику трудно, жизнь его раздвоилась, он живет в двух разных мирах. Днем он на работе, среди других учеников и подмастерьев с их болтовней о футболе, машинах, телепередачах и девочках, а вечером у Енса и Гитте, в кругу их друзей, ведущих споры об общественном устройстве, политике и литературе. Хенрик чувствует, что не может по-настоящему прибиться ни к тем, ни к другим. Работа в малярной мастерской никогда не доставляла ему удовольствия, а с тех пор, как он стал ходить к Енсу и Гитте, она ему и вовсе опротивела. Раньше ему хоть бывало иногда весело болтать с другими учениками, а теперь он вдруг увидел, что у него нет с ними ничего общего. Их кругозор настолько узок, их мирок настолько ограничен, что ему совершенно не о чем стало с ними говорить.

Иное дело, когда он вечером заходит к Енсу и Гитте, но и в их компании Хенрик не чувствует себя полностью своим. Они все такие умные, рассуждают, спорят и его стараются втянуть в разговор, хотят услышать его мнение. «А ты как считаешь, Хенрик?» — спрашивают они. И Хенрик краснеет до ушей и бормочет свои «м-м-м…», или «ну-у…», или «даже не знаю…».

Он не решается откровенно высказывать свое мнение, опасаясь, что его поднимут на смех, но все равно почти всегда кончается тем, что они над ним смеются, правда беззлобно, дружески снисходительно, как над малым ребенком, еще не научившимся чисто говорить.

Хенрику очень хочется стать таким же умным, как они, чтобы участвовать в общем разговоре и излагать свои взгляды, пользуясь красивыми и редкими словами, но он ничему такому не учился. Недавно он записался в библиотеку и начал брать там книги. Енс и Гитте говорят ему, что́ надо прочесть, и он идет в библиотеку и возвращается с целой кипой книг. Это книги о разных социальных проблемах и о человеческой психике, а также современные романы, они лежат высокой стопкой на столике возле его кровати, и он каждый вечер открывает какую-нибудь из них и пробует читать, потом, полистав, кладет ее на место и принимается за следующую, и продолжает в том же духе, пока не переберет всю стопку. Он колеблется, не зная, с какой бы начать, и никак не может как следует взяться за чтение, а тем временем подходит срок сдачи. Так он и живет, мучаясь угрызениями совести оттого, что не может прочитать ни одной книги, и каждый день дает себе слово собраться с силами и прочесть какую-нибудь одну от корки до корки: лиха беда начало, после первой ему уже не составит труда одолеть следующую, и дело пойдет. Но пока Хенрику еще не удалось прочесть ни одной книги от начала до конца, он все так же листает их, заглядывая наугад в отдельные места, поэтому пока он не очень-то поумнел и по-прежнему слушает споры остальных, не решаясь высказывать собственную точку зрения.

Хенрик отрастил довольно длинные волосы, а это, как выяснилось, может серьезно осложнить жизнь. Не всем нравятся длинноволосые, некоторые думают, что, раз у человека длинные волосы, значит, он вшивый грязнуля, курит гашиш или колет себе наркотики. А Хенрик ни разу в жизни не курил гашиш, и голову он моет каждую неделю, но это, оказывается, дела не меняет. Едет он однажды на мопеде, и вдруг какая-то дамочка шагает, не глядя по сторонам, прямо ему наперерез. Хенрику приходится сделать рискованный вираж, чтобы на нее не наехать, он опрокидывается со своим мопедом и получает довольно сильный ушиб. И что же, вместо благодарности за спасение она набрасывается на него с руганью, и вокруг них тотчас собирается целая толпа, которая угрожает Хенрику побоями и обзывает его длинноволосой мартышкой, задать бы ему хорошую взбучку да заставить делом заниматься, а то столько развелось паразитов! Хенрику страшно, одна рука у него в крови, мопед покорежен. Он так любит свой мопед, ухаживает за ним и нянчится как с ребенком, и теперь он старается скрыть слезы, выступившие у него на глазах, а эти люди все не унимаются: как ему не стыдно, пусть он впредь поостережется, они найдут способ его приструнить, видали они таких нахалов. В конце концов его отпускают, заставив попросить прощения у дамы.

Всегда и везде Хенрик аутсайдер. В мотобанде он так и не добился признания, и на работе он пришелся не ко двору, да и у Енса с Гитте он не свой человек. Ему необходимо сделать выбор, где-то закрепиться, найти свое постоянное место, и он знает, что оно должно быть в кругу друзей Енса и Гитте. Но у них совсем другой уровень, чем у него, они говорят на другом языке, умеют выражать свои мысли так, как он не умеет, потому что никогда этому не учился. Если он действительно хочет стать среди них своим, надо браться за дело всерьез.

Хенрик слышал, что существуют курсы, окончив которые можно получить аттестат, равноценный гимназическому, — вот, пожалуй, что ему нужно. Сначала окончить такие курсы, а потом пойти учиться дальше, заняться, например, социологией или психологией. Он не очень хорошо знает, что это, собственно, за науки — социология и психология, но именно их изучает большинство друзей Енса и Гитте, которые так и сыплют всякими красивыми, необыкновенными словами. Хенрик прекрасно помнит, что в школе он не блистал успехами, но теперь все будет иначе, он это чувствует. Теперь он повзрослел, многое узнал, и у него есть желание учиться, а это главное. Он сам решит вопрос о своем будущем и найдет свое место в жизни, которое все время искал.

Хенрик носится со своими планами и так ими увлечен, что не может удержаться и рассказывает о них Енсу и Гитте, но те, к его великому разочарованию, не выражают никакого восторга.

— Да ну, зачем, — говорят они, — на что тебе сдался этот паршивый аттестат?

Хенрик не в состоянии сказать в ответ ничего вразумительного, он бормочет, мол, надо учиться, больше знать и все такое прочее, сами-то они, кстати, кончали же зачем-то гимназию?

Они говорят, что это совсем другое дело, да нет, вообще они, конечно, его понимают, но просто им кажется, что, может, лучше бы он оставался в той социальной среде, к которой принадлежит.

— А то получается какая-то ерунда, — говорят они, — стоит появиться рабочему с интересами, выходящими за рамки среднего уровня, как он порывает со своей средой и хочет непременно стать интеллигентом. А нам кажется, ты бы принес больше пользы, оставаясь среди своих, там тоже широкое поле деятельности.

Хенрик плохо понимает, что они имеют в виду, во всяком случае, рабочий лидер из него не выйдет, на этот счет он себя не обманывает. И вообще он не хочет быть рабочим, он хочет получить высшее образование, хочет стать как Енс и Гитте, и никто не заставит его отказаться от своих планов. Обычно Хенрик легко поддается на уговоры, он почти всегда живет чужим умом, но на сей раз он твердо стоит на своем. Он всецело захвачен своей идеей, и никто не способен его переубедить, так что в конце концов Енс и Гитте склоняются перед его решением и помогают разобраться с практической стороной вопроса, касающейся курсов и всего прочего.

— Но только тебе придется попотеть, — говорят они, — ты не думай, это не игрушки.

Но Хенрик так и не думает, он полон энергии и волевой решимости, ему не терпится скорей приняться за дело и показать, на что он способен. К сожалению, похоже, что он единственный, кто действительно верит в успех предприятия, по крайней мере его отец отнюдь не приходит в восхищение, когда Хенрик посвящает его в свои планы.

— Нельзя без конца кидаться от одного к другому, — ворчит он, — раз ты за что-то взялся, надо довести начатое до конца.

— Но ты же сам всегда хотел, чтобы я получил образование, — возражает Хенрик.

— Хотел, когда ты еще в школе учился, — говорит лавочник, — но ты ведь тогда палец о палец не ударил ради этого.

— А теперь я буду стараться, — с уверенностью говорит Хенрик.

— Ну а если ты все-таки опять начнешь и не кончишь, ты ведь так и останешься ни с чем.

— Но я обязательно кончу, — не сдается Хенрик.

Лавочник умолкает, у него уже столько накопилось нерешенных проблем, что дальше некуда, а тут еще эти курсы. Он и правда всегда хотел, чтобы Хенрик получил высшее образование, но сейчас обстоятельства очень изменились, деньги так и уплывают между пальцев, он каждый день из сил выбивается, чтобы наскрести то на одно, то на другое, и все мало, все не хватает. Теперь вот на машину пришлось истратить порядочную сумму, чтоб ее подремонтировать, это, конечно, ужасно нерационально, выгоднее было бы купить новую, да что же делать, не на что сейчас новую покупать, увы, он вынужден выходить из положения более дорогостоящим способом. Бедность — она всегда дорого обходится.

— Ну и чем же ты думаешь дальше заняться, когда у тебя будет аттестат? — спрашивает лавочник, с трудом возвращаясь к прерванному разговору.

Этого Хенрик еще не решил, есть так много разных возможностей.

— Может, социологией, — говорит он, — или психологией.

Ответ, конечно, неразумный и опрометчивый — отец тотчас вскидывается. Чтоб он про эту психоболтологию от Хенрика больше не слышал, а вздумает заниматься подобной белибердой — пусть на отцовские денежки не рассчитывает. Если бы он еще, к примеру, захотел стать юристом, ну, это другой разговор. К юристам лавочник относится с уважением, он бы не возражал, чтобы Хенрик выучился на юриста. Стал бы адвокатом, прекрасное занятие, и достатки немалые, а уж психология — лавочник довольно смутно представляет себе, что такое психология, но зато он знает, как выглядят студенты-психологи, и пусть лучше Хенрик сразу выкинет это из головы.

Хенрику ясно, что он свалял дурака, и он торопится исправить промах: вполне возможно, он выберет как раз юридическое образование, он уже и сам об этом думал.

— Гм, — лавочник смягчается и делается уступчивей, — и сколько же надо платить за эти курсы?

Хенрик точно не знает, но там есть и бесплатные места, и, кроме того, можно попробовать выхлопотать пособие.

— Ну да, но ты же и кормиться должен, — говорит его отец, — и одеваться, и деньги иметь на мелкие расходы. Я так понимаю, что это все будет из нашего кармана.

Хенрик тоже так понимает, но ему, говорит он, не так уж много нужно, и потом он, наверно, сам сможет немножко зарабатывать, хотя бы во время каникул.

Фру Могенсен, которая до этого момента не принимала участия в обсуждении, теперь тоже подает голос: не настолько же они бедны, чтобы у них не хватило средств прокормить Хенрика, пока он получает образование, он ведь у них все-таки единственный сын.

— Разумеется, мы не настолько бедны! — восклицает лавочник, распаляясь. Пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что у него нет средств дать своему сыну высшее образование! Но деньги тут вовсе ни при чем, тут вопрос принципиальный: Хенрик ведь уже учится, он получает профессиональное образование.

Однако, как ни верти, его возражения выглядят так, будто все упирается в деньги, и это решает исход дела. Он не какой-нибудь вшивый голодранец и в состоянии оказать помощь своему единственному сыну — и кончается тем, что Хенрик получает разрешение записаться на курсы.

До начала занятий еще несколько месяцев, и отец настаивает, чтобы Хенрик покамест продолжал работать на прежнем месте, пусть не воображает, что можно теперь лодыря гонять. Быть может, лавочник втайне надеется, что к тому времени у Хенрика пропадет весь пыл. Но пыл у Хенрика не пропадает, наоборот, он горит нетерпением, дожидаясь момента, когда можно будет распроститься с красками и вонючими растворами, со всей этой ужасной скучищей, чтобы посвятить себя учебе, и он все более проникается уверенностью, что правильно выбрал свой путь. Раньше Хенрик не любил ходить в школу, а теперь он заранее радуется тому, что снова сядет за школьную парту. На этот раз он будет стараться, будет прилежно учить уроки и, набравшись знаний, перерастет ту среду, в которую он оказался заброшен, и дорастет до среды, к которой принадлежат Гитте и Енс и их друзья. И наступит день, когда он сможет разговаривать с ними, как равный с равными, принимать участие в их спорах и высказывать собственное мнение, употребляя красивые слова, понятные лишь ему и им. И наступит день, когда он вместе с ними будет переустраивать общество, да, да, он еще себя покажет, дайте только срок.