Свободный торговец

16

Хенрик и его отец не ладят друг с другом, в доме чуть не каждый вечер скандалы и ругань. Фру Могенсен пытается их примирить, но куда там, оба одинаково упрямые и ершистые, ни тот ни другой не желает уступать, и фру Могенсен просто голову теряет — что с ними делать, иногда кажется, бросила бы все и ушла, куда глаза глядят.

Хенрик с отцом ссорятся потому, что оба переживают трудности, такова их реакция на жизненные неурядицы, вероятно, они просто срывают друг на друге зло за свои неудачи. Хенрик, возможно, воображает, что ему бы куда легче жилось, будь его отец сильным человеком, при любых обстоятельствах умеющим оставаться хозяином положения, а не бедолагой, погрязшим в бесконечных неприятностях; а лавочник, возможно, думает, что раз уж у него столько забот, то, право, было бы только справедливо, если бы хоть сын мог служить утешением, если бы сын его был волевым человеком, перед которым открывается будущее. Но он не верит в возможности сына, у него такое впечатление, что из этой затеи Хенрика с курсами ничего путного не выйдет, что он только время даром теряет, а делать ничего не делает, и это выводит лавочника из себя. Хенрик похож на отца, у них много общего, и они узнают друг в друге собственные черты, вот почему они иногда ненавидят друг друга.

Подозрения лавочника не лишены оснований. Стать другим человеком Хенрику пока что, увы, не удалось, все у него идет через пень колоду, он странным образом застрял на месте, и это в то время, когда собрался было начать новую жизнь.

В воскресенье после вечеринки он проснулся рано и больше уже не мог заснуть. Он лежал, несмело поглядывая на Сусанну, которая крепко спала, повернувшись к нему спиной, а потом встал и сварил себе кофе. Голова была тяжелая с похмелья, но, несмотря на это, он, кажется, никогда не чувствовал себя так прекрасно, как в то воскресное утро. Он сидел один, попивая кофе и глядя в окно, и ощущал небывалую радость и полноту жизни: мир изменился со вчерашнего дня, и ничто, ничто не может теперь остаться, как прежде. Но, по-видимому, все же таких уж больших изменений не произошло, потому что, когда Сусанна наконец встала и пришла к нему пить кофе, она вела себя как обычно, ее мир, судя по всему, ничуть не изменился; поболтав немного о вечеринке и о курсах, она собралась уходить. Хенрика охватило горькое разочарование, он-то воображал, что они проведут вместе весь день; он пытался ее удержать, но она, очевидно, и так потратила на Хенрика слишком много времени, и ей было некогда с ним сидеть.

— До завтра, — сказала она и исчезла.

Пера она с собой не взяла, может, она про него забыла, а Хенрик тоже ни разу о нем не вспомнил, пока он сам около полудня не появился на кухне, чуть бодрей, чем накануне вечером, но такой же малоразговорчивый. Они сели завтракать, и Хенрик снова попытался выведать что-нибудь насчет отношений между ним и Сусанной, но Пер не проявил к этой теме ни малейшего интереса.

— И охота ей, просто не понимаю, — сказал он.

— Чего охота? — спросил Хенрик.

— Да ходить на эти курсы, на что они ей сдались?

Хенрик удивился, чего ж тут непонятного, как будто это плохо — учиться на курсах, но Пер, кажется, вообще держался того мнения, что глупо заниматься каким бы то ни было делом. Когда Хенрик спросил его, что он сам делает, он даже слов никаких не нашел, только молча передернул плечами, но Хенрик все же вытянул из него, что сейчас он обитает в мансарде какого-то дома, куда его пустил один знакомый.

— А когда тебя оттуда выставят, тогда что? — спросил Хенрик.

И Пер опять пожал плечами. Он, как видно, не из тех, кто любит мучиться вопросами и сомнениями, и Хенрик не мог не позавидовать его беспечному отношению к жизни. Он опять заметил, что Пер его чем-то притягивает, что он чувствует себя с ним спокойнее и увереннее, чем с другими людьми. И в мотобанде, и у Енса с Гитте его не покидало ощущение своей разобщенности с остальными, хотя он всегда стремился к сближению, а с Пером ему было на удивление хорошо и спокойно. Пера он не боялся, тогда как всех остальных людей Хенрик, если правду сказать, побаивался.

— Сусанна сегодня спала со мной, — неожиданно сообщил он.

И тотчас пожалел о сорвавшемся с языка признании, но он не мог удержаться, он должен был кому-то рассказать. Пер, однако, от этой новости вовсе не пришел в состояние аффекта.

— Угу, — безучастно откликнулся он.

Хенрик ничего не имел против, чтобы Пер пробыл у него до конца дня, но Пер тоже вскоре ушел, чего уж ему так не сиделось, и Хенрик остался один в пустой квартире. Но его распирало от новых впечатлений, ему необходимо было с кем-нибудь пообщаться; он поднялся по лестнице и позвонил в дверь к Енсу и Гитте, но ему никто не открыл, либо они еще спали, либо куда-то ушли, и Хенрик ощутил мучительное одиночество. Он спустился вниз, вывел свой мопед и поехал кататься по улицам, но это ему скоро надоело, и он вернулся домой. Он не знал, куда себя деть и чем заняться, вообще-то надо бы приготовить уроки, но он все равно не сможет сосредоточиться. На всякий случай он сделал попытку, но нет, у него ничего не вышло, и тогда он лег на спину на кровать, лежал и смотрел в потолок, и ему казалось, что никогда еще воскресенье не тянулось так бесконечно долго.

В понедельник он встретил Сусанну по дороге на курсы.

— Привет, — бросила она ему, — ну как ты?

— Ничего, спасибо. — Хенрик вспыхнул. Он хотел добавить, что ему было очень приятно или что-нибудь в этом роде, но, пока он искал нужные слова, к ним подошли другие из их класса и слишком поздно было что-либо добавлять.

На уроке он сидел и смотрел на нее, но она к нему не оборачивалась, как раньше, и он не знал, что это может значить. На первой перемене он стал возле нее, ему это казалось таким естественным, а когда она через некоторое время направилась к одной из групп, он машинально последовал за ней. Но она разговаривала в основном с другими, а отдельно к Хенрику ни разу не обращалась, и он был несколько обижен и разочарован, но тем не менее продолжал держаться вблизи нее и на следующих переменах. Он следовал за ней по пятам, как верная собака за своим хозяином, но Сусанна, должно быть, не питает симпатии к собакам, потому что она вдруг сказала, повернувшись к нему:

— Ну чего ты таскаешься за мной хвостом?

Ее слова причинили Хенрику прямо-таки физическую боль, ему мучительно сдавило грудь, и он поспешно отвернулся, чтоб она не заметила, как он расстроен. Потом он подошел к одной из групп и старательно делал вид, что весьма заинтересован их разговором. Он не смотрел в ее сторону, он был оскорблен и раздосадован, но больше всего он был расстроен и не мог поверить в случившееся.

Он пытался себе внушить, что она не хотела его обидеть, он сам во всем виноват, не надо было так неуклюже себя вести, вполне понятно, что ей не нравится, когда он открыто, у всех на глазах, демонстрирует, что между ними что-то есть. Ему очень хотелось загладить свое неловкое поведение, но он не знал, как это сделать. В классе он все время сидел и смотрел на нее и совершенно не следил за уроком, а когда его вызывали, он понятия не имел, что отвечать. Он больше не отваживался обращаться к Сусанне, хотя сгорал от желания с ней поговорить, но однажды он купил ей в подарок украшение. Из простого металла, на кожаном шнурке, может, оно и не очень красивое, но Хенрик плохо себе представляет, что красиво на девичий вкус, он просто надеялся, что оно ей понравится, вот и все. После нескольких неудачных попыток он наконец подкараулил ее после курсов и проводил до остановки, и она разговаривала с ним как ни в чем не бывало, словно и не помнит об их размолвке, но, когда он вручил ей украшение, на лице ее не выразилось никакого восторга, скорее, наоборот.

— Спасибо, конечно, — сказала она, — но ты, по-моему, спятил.

Это не совсем те слова, которые человек надеется услышать, преподнося подарок своей возлюбленной, и Хенрик соответственно не воспринял их как ободрение и призыв продолжать в том же духе. Ему стало ясно, что, видимо, он чего-то недопонял и опять, как обычно, выступил в роли шута. И он замкнулся в себе и решил, что больше ни за что не будет унижаться.

После этого он держится подальше от Сусанны и старается никогда не вступать с ней в разговор. Ему теперь даже неохота делать вид, что он входит в какую-то из групп, не все ли равно, он просто стоит на переменах один, отдельно от всех, и ни на кого не обращает внимания.

Но ему тягостно каждый день видеть Сусанну и запрещать себе даже приближаться к ней, посещение курсов становится для него мукой, и как-то раз по дороге туда он вдруг принимает отчаянное решение и поворачивает совсем в другую сторону, невмоготу ему в этот день сидеть на уроках, до того все опротивело. За первым прогулом следует второй, потом третий, он все реже и реже появляется в классе, вместо этого он слоняется по улицам или уезжает куда-нибудь за город, садится на скамейку и размышляет о том, как самым безболезненным образом покончить жизнь самоубийством. Однажды ему вдруг приходит охота побывать в зоопарке, и он бродит между клетками и вольерами, разглядывает зверей, угощает их своими бутербродами, вспоминает детство и чувствует себя одиноким и несчастным. Его мучают угрызения совести, он говорит себе, что так дальше жить нельзя, и опять начинает ходить на курсы, но больше двух-трех дней не выдерживает и снова пускается в странствия по городу. Однажды он натыкается на Пера и останавливается с ним поболтать, спрашивает, что он здесь делает. Пер отвечает, что он здесь живет, и Хенрик взбирается к нему в мансарду. Комната красотой не блещет, вся обстановка — несколько матрасов, лежащих прямо на полу, один из дружков Пера валяется на своем матрасе, но он никак не реагирует на появление Хенрика и не произносит ни слова. На полу стоит примус, а на нем кастрюля, вокруг разбросаны тарелки с объедками — Хенрик в жизни не видывал такого жуткого логова, тем не менее он не уходит, а сидит часа два, разговаривает с Пером, насколько с Пером можно разговаривать. Он сам не знает, почему его так тянет к Перу, может, дело просто в том, что Пер над ним не подшучивает, не острит и не говорит ему, что он спятил. Но когда он затем выходит на улицу, то чувствует озноб во всем теле, хотя день не такой уж холодный, и он решает больше никогда сюда не приходить.

С Хенриком творится неладное, и он сам это сознает, но не знает, как быть. Несколько дней он аккуратно посещает курсы, сидит на уроках, не сводя глаз с затылка Сусанны, и по обыкновению неправильно отвечает на вопросы преподавателей, а потом снова устраивает себе отдых. Он слоняется по городу и в один из дней все же заглядывает к Перу; мансарда производит на него такое же жуткое впечатление, как и в прошлый раз, но он все равно остается посидеть. В другой день он отправляется в зоопарк и бродит там, разговаривает с животными. Он уже многих хорошо знает, угощает их бутербродами и гладит слона по хоботу, слон такой симпатичный, залезть бы к нему за решетку и укрыться у него от всего света. Хенрику семнадцать лет, скоро исполнится восемнадцать, он уже почти взрослый, и пора бы ему взяться за ум, а он все болтается без дела да кормит зверей вместо того, чтобы как следует учиться.